Алый знак воина - Розмэри Сатклифф

— Тебе пора домой, — говорила мать. — Уже поздно, и так много пива совсем не полезно для твоего живота. Заболеешь, и тогда мне опять ходить за тобой.

Дед хмуро посмотрел на нее:

— Я старый человек, и самое неполезное для моего живота — это не давать мне того, что мне хочется. Оставьте меня в покое. Не мешайте наслаждаться жизнью в такой вечер, когда младший сын моего младшего сына стал мужчиной. Костер еще не погас. Женщина, я буду здесь столько, сколько душе моей будет угодно, а когда решу идти домой, Драстик меня проводит. Пусть Дрэм отнесет домой Новый Огонь, чтобы очаг успел разогреться к моему приходу.

Вскоре Дрэм вприпрыжку мчался по залитым луной склонам, а под плащом у него был горшок, который дала мать, и в нем пылали красные зернышки Нового Огня.

Хозяйственные службы тихо покоились в лунном свете, когда он шел по тропинке к дому между лоскутками ячменных полей. Он несколько раз останавливался и тихонько дул на угольки в горшке. Как только он перелез через лаз в изгороди, он увидел Блай на пороге дома. Она сидела, прислонившись к дверному столбу из рябинового дерева, уронив голову на грудь, будто она очень устала. Ему и в голову не пришло, что она может быть дома. Он не заметил ее отсутствия среди девушек у Костров Белтина.

Наступило короткое затишье между порывами теплого мягкого ветра, и в момент этой тишины тени и лунный свет смешались и были пестрые, как сорочьи перья. Тень от березы легла на порог, на юбку Блай, на ее ладони, покоившиеся на коленях.

Белошей забежал вперед через освещенный луной двор и ткнулся носом в шею Блай. Она вздрогнула, подняла голову и встала. Затем она сняла шерстяную сетку, обычно стягивавшую волосы, и они черной волной упали ей на плечи. В волосах ее не было цветов, не было даже волшебной вербены.

— Дрэм?! — удивилась она.

— Я принес Новый Огонь.

— А где остальные?

— Дед пока не хочет оттуда уходить, а остальные скоро придут. Я вернулся потому, что принес Новый Огонь.

Бессознательным жестом он протянул ей горшок с угольками, как бы призывая разделить его гордость.

Как дети, которые держат в ладонях маленькое чудо, они склонились над горшком, пытаясь одновременно заглянуть внутрь. Красные зернышки мерцали в темноте. Дрэм тихонько подул на них, и они вспыхнули, отбросив слабый отсвет.

— Пойдем, разбудим огонь в очаге, — сказала Блай.

В хижине, куда не проникал лунный свет, было совсем темно, но в этой темноте затаилось напряженное ожидание. Они ощупью добрались до очага. Встав на колени, Дрэм долго дул на угольки, пока искра не разгорелась, и тогда Блай окунула в огонь сухой сучок. На их глазах на кончике сучка неожиданно вырос узкий огненный бутон, от которого загорелся кусок березовой коры в очаге, затем еще один… Блай бросила сучок, когда огонь начал жечь ей пальцы.

Дрэм продолжал дуть на нежные ростки огня и на березовую кору, в рваных краях которой вдруг заискрились, засверкали красные драгоценные камни. А после того, как огонь, разгоревшись, стал разрастаться вширь, он сел на пятки и стал смотреть, как бледные, нетерпеливые язычки и лепестки пламени вспыхивают в темноте.

— Как цветок, — сказала чуть слышно Блай, подбрасывая в огонь щепки, сначала маленькие, потом побольше, — как солнечный цветок.

Они посмотрели друг на друга в отсвете заново рожденного огня, понимая, что оба причастны к совершающемуся у них на глазах таинству, прекрасному, полному жизни.

— Блай, почему ты здесь? — спросил после паузы Дрэм.

— Я… видела, как ты возвращался с Новыми Копьями. — Блай осторожно положила веточку дикой Груши в центр пламени — А потом ушла. У меня много дел.

— Какие дела можно делать без огня? Ничего ведь не видно.

— Луна ярко светит.

Они опять замолчали. Новое пламя трепетало в очаге; ветер со склона Меловой шуршал и вздыхал в соломе так, что разбудил Белошея, пристроившегося поспать у очага. Пес развалился и стал лизать лапы.

