Даже ведьмы умеют плакать - Анна Литвиновы

– Куда я исчез – долгая история, – ответил я, не сводя с нее глаз.

– Расскажите, – настойчиво проговорила она, будто имела право требовать объяснений.

– Хорошо – но давайте не здесь. Может, выпьем вместе по чашечке кофе? – Я произнес это довольно безразличным тоном, но мне вдруг стало страшно, что она отрежет безразлично «нет» и уйдет, и больше я ее никогда не увижу. Я не мог ей этого позволить! И еще я страшился, что она начнет выкаблучиваться: «Да я спешу… да в другой раз… мол, я с незнакомыми в кафе не хожу…» – и тогда все ее очарование разрушилось бы: терпеть не могу жеманниц. Но она тряхнула головой и безо всякого кокетства сказала:

– Давайте. – Она указала на кафе «Аида» справа от собора. – Там?

– Нет. Это ширпотреб. Я знаю другое место. Здесь неподалеку. Там пирожные – еще вкуснее петербуржских.

Я встал со скамейки. Она тоже поднялась. Я понял, что она принимает приглашение, и от мысли, что она проведет со мной хотя бы ближайших полчаса, радостная и теплая волна разлилась по моему телу.

– Пирожные вкуснее петербуржских? – рассмеялась она. – Так не бывает.

Она доверчиво взяла меня под руку, и мне очень понравился этот жест.

– Бывает, – убежденно сказал я. – Есть же в русском языке устойчивое сочетание «венские пирожные». А вот «петербуржских пирожных» – нет.

Мы пошли в сторону Хофбурга, бывшей императорской резиденции. Здесь, в центре Вены, до всего было рукой подать, как в каком-нибудь Воронеже, – правда, красивее, чем в Воронеже. И гораздо буржуазней.

– Вы первый раз в Вене? – спросил я.

– Первый, – кивнула она. – И всего третий день. А вы?

– А я – во второй раз. Правда, я живу неподалеку.

Залог успешных отношений с девушками – даже теми, которые очень нравятся, – навести побольше тени на плетень. Девушки обожают загадочность.

– А где вы живете? – конечно же, поинтересовалась она.

– Здесь, в пригороде.

Она кивнула, будто все поняла, и воздержалась от дальнейших расспросов.

– Мы, кстати, с вами, – заметил я, – в совершенно не равных условиях.

Она вопросительно посмотрела на меня – на ходу, снизу вверх.

– Моя так называемая подруга Серебрякова, – пояснил я, – все вам, наверное, про меня рассказала. Что-то приукрасила, что-то наврала…

– Ничего такого мне про вас Серебрякова не рассказывала, – прервала она меня. – Только жаловалась, что вы исчезли. И не думайте, пожалуйста, что девушки только и делают, что парней обсуждают.

– А о чем же вы тогда говорите? – усмехнулся я.

– Есть много других, гораздо более интересных тем.

– Например? Фасоны кофточек?

– И это тоже, – улыбаясь, кивнула она.

Мне казалось, что разговор доставляет моей спутнице удовольствие. Время ланча закончилось, и на улице стало ощутимо меньше народа, только разрозненные группки туристов поспешали туда-сюда, да брели одетые с иголочки пенсионеры. По улице Кольмаркт, полной магазинов – от фешенебельных до простецких, – мы подходили к Хофбургу.

– Но, – сказал я, придерживая спутницу за руку, – я хотел спросить вас о другом. О самом важном. – Она недоуменно посмотрела на меня. – Как вас зовут?

– Ну, это просто, – улыбнулась она. – Зовут меня Лиза.

– Очень приятно. А вы – бедная Лиза или богатая Лиза? – спросил я, ерничая.

– Я – обеспеченная Лиза, – отбрила она.

ХУДОЖНИК. МОМЕНТ ИСТИНЫ

Мы дошли до кондитерской «Демель», где в витрине была выставлена шоколадная голова императора Франца-Иосифа.

– Эта кондитерская была поставщиком двора его императорского величества, – сказал я. – В начале двадцатого века светские львы, включая принцев крови, хаживали сюда с актрисками.

– Откуда вы знаете?

– Читаю на ночь путеводитель по Вене, – усмехнулся я (что было чистой правдой).

Мы вошли внутрь. За старинными прилавками в несколько этажей громоздились горы вкусностей. Глаза у меня разбежались. У Лизы, по-моему, тоже. Наконец я остановил свой выбор на пирожном «Шварцвальд» (или, в отечественной трактовке, «Черный лес»). Она предпочла знаменитый торт «Захер» со взбитыми сливками. Пить она захотела эспрессо, а я, словно истинный австрияк, меланж 7 . Я сделал заказ метрдотелю в черной бабочке, дежурившему у прилавка. Тот спросил, в каком зале мы предпочитаем сидеть: для курящих или нет. Лиза, слава богу, не курила.

