Даже ведьмы умеют плакать - Анна Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лиза слушала с интересом и спросила:
– А зачем ему это все надо?
– Видите ли, если он вывозит готовые картины из России, это для него – морока. Целая головная боль. Надо отправить их на экспертизу в Министерство культуры и ждать неизвестно сколько результатов. А вдруг мои полотна признают художественным достоянием и вывозить из страны запретят? А так он просто и без хлопот скупит все, что я напишу здесь.
– Он построил для вас золотую клетку, – прокомментировала Лиза, отправляя в рот очередной кусочек «Захера» со взбитыми сливками.
– Нет! – воскликнул я. – Он создал для меня Покой . Тот самый, с большой буквы, о котором мечтают все художники. Неизвестно, чем я его заслужил.
– Значит, пришел человек, предложил вам смыться, и вы сразу же согласились?.. – прищурилась девушка.
Я пожал плечами.
– А почему нет? Дальше все произошло настолько быстро – я даже не ожидал. Мой меценат взял на себя все формальности. Мне очень быстро сделали визу, страховку, билеты. Через два дня я уже сидел в самолете, улетающем сюда, в Вену.
Лиза покачала головой – то ли восхищаясь, то ли, наоборот, не одобряя. А я спросил себя: «Какого дьявола я так разоткровенничался? Выложил первой же встречной, случайно попавшейся на пути девчонке всю свою подноготную!» А потом сам же себе ответил: «Она, может, и случайная встречная, но не первая попавшаяся. Это не Серебрякова. Совсем не Серебрякова. Лиза мне нравится. Очень нравится».
– И это все? – Она проницательно глянула мне в глаза.
– В каком смысле? – опешил я.
– В смысле – вы все мне рассказали, почему уехали из Москвы? Может, было еще что-то?
Тут я почувствовал, что теряюсь. Почему она вдруг спросила? Что она может знать о той странной цепи неприятных инцидентов, которые преследовали меня вплоть до отъезда? О «Кукушечке-два», заблокированной кредитке, загадочном письме, написанном моим почерком? Да нет, откуда! Об этом никто не знает, кроме меня! Я никому ни слова не рассказывал! Или она просто, в излюбленном женском стиле, берет, что называется, на понт? Может, хочет знать, не бегаю ли я от алиментов? Или от какой-нибудь обрюхаченной мною девчонки?
– Что вы, Лиза, имеете в виду? – переспросил я, переборов смущение и строго глянув на нее.
– Ничего, – невинно ответила она. – Я просто спросила.
И она, в свою очередь, тоже, кажется, смешалась.
Дальнейшее наше пребывание в кафе «Демель» ограничилось обменом дежурными репликами. Будто мы в нашем разговоре подошли к какой-то пропасти, заглянули в нее, испугались (причем – оба!) и отступили назад, на надежное, ровное пространство обычного трепа. Я спросил, надолго ли она в Вене и когда собирается назад, в Москву. Она сказала, что приехала позавчера, а послезавтра у нее уже самолет домой, – и сердце у меня сжалось. «Господи, – мысленно воскликнул я, – если уж ты сделал так, что мы встретились, то почему же разлучаешь нас так быстро?!»
Потом мы доели пирожные, допили кофе, она сделала робкую попытку заплатить сама за себя (попытка была пресечена на корню). Я расплатился, оставив щедрые, по местным меркам, чаевые. Она спросила:
– Очень дорого?
– Не дороже, чем в московском дурацком « Кофе-Хаусе», – ответил я, и это было почти правдой (я заплатил восемнадцать евро).
– А вкуснее в пятьсот раз! – непосредственно воскликнула она.
И мы вдвоем вышли из кафе на Кольмаркт.
ХУДОЖНИК. ЭТО ЛЮБОВЬ?
Я спросил ее о планах на вечер. Она сказала, что у нее намечен поход, вместе с делегацией, в Оперу. Увидев, что я огорчен, она не без умысла сказала:
– Зато завтра я целый день свободна.
– Отлично. Тогда я похищаю тебя на весь день. – Я сам не заметил, как перешел на «ты».
– Похищаешь? – кокетничая, она тоже, естественным образом, соскочила на «ты». – С какими целями?
– С самыми далеко идущими.
Она расхохоталась.
Потом я проводил ее до гостиницы. Ей надо было перед Оперой оставить в номере покупки и переодеться. Шли мы в отель не спеша, и я показывал Лизе те достопримечательности, которые уже знал сам: дом, где жил Моцарт (дворик, как петербургский, только сжатый раз в пятнадцать; этажи по-одесски опоясывала лестница). Завел в крошечный «Американский бар» с зеркалами – творение знаменитого современного архитектора Лооса. Потом мы пошли дальше: мимо «Сецессиона» – здания в стиле модерн с золотым ажурным шаром на крыше. Я рассказывал ей, что помнил, о Шиле, Климте, Кокошке 8 и увидел, что эти имена Лиза слышит едва ли не впервые, – но мог поклясться, что ей было интересно.
Вскоре мы пришли – ее гостиница «Моцарт» находилась неподалеку от Ринга. Часы показывали половину пятого вечера. Я сказал, что буду ждать ее на этом самом месте завтра в одиннадцать утра. Она сказала «хорошо» и осторожно, приподнявшись на носки, поцеловала меня в щеку.
Она исчезла за вращающимися дверями гостиницы, напоследок помахав мне рукой. И в тот момент, когда Лиза скрылась из вида, мне показалось, что солнце, освещавшее весеннюю Вену, будто бы стало тусклее. Я даже удивленно глянул в небеса: не набежало ли облачко. Нет, небо было таким же, как прежде: синим, по-весеннему далеким. «Неужели, – подумал я, – на меня оказывает такое воздействие девушка: своими блещущими глазами, своей солнечной улыбкой?! Неужели, черт возьми, я опять не удержался – и втюрился?! Ох, как не своевременно, как глупо!.. Завтра у нас с ней – один день. Единственный. Первый, он же последний. А потом она вернется в Москву, я останусь здесь, и… И все. И зачем я только уехал в эту дурацкую Австрию! Хотя – если б я не уехал, как бы мы, спрашивается, познакомились?»
Не разбирая дороги, я шел по умытым улицам австрийской столицы, а потом спохватился: раз уж я в Вене, надо сделать одно дельце, которое давно задумывал. Опять же к завтрашнему свиданию с Лизой наверняка пригодится.
ЛИЗА. ДНЕВНИК
28 апреля 20** года.
Самым странным было то, что Я – НЕ УДИВИЛАСЬ.
Не удивилась ничему.
Я вовсе НЕ СОБИРАЛАСЬ сегодня к Святому Стефану, я там уже была вчера.
Когда я утром выходила из гостиницы, план был совсем другой: наконец посетить резиденцию Хофбургов. Наша делегация еще вчера ездила туда на экскурсию, и коммерческий директор мне все уши прожужжал: «Ах, интерьеры! Ох, коллекция оружия! Ух, парадный подъезд!»
Интерьеры и оружие меня интересовали мало, но тут в наш разговор вклинился генеральный директор. Он сказал так:
– Зря вы упрямитесь, Лиза. Обязательно побывайте во дворце Хофбургов! Хотя бы мимо пройдите. Это ведь что-то вроде нашего Кремля, главная достопримечательность Вены!
Совет директора – как известно, почти приказ, и потому я честно запланировала: с помощью путеводителя найду эту несчастную резиденцию. Осмотрю снаружи и, может быть, даже схожу на экскурсию. А вечером, в Опере, подойду к генеральному и скажу:
– Спасибо вам! Вы правы: без Хофбурга и Вена – не Вена!
Я бы и посетила этот Хофбург – если б не идиоты, которые составляли путеводитель. Настоящие Штирлицы, нарисовали не карту, а какую-то шифровку! Я петляла так и эдак, забредала на какие-то задворки – они мне, кстати, нравились не меньше, чем центральные улицы, – и, наконец, плюнула. Императорская резиденция как сквозь землю провалилась! И, наконец, я отчаялась ее найти и решила, что вечером генеральному совру теми же словами: «Вы действительно правы: без резиденции Хофбургов и Вена – не Вена!» А вместо дальнейших безуспешных поисков дворца я просто погуляю по городу. С посещением магазинов.
Я с облегчением забросила путеводитель в сумочку и часам к двенадцати безо всяких карт оказалась в самом центре города, у Святого Стефана. Здесь меня вдруг охватило странное беспокойство – без причины, без повода. Непонятное чувство: когда так и хочется поглубже вздохнуть и беспокойно оглядеться по сторонам.
Я и вздохнула, и осмотрелась – ничего страшного. Вокруг – моя, уже ставшая любимой, Вена: потоки туристов, блеск магазинных витрин, из динамиков сувенирного магазинчика рвется «Радецкий марш» Штрауса. Почему же я волнуюсь? Может быть, что-то случилось с бабушкой?
Не пожалела двух долларов: достала из сумочки мобильник и позвонила в Москву. Нет, с бабушкой все хорошо. А еще – у бабули удивительная способность выдать за жалкую минуту максимум информации – погода в столице шикарная, мне снова звонила Серебрякова, и Пират опять умудрился украсть куриную ножку прямо из кастрюли…
«Раз все хорошо – значит, нужно взять себя в руки», – приказала я себе. И, чтобы успокоиться, решила посидеть на гранитной скамейке, полюбоваться, как в витражах Святого Стефана играют лучи апрельского солнца. Потом, кстати, задавала себе вопрос: почему я подошла именно к ЭТОЙ скамейке? Ответ такой: НЕ ЗНАЮ. Ноги подвели. И предчувствий никаких не было.
