Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2) - Уильям Теккерей

На следующий день, когда Барнс приехал повидать бабушку, мисс Ньюком не было дома; она, по словам леди Кью, отправилась с визитом к невестке, у которой собиралась пробыть все утро; так что свидание Барнса с леди Кью происходило с глазу на глаз, и он мог поведать старой леди о предложении, сделанном ему полковником Ньюкомом накануне вечером.

Леди Кью только дивилась, до какой наглости дошли люди. Живописец просит руки Этель! Пожалуй, завтра сделает предложение один из ее лакеев, и Барнс, чего доброго, будет посредником.

— И ты не выставил этого полковника за дверь, когда он явился с предложением от своего мазилки!

Барнс рассмеялся.

— Полковник — один из моих клиентов. Не мог же я выставить за дверь члена правления Бунделкундского банка, да еще в его собственном доме.

— Надеюсь, ты не сообщил Этель эту милую новость?

— Разумеется, я не сказал ей. И полковнику я не ска-вал, что Этель в Лондоне. Он думает, что она сейчас в Шотландии вместе с вашим сиятельством.

— А я бы хотела, чтобы полковник был сейчас в Калькутте, вместе со своим отпрыском. Или еще лучше в водах Ганга. Или чтоб его раздавила колесница Джаггернаута! — вскричала старая леди. — Так сколько же все-таки денег у этого господина? Если он там персона, в этом банке, ты, конечно, не должен с ним ссориться. Пять тысяч годовых? И он пообещал отдать все это сыну? Не иначе, рехнулся! И чего только не предпринимают эти люди, на какие только жертвы не идут, лишь бы породниться со знатью! Конечно, тебе надо остаться в хороших отношениях с ним и с его банком. Мы и словом не обмолвимся Этель об этом деле и сбежим из города как можно скорее. Дай прикинуть! Мы едем в Драммингтон в субботу. Сегодня вторник. Баркинс, не открывайте ставней в большой гостиной и помните, нас нет в городе для всех, кроме леди Гленливат и лорда Фаринтоша.

— Вы полагаете, что Фаринтош все-таки… зайдет, сударыня? — спросил сэр Барнс с сомнением.

— Он будет здесь проездом в Ньюмаркет. Он появлялся в двух-трех шотландских замках, где мы гостили, — отвечает старуха тоже как-то неуверенно. — Его бедная матушка спит и видит, чтобы он поскорее покончил со своей холостяцкой жизнью, оно и понятно — ведь вы, молодые люди, ужасные беспутники. Их замок Россмонт — прямо королевская резиденция. Да и в Норфолке дом ничуть не хуже. Молодому человеку с таким общественным положением надо жениться, обосноваться в своем поместье и подавать пример простому люду, заместо того, чтобы попусту растрачивать время в Вене да в Париже средь всякого сброду.

— А будет он в Драммингтоне? — спрашивает внук.

— Кажется, он приглашен. В ноябре мы поедем в Париж; вероятно и он там будет, — небрежно добавляет старая графиня. — Устав от своего беспутного образа жизни, он, будем надеяться, захочет остепениться и сыскать какую-нибудь порядочную и благовоспитанную барышню, чтобы зажить, как ему надлежит.

Тут было доложено о приходе лекаря ее сиятельства, и ее внук и банкир откланялся.

G зонтом в руке, сэр Барнс пешком отправился в Сити, ознакомился там с корреспонденцией, посовещался с компаньонами и доверенными клерками, — здесь уже не было ни раздраженного мужа, ни нежного брата, ни обходительного внука, а только проницательный и ловкий банкир, всецело занятый своим делом. Спустя короткое время ему пришлось пойти на биржу или еще куда-то для совещания с другими капиталистами, и на Корнхилл он повстречал своего дядю полковника Ньюкома, ехавшего в сопровождении грума к зданию Ост-Индской компании.

Полковник спрыгнул с лошади, и Барнс приветствовал его самым учтивым образом.

— Есть у вас для меня что-нибудь новенькое, Барнс? — спрашивает служака.

— Из Калькутты поступили чрезвычайно благоприятные вести. Этот хлопок действительно отличного качества. Мистер Бриггс, наш служащий, который понимает в хлопке, говорит…

— Я не про хлопок, милейший мой сэр Барнс! — восклицает его собеседник.

— Векселя хорошо обеспечены; с ними не возникает никаких трудностей. Наш банк возьмет их на полмиллиона, если только… — Вы все толкуете про векселя, а у меня все мысли про бедного Клайва, — прерывает его полковник. Я бы так хотел, Барнс, услышать от вас что-нибудь для него утешительное!

— Я и сам рад был бы такой возможности. От души надеюсь, что это когда-нибудь случится. Вы же знаете, я готов всячески отстаивать интересы вашего сына, — любезно отвечает Барнс. — Не правда ли, забавно, что для разговора о чувствах мы выбрали такое место, как Корнхилл? Однако Этель, как я уже изволил сообщить вам, находится в ведении более высоких лиц, и нам надобно умиротворить как-нибудь леди Кью. Она всегда очень благосклонно отзывалась о Клайве, очень!

— Не лучше ли мне самому сходить к ней? — спрашивает полковник.