Мы заняли позиции за мраморным столиком. Сквозь прозрачную стену посетители кафе могли рассматривать, что творится на кухне. Там две раскосые кондитерши (кажется, китаянки) месили тесто. Женщина европейской наружности в стерильно белом халате и золоченых очках вылепляла пирожные. Движения кондитеров были точными, спорыми и экономными. Лиза засмотрелась на реалити-шоу за стеклом – да и было на что посмотреть. Официантка принесла нам кофе и пирожные. «Битте шен!» – пропела она. «Данке!» – откликнулся я машинально.

– Ну, может, все-таки расскажете, что с вами случилось? – сказала Лиза, строго глянув на меня. – Мы ведь за этим сюда пришли.

– Сказать честно, почему мы сюда пришли? – Я посмотрел Лизе прямо в глаза.

– Почему?

– Потому что вы мне очень нравитесь.

Она слегка смутилась и искоса бросила взгляд по сторонам: слушает ли кто наш разговор. Хотя все столики в кафе были заняты лощеными, красивыми людьми, не было ощущения, что кто-то из них понимает по-русски. Лиза ковырнула пирожное и сделала глоток эспрессо.

– Но все-таки хотелось бы услышать ваше объяснение, – проговорила она.

– Объяснение чего? Или – в чем?

– Почему вы скрылись из Москвы, никого не поставив в известность?

– А кого я должен был ставить в эту самую известность?

– Хотя бы Серебрякову.

– Валюху? А зачем?.. Лизочка, миленькая, послушайте! Как бы это объяснить? Неужели вам никогда не хотелось убежать из своей собственной жизни? Развязаться с нею – и удрать? И начать все на новом месте – с нуля, с чистого листа?

– Но ведь должны же быть у человека какие-то обязательства!

– Обязательства? Перед кем – конкретно? Я не женат. Детей у меня, к счастью, нет, родителей, увы, тоже. Друзья? Таких друзей, чтобы по мне тосковали, не имеется. Правда, у меня был кот. Его я сдал в надежные руки. Скучаю по нему, конечно.

– А как вашего кота зовут? – неожиданно спросила она.

– Дуся. Но он – мальчик. Это очень грустная история.

– А моего кота зовут Пират, – сказала она, улыбнувшись.

– Он не девочка? – усмехнулся я.

– Нет.

– Значит, ему с именем повезло больше.

– А вы не совсем пропащий, – вдруг заявила она.

– Что вы имеете в виду?

– О коте вы все-таки позаботились. Но почему ничего даже не сказали Серебряковой?

– Да что вы ко мне цепляетесь с этой Серебряковой?! Кто она мне? Жена? Невеста?

– Я так поняла, что вы с ней собирались пожениться.

Я был поражен до самой глубины души.

– Я?! Пожениться?! Да с чего вы взяли?!

Она дернула плечиком.

– Она сама мне так сказала.

– Мы – жениться?! – Я действительно был удивлен. – Да не смешите мои тапочки. Мы просто так встречались, проводили время.

– Она мне говорила совсем по-другому.

– Ну, не знаю, чего там Серебрякова себе нафантазировала, и вам, милая Лиза, понарассказывала, да только у меня по отношению к ней никаких обязательств нет. Честно. Я ей ничего не обещал. И уж чего-чего, а жениться на ней никак не собирался.

Я не большой физиономист, но, по-моему, Лизе понравились мои последние слова – хотя она попыталась скрыть это под маской осуждения и женской солидарности: ай-яй-яй, и не стыдно ли вам морочить голову девушкам, обманывать их в самых лучших чувствах!

– А как это вам удалось, – вдруг спросила она, – взять и сбежать?

– Только между нами, хорошо?

Она улыбнулась:

– Постараюсь.

– Знаете, по-моему, случилось чудо. Прямо-таки какое-то колдовство…

Мне показалось, что при последних словах девушка вздрогнула и слегка покраснела. Я подумал: «Что это с ней?» – но все равно продолжил рассказ.

– Не знаю, слышали вы или нет, но я художник.

Она утвердительно кивнула.

– И вот в один прекрасный день, – продолжил я, – мой маршан Андрюха – человек, занимающийся продажей моих картин, – привел ко мне в мастерскую покупателя. Это был русский, нефтяной и газовый король. Его фамилия Шевченко. Он уже нахапал достаточно денег, поэтому совершенно отошел от дел. Живет Шевченко постоянно за границей. У него тут, кажется, три дома: во Франции, в Голландии и здесь, в Австрии. А чтобы заполнить свой досуг, занимается коллекционированием. Собирает современное российское искусство. Ему мои картины понравились, и он купил их все, что были, – разом, оптом. Потом мы с ним обмыли сделку, и он мне предложил: не хочу ли я пожить у него на вилле – здесь, в Австрии? Все равно она пустует, а он проживает в другом месте. Он обещал обеспечивать меня всем необходимым, платить мне что-то вроде стипендии – довольно, замечу, высокой, – а вдобавок заверил, что станет скупать все картины, которые будут выходить, так сказать, из-под моей кисти. Ну не чудесно ли?