Яйцо глака. Антология - Джейкобс Харви

Сегодня 103 градуса по Фаренгейту. Четыре дня подряд стоит безумная жара. В полдень встретил в лифте Свенсона, чуть не выпалил ему правду о себе. Мне нужно быть более осторожным. Но я теряю контроль над собой. Прошлой ночью, когда было особенно жарко, я чуть было не снял тело-маскировку. Я больше не мог быть запертым в нем, не мог бесконечно изворачиваться, чтобы избежать прикосновения всех выступов конструкции остова. С трудом устоял от этого искушения. Я даже стал более чувствителен к гравитации. Временами мне кажется, ЧТО МОЙ ПАНЦИРЬ НАЧИНАЕТ РАСТРЕСКИВАТЬСЯ. Сегодня я чуть не упал на улице. Мне необходимо справиться с истощением, лечь в больницу, пройти флюорографическое обследование.

У ВАС, МИСТЕР НЕЧТ, ОЧЕНЬ СТРАННЫЙ СКЕЛЕТ…

Действительно. Вслед за тем меня вскрывают, и за всем этим наблюдает три тысячи студентов. Затем вступают Объединенные нации. Угроза из космоса. Да. Я должен быть осторожным. Я должен быть более осторожным. Я должен быть…

Ну, вот, я это совершил. Одиннадцать лет преданной службы рухнули в момент. Нарушение основополагающего правила. Просто не верится. Как могло случиться, чтобы я — чтобы я, с моим чувством ответственности! — чтобы я мог просто даже подумать о том, что произошло.

Но было ужасно жарко. Третью неделю накатывала горячая волна. Я задыхался в своем искусственном теле. И гравитация. Эта страшная тянущая сила, которая мучила меня сильнее, чем обычно, вытягивала мои внутренние органы из панциря. И как постоянный раздражитель — страстная, возбужденная, слезливая, поэтическая Элизабет, без конца умоляющая меня вспыхнуть ярким пламенем… Провозглашающая свою любовь в сонетах, в меланхолических поэмах, в хайку. Часами сидящая у моих ног с мурлыканьем о красоте моей души.

— Открой себя для любви, — шептала она. — Как если бы ты отдал себя богу. Соверши это, разбей все стены. Ну почему ты отказываешься? Во имя любви, Дэвид, почему?

Я не мог ей ответить, и она ушла. Но в полночь снова постучала в мою дверь. Я впустил ее. Она была в изношенном желтом халате до колен.

— Меня будто избили камнями, — хрипло сказала она севшим голосом. — Мне пришлось выпить, чтобы привести нервы в порядок. Но вот я здесь. Мне обидно, что я ошиблась. Мы стали так близки, а ты не хочешь совершить последнего шага.

Каскад хихиканья.

— Сегодня ночью ты его совершишь. Не обмани моих ожиданий, дорогой.

Сбрасывает халат. Обнажена. Узкая талия, костистые бедра, длинные ноги, тонкие ляжки, на груди просвечивают голубые вены. У нее дикие курчавые волосы. Колдунья. Одержимая. Приближается ко мне, веки полуопущены, рот открыт, змеится язык. До чего она плотская! Капли пота поблескивают на ее плоской грудной клетке. Хватает меня за руки, грубо тянет к постели.

Короткая борьба. Внутри своего фальшивого тела я работаю рычагами. Я сильнее, чем она. Легко освобождаюсь от ее рук. Она стоит передо мной, свирепая, с яростными глазами. Такая ранимая. Такая безумная в своей откровенности.

И такая неистовая!

— Дэвид! Дэвид! Дэвид!

Рыдания. Вздохи. Умоляющая глазами и кончиками грудей, собрав силы, она готовится к следующему раунду, но я предусмотрительно толкаю ее, и она приземляется на кровать. Прячет лицо в подушку, закусывает простыню.

— Почему? Почему, почему, почему, почему, ПОЧЕМУ? — восклицает она.

Через минуту здесь появится портье. С полицией.

— Я так отвратительна? Я люблю тебя, Дэвид, ты знаешь, что значит это слово? Любовь. Любовь.

Садится. Поворачивается ко мне. Умоляет.

— Не отказывай мне. Я этого не вынесу. Знаешь, я просто хотела сделать тебя счастливым. Я понимала, что могу существовать в одиночестве, но не представляла себе, что ты сделаешь меня абсолютно несчастной. И вот ты просто стоишь передо мной. И ничего не говоришь. Что ты такое? Ты — машина?

— Я скажу тебе, что я такое, — ответил я.

