Маски времени - Роберт Силверберг

Мы делали все возможное, чтобы избежать неприятностей. Мы научились ограждать его от напыщенных, легко уязвимых людей, которые своим поведением накликивали беду. Мы видели, как он с озорным благоговением глазел на огромную грудь почтенной покровительницы искусств, которая водила нас по великолепному музею Кливленда. Он так сосредоточенно рассматривал вырез между белыми буграми грудей, что мы должны были предвидеть несчастье, но мы не успели вмешаться. Вонан направил палец на заинтересовавшее его место и выдал самый мягкий из своих разрядов. После этого пришлось держать подальше от него пожилых женщин в нарядах с глубокими вырезами. Мы научились изолировать его от подобного рода целей, и, если на десяток неудач приходилась одна удача, это считалось достаточным.

Единственное, чего нам не удавалось добиться, так это получить от него информацию о его времени или о событиях, которые должны будут произойти между теперь и потом. Время от времени он бросал нам сообщения о неописуемом политическом перевороте, который он называл Периодом Очищения. Он упоминал о пришельцах с других звезд. Немного рассказал о политической структуре непонятного объединения наций под названием Централь. Но по существу мы не слышали от него ни слова. Он давал только эскизы.

У каждого из нас была куча возможностей задать ему вопросы. Он с почтительной скукой выслушивал их, но всегда увиливал от конкретных ответов. Однажды в Сен-Луисе я беседовал с ним в течение нескольких часов, пытаясь что-нибудь выяснить по интересовавшим меня вопросам, но потерпел поражение.

— Вонан, ты не мог бы поподробнее рассказать, как ты добрался до нашего столетия? С помощью какого-то транспортного механизма?

— Ты хочешь узнать о моей машине времени?

— Да-да. О машине времени.

— Лео, на самом деле это не совсем машина. То есть, ты не должен думать о ней как о чем-то, имеющим рычаги и шкалы.

— Ты не мог бы описать ее? Он пожал плечами.

— Это не так-то просто. Ну… это такая абстракция. Я почти не видел ее. Ты заходишь в комнату, начинает действовать поле, и… — Он замолчал. Прости. Я не ученый. Я просто видел комнату.

— Машиной управлял кто-то другой?

— Да. Разумеется, да. Я всего лишь пассажир.

— А сила, которая двигала тебя сквозь время…

— Мой дорогой, честное слово, я даже не представляю, что это такое.

— Я тоже не могу представить. В том-то все и дело. С точки зрения современной физики, живого человека невозможно послать в прошлое.

— Но, Лео, я же здесь. Я — подтверждение этому.

— Если ты вообще совершил перелет во времени. На его лице появилось удрученное выражение. Его рука поймала мою — у него были прохладные и до странности гладкие пальцы.

— Лео, — он был явно задет, — ты подозреваешь меня?

— Я просто пытаюсь выяснить, как работает твоя машина.

— Если бы я знал, я бы рассказал. Поверь мне, Лео. Я очень тепло отношусь лично к тебе и ко всем искренним, сильным людям, с которыми я встречался в вашем времени. Но пойми, Лео, если бы ты сел в свою машину и отправился в 800-й год, и тебя бы кто-нибудь из того времени попросил бы объяснить, как работает твоя машина, ты бы смог это сделать?

— Но по крайней мере, я бы объяснил основные принципы. Вонан, я не смогу сам построить автомобиль, но я знаю, как он двигается. А ты не рассказал мне даже этого.

— Но это в несколько раз сложнее.

— Может, я смогу ее увидеть?

— О нет, — радостно воскликнул Вонан, — она находится на тысячу лет выше. Она доставила меня сюда и вернет, когда я этого пожелаю. Но сама машина осталась на месте.

— А как, — спросил я, — ты сообщишь, что хочешь вернуться?

Он сделал вид, что не слышал вопроса. Вместо этого он начал расспрашивать меня о работе в университете. Это был его обычный прием вместо того, чтобы отвечать на какой-нибудь ужасный вопрос, он начинал проявлять повышенную любознательность. Мне так и не удалось что-либо узнать от него. Снова проснулся мой скептицизм. Он не мог рассказать о машине времени, потому что не совершал перелета. Что и требовалось доказать — это мошенник. То же самое произошло, когда мы затронули вопрос об энергетической конверсии. Он не смог рассказать, когда это начали применять, как это действует и кто это изобрел.

Хотя остальным больше повезло с Вонаном. Самым удачливым оказался Ллойд Колф. Наверное, потому, что поделился своими сомнениями по поводу подлинности Вонана с самим Вонаном. В первые недели Колф особо не донимал пришельца расспросами, так как был слишком ленив, чтобы беспокоиться. Старый филолог обнаружил устрашающую склонность к идолопоклонничеству. Он остановился на лаврах, которые получил лет двадцать-тридцать назад, и теперь предпочитал наслаждаться искренним почитанием со стороны молодых людей, занимавшихся этой дисциплиной.

Я вдруг обнаружил, что он не напечатал ни одной имеющей значения статьи, начиная с 1980-го года. Складывалось впечатление, что для него подобное назначение было просто-напросто увеселительной прогулкой — самым простым способом провести зиму вдали от серости Морнингсайд-хайтс. Но одним февральским вечером Колф вдруг решил взяться за Бонана с точки зрения лингвиста. Я не знаю, что с ним случилось.

Они долго беседовали наедине. Громовой голос Колфа отлично прослушивался сквозь тонкие стены отеля, но мы не понимали языка, на котором он говорил. Наверное он читал Вонану санскритские эротические стихи. Потом он перевел, и мы смогли разобрать несколько слов и даже пару распутных предложений о прелестях любви. Наш интерес к беседе сразу пропал, потому что мы уже слышали это от Колфа. Когда я снова прислушался, то уловил серебряный смех Вонана, который подобно скальпелю прорывался сквозь громыхание Колфа. И тут я понял, что Вонан говорил на не знакомом мне языке. Похоже, дела там обстояли серьезным образом. Колф перебил пришельца, задав ему какой-то вопрос, и Вонан снова заговорил. И в это время вошел Кларик, чтобы раздать нам утренние маршрутные листы — мы должны были сопровождать Вонана на золотой рудник, поэтому совершенно перестали обращать внимание на беседу Колфа.

Багровый и потрясенный Колф вошел в комнату через час. Он тяжело потер виски, подержался за складки плоти на шее и так хрустнул пальцами, словно сразу же прозвучало несколько выстрелов.

— Проклятье, — пробормотал он. — Вечное проклятье!

Подойдя к окну, он некоторое время смотрел на заснеженные крыши небоскребов, после чего спросил:

— У нас есть что-нибудь выпить?

— Ром. Буэбен. Шотландское, — отозвалась Элен. — Налей себе сам.

Колф подошел к столу с полупустыми бутылками, налил себе такую дозу буэбена, которая парализовала бы гиппопотама. Он тремя жадными глотками опустошил стакан и бросил его на губчатый пол. Он стоял, широко расставив ноги, и тер виски, что-то лопоча, по-моему, на английском.