— Ты ведь сидела без дела, когда я пришел, — сказал Дрэм и, не дождавшись ответа, спросил: — Блай, все-таки скажи мне, почему ты ушла оттуда?

Она посмотрела на него, ни один мускул не дрогнул на ее лице, не нарушил его тихого покоя.

— А что мне там делать? Нет мне места на женской половине, нет мне места среди девушек племени. Я им чужая. И Темнолицым я чужая. Мне всегда лучше уйти…

Ее слова болезненно отозвались в сердце Дрэма, пробудив воспоминания. Он вдруг как бы впервые увидел ее, охваченный острым сочувствием, как было уже один раз когда-то, но только сейчас он ощущал все сильнее и острее, потому что в его жизни был этот год и он знал, что значит быть изгоем. Блай, не то служанка, не то дочь в их доме. Блай — бесприданница. У нее не было ни скота, ни особой красоты, которая могла бы привлечь молодого воина.

В первую минуту это была только жалость, но вдруг Дрэм понял, что они с Блай неразделимы, будто две половинки, и никто, ни одна девушка, не может стать ему ближе, чем Блай, потому что Блай знала и понимала все так, как знал и понимал он.

— Там еще прыгали через костер, когда я ушел, — сказал он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Вортрикс прыгал с Рун, дочерью Гуитно Поющее Копье; пламя было высоким, но никого из них не подпалило. Значит, у них будет много сыновей.

Блай не сводила с него глаз и по-прежнему молчала.

Он напряг мышцы ног, чтобы встать.

— Огонь хорошо горит. Если загородить его, ничего с ним не случится. Блай, может, там еще костер не погас. Если мы прямо сейчас пойдем, мы еще успеем.

Блай смотрела на него, и личико ее в черном мареве волос было еще бледнее и уже, чем обычно.

— Ты, выходит, добрый, — сказала она полуудивленно. — Раньше ты не был таким добрым.

Он в бешенстве вскочил и прыжком бросился к двери. Белошей, как всегда, за ним. Потом он остановился и, обернувшись, поглядел на Блай. Она продолжала сидеть возле очага, снова живого от огня. До него вдруг что-то дошло. Он неожиданно понял, почему Блай не хотела смотреть на него все эти прошедшие луны. Она безотказно все для него делала, но при этом молчала. Все случилось гораздо раньше, до того, как он начал поправляться. Она перестала смотреть в его сторону после той последней стрижки овец. В его памяти четко встала горькая сцена во время стрижки и лицо Блай, мертвенно-бледное, с невидящими глазами. Такие глаза были у нее однажды, когда приходил бронзовых дел мастер со своим магическим кинжалом.

Он испугался, что понял слишком поздно. И, как всегда у него в таких случаях, страх вызвал приступ злости.

— Ах, я не добрый! — крикнул он, будто отшвырнул словами что-то внутри, как отшвыривают назойливую осу Он повернулся и опять кинулся к двери, затем снова остановился на пороге. — Ну так что, ты идешь? Или мне идти одному? Там, на Холме Собраний, сегодня достаточно девушек

И вдруг он увидел каким бешеным гневом вспыхнули ее глаза, будто злость его высекла в них ярость, как камень высек огонь в сердце серого кинжала.

— Кто мешает тебе выбрать девушку и прыгать с ней через костер, мой юный золотой бог?!

Злость Дрэма мгновенно испарилась. Он покачал головой.

— Мне они не нужны, Блай, — сказал он.

Она долго смотрела на него ясными, лучистыми глазами. Дрэм снова испугался, что она откажется. Но она улыбнулась и, все так же молча, стала укрывать огонь, чтобы его можно было оставить ненадолго без присмотра. Закончив, она легко вскочила на ноги и подошла к Дрэму.

Он взял ее руку в свою, и они, пригнувшись, шагнули за порог и утонули в лунном свете, в порывах весеннего ветра. С громким смехом они побежали навстречу Кострам Белтина, а по пятам за ними несся Белошей.

Примечания

1

То есть справа и слева, так как копье носили на правом плече, а щит — на левом.

2

Сыворотка, остающаяся после того, как сбивают масло.

3

Большой Медведицы.