И тут я полетел в пропасть. Потерял над собой контроль, отбросил благоразумие. Мой рассудок был побежден истерзанными чувствами. Само мое существование в этот момент ничего для меня не значило. Я должен был все объяснить. Я должен все показать. И какой угодно ценой. Я снимаю рубашку. Она сияет, несомненно, уверенная, что ей удалось меня соблазнить. Мои руки скользят сверху вниз по обнаженной груди, расстегивая крючки и застежки. Я совершаю сложный, нелегкий процесс открывания своего тела. Глубоко внутри, во мне что-то кричит: «НЕТ, НЕТ, НЕТ…» Но я не обращаю на это внимания. У сердца свои соображения.

Хрипло:

— Смотри, Элизабет. Смотри на меня. Вот это то, что я есть. Смотри на меня. Перепугалась? Существенная ошибка!

Моя грудь широко раскрыта.

Я выталкиваю себя вперед, пробираясь между рычагами и распорками, высовываясь почти наполовину из человеческого тела, в которое одет. Я не был так полно открыт с того дня, когда дома вложили меня внутрь этого тела. Я даю ей возможность рассмотреть мой блестящий панцирь. Помахиваю глазами. Вынимаю для показа несколько своих когтей.

— Видишь? Видишь? Большой черный краб из космоса. Это то, что ты любишь, Элизабет. Это то, что я есть. Дэвид Нечт всего лишь костюм для того, что внутри него.

Я обезумел.

— Ты хотела реальности? Вот она — реальность, Элизабет! Что хорошего ты нашла в теле Нечта? Это подделка. Это механизм. Подойди, подойди-ка поближе. Хочешь поцеловать меня? Может быть, мне взобраться на тебя и заняться с тобой любовью?

Какая гамма чувства отражается на ее лице! Сначала, конечно, гримаса недоверия. И ледяной ужас — нечленораздельные звуки, отвисшая челюсть, неподвижные, широко раскрытые глаза. Руки, прижатые к груди. Неожиданная благопристойность перед инопланетным монстром? Но потом, когда знакомый голос Нечта, ставший теперь резким и бесстрастным, продолжает вылетать из черного предмета через раскрытую грудь, ее реакция смягчается. Чудовищно. Поэтическая чувствительность попрана. Ничто человеческое мне не чуждо. Ничто чужое не чуждо мне. А? Она должна поверить собственным глазам.

— Что ты такое? Откуда ты появился?

Я отвечаю.

— Я нарушил основополагающее правило. Нам нельзя себя обнаруживать. Если с нами происходит инцидент подобного рода, мы должны себя взорвать. Вот здесь для этого есть рычажок.

Она подходит ближе и разглядывает меня в глубинах Дэвида Нечта.

— С какой-то другой планеты? Живешь здесь замаскированным?

Она понимает ситуацию. Шок постепенно проходит. Она даже смеется.

— Ты больше не пугаешь меня, Дэвид. Дэвид? Можно мне по-прежнему называть тебя Дэвидом?

Это невозможно. Я как во сне. Я себя разоблачил, думая, что она в ужасе убежит, а она не испугалась и улыбается мне, чудовищу. Она опускается на колени, чтобы получше меня рассмотреть. Я немного отодвигаюсь назад. Где-то потерял самую верхнюю руку.

Она говорит:

— Я знала, что ты необычный, но не предполагала, что настолько. Все в порядке. Главное — сущность твоей личности, то, во что я влюбилась. Что из того, что ты человек-краб из Зеленой Галактики? Что из того, что мы не можем быть настоящими любовниками? Я готова на эту жертву. Я откопала твою душу, Дэвид. Идем дальше. Закрывайся. Так тебе неудобно.

Торжество любви. Даже теперь она не оставит меня. Несчастье. Я вползаю обратно в Нечта, поднимаю его руки к груди, чтобы ее застегнуть. От шока помутнело в голове. Гнусность. Наглость. Что я наделал?

Элизабет наблюдает с благоговением и даже восхищением. Наконец я застегнут. Она кивает.

— Слушай, — говорит она. — Ты можешь мне довериться. Я имею в виду, что, если ты нечто вроде шпиона на Земле, мне это безразлично. МНЕ ЭТО БЕЗРАЗЛИЧНО. Я никому об этом не скажу. Освободись от этого, Дэвид. Расскажи мне все о себе. Разве ты не понимаешь? Это — самое значительное из всего, что происходило в моей жизни. Шанс показать, что любовь — не только физиология, не только химия, а движение души, которое соединяет и расы, и целые чертовы космосы, и сами планеты.