Собрание сочинений в трех томах (Том 1, Повести и рассказы) - Любовь Воронкова

- Побежали! - сказала Аринка.

- Да, я звало вас! - радостно прошептало Пугало. - Я всё знаю! Я видело, как утром несли выдру в мешке! И знаете? У меня снова ожила сердцевина. И я уже слышу, отчётливо слышу, что соки двинулись по моей коре!

- Ты что же - может быть, выпустишь зелёные листья? - спросил Лёня.

- И станешь деревом? - спросила Аринка.

- Да. У меня уже есть листья. Они ещё совсем маленькие, но, если вы присмотритесь, они есть! Лёня, сними с меня эту шапку и этот старый пиджак и брось куда-нибудь. Они мешают мне. Мне теперь нужно солнце и нужен дождик - я стану деревом! Я стану деревом!

Лёня снял с Пугала шапку и бросил её в кусты.

- Значит, ты не будешь больше рассказывать нам про всякие планеты? сказал он. - Как жалко!

- Когда у меня будет листва, у меня будет ещё больше всяких рассказов! - сказало Пугало. - Скорее сними с меня старые тряпки!

Лёня стащил с Пугала старый пиджак. Потом снял перекладину. И вместо Пугала на бугорке оказался молодой древесный ствол.

- Да, да, у него есть зелёные листики! - радостно закричала Аринка. Они пробиваются на верхушке!

- Да, - сказал Лёня и улыбнулся, - ты больше не будешь Пугалом, ты будешь тополем! Зелёным тополем!

- Только смотри, - сказала Аринка, - чтоб ты не молчало, когда у тебя будут зелёные ветки!

- О нет, я не буду молчать, - прошептало бывшее Пугало, - сколько веток, столько и рассказов. Я всегда, всегда буду радо видеть вас, Лёня и Аринка! Ах, я так счастливо!.. Я так счастливо - я могу жить, зеленеть, радоваться и другим приносить радость!..

А вечером на птичник пришла Фенина сменщица Катя.

- Вот я и выздоровела, - сказала она. - Теперь я буду дежурить, а ты, Феня, будешь отдыхать. Нам с тобой вдвоём будет нетрудно работать.

- Очень хорошо вдвоём работать, - сказала Феня, - и очень я рада, что ты пришла. Ты опять будешь спать на верхней полке, а я буду - на нижней.

- А мы? - спросил Лёня.

- А мы где же? - спросила Аринка.

- А вы пойдёте домой, - сказала Феня, - ваша помощь больше не нужна. Но за то, что помогли мне в трудное время, большое вам спасибо!

Д Е В О Ч К А И З Г О Р О Д А

Вступление

КАК ДЕВОЧКА В СИНЕМ КАПОРЕ

ПОЯВИЛАСЬ В СЕЛЕ НЕЧАЕВЕ

Фронт был далеко от села Нечаева. Нечаевские колхозники не слышали грохота орудий, не видели, как бьются в небе самолёты и как полыхает по ночам зарево пожаров там, где враг проходит по русской земле. Но оттуда, где был фронт, шли через Нечаево беженцы. Они тащили салазки с узелками, горбились под тяжестью сумок и мешков. Цепляясь за платье матерей, шли и вязли в снегу ребятишки. Останавливались, грелись по избам бездомные люди и шли дальше.

Однажды в сумерки, когда тень от старой берёзы протянулась до самой житницы, в избу к Шалихиным постучались.

Рыжеватая проворная девочка Таиска бросилась к боковому окну, уткнулась носом в проталину, и обе её косички весело задрались кверху.

- Две тётеньки! - закричала она. - Одна молодая, в шарфе! А другая совсем старушка, с палочкой! И ещё... глядите - девчонка!

Груша, старшая Таискина сестра, отложила чулок, который вязала, и тоже подошла к окну.

- И правда девчонка. В синем капоре...

- Так идите же откройте, - сказала мать. - Чего ждёте-то?

Груша толкнула Таиску:

- Ступай, что же ты! Всё старшие должны?

Таиска побежала открывать дверь. Люди вошли, и в избе запахло снегом и морозом.

Пока мать разговаривала с женщинами, пока спрашивала, откуда они, да куда идут, да где немцы и где фронт, Груша и Таиска разглядывали девочку.

- Гляди-ка, в ботиках!

- А чулок рваный!

- Гляди, в сумку свою как вцепилась, даже пальцы не разжимает. Чего у ней там?

- А ты спроси.

- А ты сама спроси.

В это время явился с улицы Романок. Мороз надрал ему щёки. Красный, как помидор, он остановился против чужой девочки и вытаращил на неё глаза. Даже ноги обмести забыл.

А девочка в синем капоре неподвижно сидела на краешке лавки.

Правой рукой она прижимала к груди жёлтую сумочку, висевшую через плечо. Она молча глядела куда-то в стену и словно ничего не видела и не слышала.

Мать налила беженкам горячей похлёбки, отрезала по куску хлеба.

- Ох, да и горемыки же! - вздохнула она. - И самим нелегко, и ребёнок мается... Это дочка ваша?

- Нет, - ответила женщина, - чужая.

