Маски времени - Роберт Силверберг

— Проклятье, — пробормотал он. — Вечное проклятье!

Подойдя к окну, он некоторое время смотрел на заснеженные крыши небоскребов, после чего спросил:

— У нас есть что-нибудь выпить?

— Ром. Буэбен. Шотландское, — отозвалась Элен. — Налей себе сам.

Колф подошел к столу с полупустыми бутылками, налил себе такую дозу буэбена, которая парализовала бы гиппопотама. Он тремя жадными глотками опустошил стакан и бросил его на губчатый пол. Он стоял, широко расставив ноги, и тер виски, что-то лопоча, по-моему, на английском.

— Вы что-нибудь узнали от него? — в конце концов спросила Астер.

— Да. Очень многое. — Погрузившись в кресло, Колф включил вибратор. Я понял, что он не мошенник!

Хейман от удивления разинул рот. Элен была удивлена — я впервые видел, что она лишилась своей уравновешенности.

— Что вы имеете в виду, Ллойд? — взорвался Филдс.

— Он разговаривал со мной… на своем языке, — вяло отозвался Колф. Где-то с полчаса. Я все записал и завтра запущу в компьютер для исследования. Могу поручиться, это не фальшивка. Только истинный лингвист может изобрести подобный язык, но и то ему бы не удалось это сделать так хорошо. Колф вытер пот со лба. — О, Боже! О, Боже! Человек из другого времени! Разве может такое быть?

— Вы поняли, что он говорил? — спросил Хейман.

— Налейте мне еще, — сказал Колф. Взяв из рук Астер бутылку буэбена, он приложил ее к губам. Потом погладил свой кругленький животик и поднес руку к глазам, словно хотел смахнуть с них паутину. — Нет, я не понял его. Я смог установить только шаблоны. Он говорит на раннем английском… но этот английский так же далек от нашего, как англо-саксонские летописи. Там очень много азиатских корней — немного мандаринского наречия китайского языка, немного бенгальского, немного японского. Уверен, что встречаются слова арабского происхождения. И малайского целый языковой соус. — Колф выругался. — Понимаете, даже наш английский уже подобен проститутке. В нем много датского, норманнского, саксонского и многих других языков, принадлежащих к двум основным ветвям — латинской и тевтонской. Поэтому у нас много дублирующих слов. Preface и foreword, perceive и know. Хотя обе ветви происходят из одного источника — индо-европейского бормотания. Во времена Вонана они это изменили и добавили слова из других древних групп. Они собрали понемногу изо всех языков. На таком языке можно сказать все, что угодно. Слова отполированы подобно гальке — сглажены все шероховатости, исчезли флексии. Он издает десять звуков вместо двадцати предложений. Мне потребуется лет пятьдесят, чтобы найти грамматику, и пять — чтобы понять. Уничтожить грамматику — своего рода bouillabaisse[6] звуков, языковой pot-an-fen[7] немыслимо, немыслимо! У них произошел сдвиг к гласным звукам и гораздо более коренной, чем последний. Его речь… подобна стихам. Но эту поэзию трудно понять. Я разобрал лишь некоторые отрывки…

Колф замолчал. Он продолжал массировать свой огромный живот. До этого я никогда не видел его таким серьезным. Это очень впечатляло.

— Ллойд, а почему ты так уверен, что это не плод твоего воображения? прервал молчание Филдс. — Откуда ты это взял, если сам не понимаешь языка? Если ты не можешь установить грамматики, то как ты узнал, что это не тарабарщина?

— Ты — дурак, — просто отозвался Колф. — Следует взять твою голову и вытряхнуть из нее весь яд. Но тогда она станет абсолютно пустой.

Филдс выругался. Хейман встал и, словно пингвин, начал расхаживать взад-вперед по комнате. Похоже, в нем происходил какой-то внутренний кризис. Мне самому было нелегко. Если даже Колф изменил свою точку зрения, то разве оставалась надежда на то, что Вонан не врет? Хотя, все это могло поразить мозг Колфа. Может, и Астер несправедливо истолковала свои данные. Может быть. Может быть. Сохрани меня Боже, но я не хотел верить, что Вонан настоящий, потому что это затрагивало мое достоинство как ученого, хотя я сам себя предавал, руководствуясь эмоциональным восприятием. Как бы то ни было, все рушилось. Наверное. Я мучился, не зная, долго ли буду не принимать Вонана. Когда же я смогу все принять, подобно Астер и Колфу? Когда же Вонан совершит полет во времени на моих глазах?

— Ллойд, почему бы тебе не поставить запись? — пропела Элен.

— Да-да. Запись. — Он достал из кармана записывающее устройство и некоторое время повозился, прежде чем засунуть его в щель воспроизводителя. Потом он нажал на кнопку, и комнату заполнили мягкие, бессвязные звуки. Я напряг слух. Вонан говорил легко, играючи и очень искусно, варьируя звуками, словно пел песню. Время от времени я разбирал слова, которые слышал ранее. Но я ничего не понял. Колф подыгрывал пальцами, кивал и улыбался, в какие-то критические моменты начинал покачивать носком ботинка и что-то бормотать — Ну? Понимаете? Понимаете?

Но я ничего не понимал. Это были просто чистые звуки — порой перламутровые, порой лазурные, порой бирюзовые. Но все какие-то таинственные и непостижимые. Запись кончилась, и мы некоторое время сидели молча, словно мелодия Вонана еще продолжала звучать. Для меня это было не доказательством, хотя Ллойд мог принять эти звуки за ранний английский. Колф мрачно поднялся и спрятал в карман кассету. Потом повернулся к Элен Эмсилвейн, чьи черты лица изменились, словно она столкнулась с восьмым чудом света.

— Пошли, — сказал Колф и взял кисть ее руки, — Пора спать, а сегодня нельзя спать одному. Пошли.

И они вышли.

В ушах у меня все еще стоял голос Вонана, который воспроизводил звуковой пассаж грядущего или просто нес чепуху. Но меня это успокаивало.

Глава 12

Наш караван сместился на запад от снежного Денвера к солнечной гостеприимной Калифорнии. Но я покинул всех. Меня охватило страшное желание на некоторое время отдохнуть от Вонана, Хеймана, Колфа и других. Я уже находился в комиссии больше месяца, и это начинало сказываться. Поэтому я попросил разрешения у Кларика немного отдохнуть, и он отпустил меня. Пообещав, что присоединюсь к группе в Лос-Анжелесе, я направился на юг в Аризону, в уединенный домик Джека и Ширли Брайнт.

Последний раз я виделся с ними в начале января. Прошло не так уж много времени. Но для наших душ это был огромный срок. Я заметил в друзьях перемены. Джек был измотанным, словно в последнее время очень мало спал. У него были какие-то дерганые и нервные жесты, что очень напоминало мне прежнего Джека — бледного мальчика с востока, который появился у меня в лаборатории много лет назад. Ширли тоже выглядела какой-то переутомленной. Померкли золотистые волосы. Пропала былая гибкость. Возле горла периодически напрягались мышцы. Внутренняя напряженность компенсировалась веселостью. Она слишком часто и слишком громко смеялась. Ее голос часто звучал как-то неестественно, становясь пронзительным и резким. Она стала как-то старше. Если в декабре она выглядела на двадцать пять вместо тридцати с хвостиком, то теперь ей можно было дать все сорок. Я заметил все это с первых секунд появления, но не успел ничего сказать, в то время как первыми словами Джека были: