СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ - Матвей Барсов

Против второго идет последнее замечание. Против третьего довольно сказать, что Апостолы, получая способность говорить новым языком, не лишались всех прежних своих понятий, которые проистекали из еврейского источника; поэтому естественно находить в речи их много еврейского.

Против четвертого а) заметим, что если бы пределы проповеди Апостольской и действительно ограничивались Римской империей, то и тогда бы нельзя было сказать, что им довольно было знания одного господствующего языка, потому что этот господствующий язык весьма во многих местах был недоступен простому народу, с которым по большей части первоначально они должны были иметь дело. В одной Малой Азии было много различных языков, по уверению Страбона. Митридат, царь Понтийский, окончивший поприще свое с небольшим за шестьдесят лет до Р. Хр., знал 23 языка подданных ему народов. Но если дать полный смысл словам Спасителя: шедше научите вся языки, то не останется никакого сомнения, что с обыкновенными способами изучения языков Апостолы слишком недалеко бы простерли свою проповедь, б) Апостол осуждает употребление дара языка в молитвословиях без истолкования, — но это не значит, что он только при этом случае раскрывался. Иначе Апостол осуждал бы самого Духа, раздающего сии дары. Но он научает, как обращаться с этим даром в церкви. А этим отнюдь не исключается возможность употреблять оный и при других случаях, и для других целей.

Против пятого. Здравая филология требует определять значение слова или выражения, неоднократно встречающегося в каком-либо сочинении, если можно, по первоначальному его употреблению. Теперь выражение: γλώσσαις λαλείν в 10 и 19 главах книги Деяний само себя не дает разуметь; это выражение, очевидно, взято из истории 2-й главы той же книги. Там и здесь действие одно и то же. Во 2-й главе нельзя разуметь под γλώσσαις λαλείν  одного воодушевленного языка, как мы выше видели. Ап. Петр (Деян. 11, 15) говорит, что с домом Корнилия в сем случае последовало то же, что с Апостолами в день Пятидесятницы. (Видно, что эти случаи бывали редко), итак, не этими то местами, а тем эти должно объяснить. — Что касается до 1 Кор. 14 гл., то и там нельзя разуметь одного языка экстатического, нельзя разуметь такого выражения славословий, которое бы было понятно только одному произносящему их: но надлежит разуметь дар говорить на иностранных языках. а) Если дать в этой главе выражению γλώσσαις λαλείν первое значение, то нельзя сказать, чтобы оно было одно и то же с γλώσσαις έτραις λαλεΐν  (Деян. 2, 4), потому что слушавшие апостолов понимали, что они говорили (ст.11); напротив, в обоих местах и 1Кор. 14 гл. и Деян. 2 гл. предполагаются одинаковые обстоятельства, т. е. и глаголание языками, и присутствие иностранцев, которые разумеют те языки (сл.1 Кор.14, 23). б) Апостол говорит: языцы в знамение суть не верующим, но неверным (1 Кор. 14, 22). Краткие непонятные изречения и для неверного не могут быть сами по себе знамением: напротив, из несвязных слов, не имеющих ясного смысла, слышащий мог заключить о невежестве говорящего. Языки будут тогда знамением и для неверующих, когда человек, не знавший прежде никакого языка, вдруг говорит новым языком. в) В стихе 21 Апостол приводит слова Исайи (28, 13), в которых говорится именно о иностранных, незнакомых языках и прилагает эти слова без всякого ограничения к материи своего рассуждения о языках. У Исаии Господь говорит Своему народу, что он будет говорить на языке иностранном, на языке пленивших Его; как там нельзя разуметь какого-нибудь другого смысла слова: язык, так и здесь. г) Наконец, только в смысле собственных языков могут иметь значение и эти слова Апостола: иному же роди языков (1 Кор. 12, 10), как понимал это и Златоуст.

Против свидетельств отвечаем: ни одно не говорит ничего в пользу сказанного предположения прямо. Напротив, Ириней, когда говорит о себе, что он сам не имел дара языков, что, приехав в Галлию должен был учиться туземному языку, — а между тем пишет, что в его время были такие, которые имели дарования пророческие и всякими (παντοδαπαίς) говорили языками и тайны человеческие обнаруживали, замечая, что этих людей, приявших Духа Божия и говорящих на всех языках Духом Божиим, Апостол и разумеет там, где говорит: премудрость же глаголем не совершенным:  — то этим ясно показывает, что языки этих людей «совершенных» надлежит понимать в собственном смысле за иностранные языки. Из слов Апостола: благодарю Бога моего… можно заключить, что способность эта могла зависеть и от нравственных качеств лица. — Следы древности такового разумения события Пятидесятницы и дара языков Церкви апостольской и позднейшее вообще можно видеть и в том, что Филострат, описывая жизнь Аполлония Тианского, которого хотел противопоставить Иисусу Христу, заметил о нем, что он знал не только все языки человеческие, но и язык животных. В церковной истории встречаются позднее примеры чудесного разумения иностранных языков, напр. в Ефреме Сирине (История Евангельская и церкви Апостольской, стр. 378).

О том же

Шаффа.

Речь на других или новых языках, вместе с даром чудес, ясно обещанная Господом ученикам перед вознесением Его на небо (Марк. 16, 17), при первом своем появлении означает такое творческое действие Духа Святого, которым Он впервые разрушил преграды природы, так сказать, сам стал управлять человеческим духом и человеческую речь торжественно освятил в орудие для проповеди Евангелия. Новый дух сотворил себе и новый язык, так как вообще внутреннее и внешнее, душа и тело, мысль и ее проявление тесно связаны между собою. Но речь на различных языках не ограничилась одним только праздником Пятидесятницы, а продолжалась (хотя, конечно, в измененном виде) в Церкви апостольской вместе с другими чрезвычайными духовными дарованиями, отличающими это время от позднейших периодов более естественного развития. Отголоски ее находятся еще во втором и третьем столетии и дальнейших.

В истории о речи Апостолов в день Пятидесятницы нужно различать то, что составляет собственно сущность речи на иностранных языках, как дара апостольской Церкви вообще, и особенную форму, в которой он высказывается при первом своем появлении в праздник Пятидесятницы. Для определения сущности речи полезно обратиться к более подробному и наглядному описанию, предложенному св. Павлом в первом послании к Коринфянам.

Что касается сущности речи на иностранных языках, то она есть невольный вдохновенный говор в одушевленном состоянии усиленной молитвы, когда человек, правда, не выходит из себя, но все-таки погружается в самую глубину своего духа, в таком состоянии вступающего в общение с Божественным существом; но при этом вседневное самосознание и миросозерцание, а вместе с тем и обыкновенный образ речи отступают на задний план, а говорящий вполне бывает одержим сознанием божественным и становится только органом наполняющего его Духа Божия. Потому-то и сказано (Деян.2, 4): «Исполнились все Духа Святого и начали говорить на других языках, как Дух давал им провещавать». Это вдохновение должно относить и к содержанию, и к форме, и к мыслям, и к слогу. Апостол Павел речь на разных языках называет молитвою и пением «в духе» (πνεύμα); этим он означает высшую способность созерцания, непосредственное ведение Бога, независимо и в отличие от «ума» (νΰς) т. е. от рассудочного сознания, от мышления (1 Кор.14, 14, 15). Содержанием бесед на разных языках было прославление великих дел искупительной любви Божией (Деян.2, 11. 10, 46; 1Кор.14, 14-16), в форме молитвы, благодарения и песнопения (Деян.10, 46; 1 Кор.14, 14-18). Дар языков всего ближе стоит к дару пророчества, который также имеет основу в прямом внутреннем откровении таин Божиих, и в книге Деяний апостольских (19,6) непосредственно соединен с первым, но при этом отличается от него двояко: во-первых, тем, что говорящий на языках беседует с Богом, а пророк — с обществом, а во-вторых, тем, что последний говорит языком, понятным даже для неверных, между тем, как первого, по крайней мере, в коринфском обществе, не могли понимать без переводчика (1 Кор.14, 2 и д. ). Оттого-то Павел и отдает преимущество дару пророчества (1 Кор.14, 5) и дар языков уподобляет звуку колокола (1 Кор.13, 1), неопределенному тону инструмента (1 Кор.14, 7 и 8), иностранному наречию, которого никто не понимает (1 Кор. 14, 11) и которое неверующему кажется сумасшествием (ст.23). Таким образом, речь на языках была беседою восхищенной души с Богом, делом самоназидания; такая беседа делалась назидательною и для других только посредством дара истолкования и перевода на язык общеупотребительный. Но в последнем отношении находится различие между даром языков, описываемым у Апостола Павла, и даром языков, снисшедшим в праздник Пятидесятницы. Это приводит нас ко второму пункту.