- На одной улице жили, - добавила старуха.

Мать удивилась:

- Чужая? А где же родные-то твои, девочка?

Девочка мрачно поглядела на неё и ничего не ответила.

- У неё никого нет, - шепнула женщина, - вся семья погибла: отец - на фронте, а мать и братишка - здесь. Убиты...

Мать глядела на девочку и опомниться не могла.

Она глядела на ее лёгонькое пальто, которое, наверно, насквозь продувает ветер, на её рваные чулки, на тонкую шею, жалобно белеющую из-под синего капора...

Убиты. Все убиты! А девчонка жива. И одна-то она на целом свете!

Мать подошла к девочке.

- Как тебя зовут, дочка? - ласково спросила она.

- Валя, - безучастно ответила девочка.

- Валя... Валентина... - задумчиво повторила мать. - Валентинка...

Увидев, что женщины взялись за котомки, она остановила их:

- Оставайтесь-ка вы ночевать сегодня. На дворе уже поздно, да и позёмка пошла - ишь как заметает! А утречком отправитесь.

Женщины остались. Мать постелила усталым людям постели. Девочке она устроила постель на тёплой лежанке - пусть погреется хорошенько. Девочка разделась, сняла свой синий капор, ткнулась в подушку, и сон тотчас одолел её. Так что, когда вечером пришёл домой дед, его всегдашнее место на лежанке было занято, и в эту ночь ему пришлось улечься на сундуке.

После ужина все угомонились очень скоро. Только мать ворочалась на своей постели и никак не могла уснуть.

Ночью она встала, зажгла маленькую синюю лампочку и тихонько подошла к лежанке. Слабый свет лампы озарил нежное, чуть разгоревшееся лицо девочки, большие пушистые ресницы, тёмные с каштановым отливом волосы, разметавшиеся по цветастой подушке.

- Сиротинка ты бедная! - вздохнула мать. - Только глаза на свет открыла, а уж сколько горя на тебя навалилось! На такую-то маленькую!..

Долго стояла возле девочки мать и всё думала о чём-то. Взяла с пола её ботики, поглядела - худые, промокшие. Завтра эта девчушка наденет их и опять пойдёт куда-то... А куда?

Рано-рано, когда чуть забрезжило в окнах, мать встала и затопила печку. Дед поднялся тоже: он не любил долго лежать. В избе было тихо, только слышалось сонное дыхание да Романок посапывал на печке. В этой тишине при свете маленькой лампы мать тихонько разговаривала с дедом.

- Давай возьмём девочку, отец, - сказала она. - Уж очень её жалко!

Дед отложил валенок, который чинил, поднял голову и задумчиво поглядел на мать.

- Взять девочку?.. Ладно ли будет? - ответил он. - Мы деревенские, а она из города.

- А не всё ли равно, отец? И в городе люди, и в деревне люди. Ведь она сиротинка! Нашей Таиске подружка будет. На будущую зиму вместе в школу пойдут...

Дед подошёл, посмотрел на девочку:

- Ну что же... Гляди. Тебе виднее. Давай хоть и возьмём. Только смотри, сама потом не заплачь с нею!

- Э!.. Авось да не заплачу.

Вскоре поднялись и беженки и стали собираться в путь. Но когда они хотели будить девочку, мать остановила их:

- Погодите, не надо будить. Оставьте Валентинку у меня! Если кто родные найдутся, скажите: живёт в Нечаеве, у Дарьи Шалихиной. А у меня было трое ребят - ну, будет четверо. Авось проживём!

Женщины поблагодарили хозяйку и ушли. А девочка осталась.

- Вот у меня и ещё одна дочка, - сказала задумчиво Дарья Шалихина, дочка Валентинка... Ну что же, будем жить.

Так появился в селе Нечаеве новый человек.

УТРО

Валентинка не помнила, как уснула на теплой лежанке. Голоса слились и отдалились, будто где-то смутно бормотало радио.

Откуда-то появился старик с косматыми бровями, наклонился над ней, что-то говорил. И потом пропал. Был он на самом деле или приснился Валентинке?

Она проснулась оттого, что звякнули ведром. Ей показалось, что это пуля звякнула в окно, и она вскочила, еле сдержав крик: "Немцы!"

Но тут же опомнилась. Тишина окружала её. На бревенчатых стенах, проконопаченных светлой паклей, лежали бледные солнечные полосы. Замороженные окошки тихо светились. Какие маленькие окошки! Совсем не похожие на те высокие окна, которые были в их доме.

Их дом!

Мёртвые серые стены с дырами вместо окон, груды извёстки и кирпича возле дверей - вот каким в последний раз она видела этот дом...

Густое тепло окутывало Валентинку. Оно проникало сквозь подстилку лежанка была хорошо прогрета. Оно заполняло густые завитки бараньего тулупа, которым была укрыта Валентинка. В первый раз за много дней и ночей она почувствовала, что согрелась.

А ей среди снеговых просторов уже начинало казаться, что всё её тело пронизано тонкими льдинками, которые больше никогда не растают. А вот сейчас она чувствует, что этих льдинок больше нет и что вся она живая и насквозь тёплая.