— Куда? На север Англии, милейший сэр? Она ведь… хм… сейчас путешествует в тех краях. По-моему, вам лучше предоставить все это мне. А сейчас я прощаюсь. Мы в Сити, как вы знаете, люди бездушные, полковник. Будьте покойны, как только леди Кью с Этель вернутся в Лондон, я тут же дам вам знать.

И банкир поспешил прочь, приветственно помахав кончиками пальцев и оставив полковника в полном изумлении. Да будет вам известно, что полковник знал о приезде леди Кью в Лондон, извещенный о том простейшим способом, а именно — запиской мисс Этель, и записочка эта преспокойно лежала у него в кармане, пока он разговаривал с главой фирмы "Братья Хобсон".

"Милый дядюшка, — говорилось в записке, — я буду так рада повидать Вас! Как мне благодарить Вас за эту прелестную шаль и за Вашу всегдашнюю память обо мне. Я нашла Ваш подарок вчера вечером, когда мы возвратились с Севера. Мы здесь, на Куин-стрит en passant [51] и _никого_ не принимаем, кроме Барнса, который только что заходил по делу, но он, как понимаете, не в счет. Завтра я еду повидать Клару и заставлю ее отвезти меня к Вашей милой приятельнице миссис Пенденнис. Как была бы я счастлива, если бы Вы ненароком заглянули к миссис П. часов _около двух_. Спокойной ночи. Тысячу раз благодарю Вас,

всегда любящая Вас

Э.

Куин-стрит. Вторник. Двенадцать часов ночи".

Записка эта была подана полковнику Ньюкому за завтраком, и он, не желая вызывать расспросов Клайва, сидевшего напротив, не без труда сдержал возглас удивления, готовый сорваться с его уст. Все утро отец Клайва пребывал в горестном изумлении. "Вторник, двенадцать часов ночи, — думал он. Очевидно, Барнс прям(c) из-за моего стола отправился к бабушке. А мне он сказал, что ее нету в городе, и опять повторил это только что, когда мы повстречались с ним в Сити. (Полковник как раз ехал в Ричмонд.) Для чего этот молодой человек лгал мне? Пускай леди Кью не желает меня принимать, но зачем Барнсу Ньюкому понадобилось обманывать меня? Этот молодой человек лжет мне в глаза и едет дальше, послав мне притворную улыбку и воздушный поцелуй. Ну каков негодяй! Нет, он дождется — и за меньшие провинности людей угощали хлыстом! Подумать только, что один Ньюком поступает так с другим! Вот Иуда!" И наш полковник, опечаленный и растерянный, продолжал свой путь в Ричмонд, чтобы ненароком заглянуть к миссис Пенденнис.

А Барнс, в сущности, не так уж и врал. Просто леди Кью объявила, что ее нет в городе, и внук, разумеется, считал позволительным повторять это, как то сделал бы любой из ее слуг. Если бы Барнс Ньюком вспомнил, как Этель спустилась вниз с дядюшкиной шалью на плечах, и при этом сообразил, что она может послать дяде благодарственное письмо, он, возможно, не стал бы рассказывать свои злополучные небылицы. Но банкиру было о чем думать, кроме мисс Этель и ее шали.

Когда Томас Ньюком спешился у Медового Коттеджа в Ричмонде, этого временного обиталища Артура Пенденниса, эсквайра, навстречу ему с распростертыми объятьями выбежала одна из красивейших девушек Англии, назвала его своим милым старым дядюшкой и дважды поцеловала, вызвав тем, мне думается, румянец на его впалых, покрытых загаром щеках. Этель всегда дорожила его привязанностью. Его доброе мнение заботило ее куда больше, чем чье-либо еще. С ним она оставалась все такой же простой, милой, порывистой и любящей, как в детстве. Ни о чем другом она и не помышляла. Бессердечие, суетность, эгоистичный расчет, холодное кокетство, ловля маркизов и прочие подобные свойства и устремления неизбежно исчезали на то время, что она сидела подле этого прямодушного человека. Господи помилуй, какие ужасные слова мы говорим про Этель Ньюком!

Он теперь навсегда воротился домой? Больше не покинет своего мальчика, которого он так избаловал? Впрочем, он все равно хороший, жаль только, что ей не приходится с ним часто видеться. "В Париже, у мадам де Флорак (кстати, я теперь все знаю про мадам де Флорак, сэр, — добавляет Этель со смехом), мы с ним часто встречались, а порой и здесь в Лондоне. Но в Лондоне другие нравы. Вы же знаете, какие странные понятия у иных людей; а поскольку я живу с бабушкой, которая очень, очень добра ко мне и моим друзьям, я, разумеется, должна слушаться ее и встречаться с ее друзьями, а не со своими. Она любит выезжать, и мне из послушания приходится сопровождать ее", — и так далее и тому подобное. Так болтала эта юная леди, защищаясь, хотя никто и не думал обвинять ее, и доказывая свою неприязнь к светским развлечениям, — ну точь-в-точь молодая бесхитростная поселяночка, которая всем сердцем рвется к себе в деревню, чтобы доить коров на рассвете и прясть у очага в зимние вечера.