Новые мифы мегаполиса - Дмитрий Колодан

— У меня сын! — истерически верещал женский голос вблизи Андрея. — Я мать! Вы не можете!

— Вместе с сыном! — хрипел, приближаясь, мужчина. — И вы! Вы тоже! Как вы могли?

— Госпожа квартальный инспектор, — шептал другой мужчина и отступал, голос его удалялся. — Я… Меня… Вышестоящая… Я думал, санкционировано… Приказ… Предписание…

— В два счета! — орал первый, надсаживаясь. — Ясно? Злоупотре… — он задохнулся. — …блять!

— Сын! — взвизгнула женщина и шарахнулась прочь. — Четырнадцать лет! Третий джер! Войдите в положение…

Она зарыдала.

И тут возник еще один голос — спокойный, вроде бы даже скучающий баритон.

— Ну полно вам, товарищ полицейский, — сказал он с начальственной ленцой. — Лишите преступницу занимаемой должности, но орать-то зачем? Главное, вы обратите внимание, запись прошла успешно.

— Где? — недоверчиво пробурчал полицейский чин совсем близко от Андрея.

— Да вот же, вот, — протянул баритон. — Видите индикаторы? Желтый и желтый. Кстати, и донор в порядке, невзирая на варварство примененной методики. О, взгляните! Да он в сознании, он нас слышит..

— Что-о?! — страшным шепотом взревел полицейский.

И голосов не стало.

— Распишитесь вот здесь, — сказал полковник полиции.

У него оказалось багровое лицо, мясистые щеки и волевой подбородок. Вероятно, в комплекте полагался еще суровый взгляд, но взгляд полицейский прятал. Его разъедали противоречия. Буква закона велела отнести Андрея к потерпевшим, а чутье — к нарушителям.

Андрей честно попробовал расписаться, но заклеенные пластырем пальцы не гнулись и к тому же тряслись, как у запойного пьяницы. Полковник пожал плечами.

— Думаю, вы понимаете, — сказал он, — что снятый с вас шестой джер поступает в собственность государства. Попытки доказать ваше право на данную психоматрицу ни к чему хорошему не приведут.

— Вы уверены? — спросил Андрей. — То есть я не о доказательствах и правах, я… Вы знаете, к чему это все приведет? Знаете?

— Нет, — хмуро сказал полковник. — Но вы живы. Вы прошли через джер — и живы. Это может помочь нам решить социальную проблему огромного масштаба.

— Творчество не может быть социальной проблемой, — возразил Андрей. — Оно лишь высвечивает проблему. Ничего, не переживайте. Человечество научилось жить в городах — научится и в мегаполисах.

— Вы не понимаете, — сильнее нахмурился полицейский.

Андрей безмятежно улыбнулся:

— Это вы не понимаете.

Полковник сплюнул.

— Компенсация за отказ от прав поступит на вашу карточку, как только юристы определят ее размер, — сказал он, глядя в сторону. Видно было, как ему противно. — Позвольте мне как представителю государственных органов извиниться за насильственное снятие психоматрицы. Виновная в должностном преступлении сотрудница социальной службы понесла наказание. Поскольку вы согласились считать, что снятие матрицы было добровольным, позвольте выразить вам благодарность за добровольное участие в процедуре… Чему вы улыбаетесь?!

— Вы все равно не поймете, — вздохнул Андрей. — Разве что… Если решитесь на джер.

— Еще не хватало! — резко сказал полицейский. — Мне это всё вот где!..

Он рубанул воздух решительным жестом.

— А если джер сделают безопасным? — усмехнулся Андрей. — Вы никогда не хотели увидеть мир, как его видит художник? Кстати, вы что — полагаете пятый джер заменить шестым? Ведь, знаете, если умереть в пятом, шестой уже не поможет.

— Будут эксперименты, — отрезал полковник. — Так, что еще… В интересах науки за вами некоторое время будут наблюдать… Ну, в общих чертах всё. Вопросы есть? Хорошо. Куда вас отвезти?

Андрей назвал адрес.

Ступенька за ступенькой взбираясь на высокое крыльцо, он пестовал внутри себя веселую злость.

«Не думали, сударь, что я вернусь? Удивлены?»

Сумрак подъезда был странно приятен глазам.

«Вы полагали наш спор законченным. Никто никого не убедил. Но я принес новые аргументы».

Знакомо звякнул колокольчик над дверью.

«Вы служите мертвому Джеру! И мертвечиной пропахла ваша коллекция. А я живой!»

Зашаркали шаги хранителя.

«Живой! Я прошел через джер, я был им, но стал — собой. И я заставлю вас понять…»

— Я ждал вас. — Хранитель Джера отступил на шаг, склонил голову. — Я очень, очень долго вас ждал. Пойдемте.

Он развернулся, захромал по коридору.

Андрей опешил. Затоптался у порога — и молча двинулся за чтим. Хранитель свернул вправо, здесь Андрей прежде не был. Нарочитая злость улеглась. Спорить, кажется, было не о чем. И зачем он пришел сюда? Разве что в память о Сью, которая растворилась в джере…

Хозяин галереи распахнул дверь.

— Вот, — тихо сказал он. — Входите.

Дверь вела на веранду — просторную, светлую. Там стоял стол, на обширной столешнице громоздились стопки бумаги, лежали карандаши, мелки, краски. Выстроились неровной шеренгой баллончики на книжной полке.

Андрей вдохнул поглубже и перешагнул порог.

— Две ложечки сахара в чай? — сказал хранитель ему в спину.

Голос его звучал так, словно он улыбается. Но когда Андрей обернулся, хозяин был серьезен.

— Да, — сказал Андрей. — Пожалуйста.

И забыл обо всем, кроме линий и красок, что рвались на бумагу.

2007, 2011 гг.

Владимир Васильев

Небо-ТФ

Поплавок вместо того, чтобы уйти под воду, неожиданно приподнялся и завалился набок, словно у мостика непостижимым образом возникла мель. Семен даже не подсек толком — просто потянул удилище, а вместе с ним и леску, и сразу почувствовал, что крючок определенно не пуст.

— Хы! — сказал он, перехватывая удилище поудобнее.

Клюнуло что-то немаленькое, никак не тараночка, на которую только и можно было рассчитывать у берега. И не мелкий бычок, которые под мостиком тоже шныряли в изобилии.

Секунд через пять Семен вынул из воды здоровенного бычка, чуть не в локоть длиной. Бычок раздул жабры и растопырил плавники, от чего голова его казалась не меньше кулака взрослого мужчины.

— Вот это бык! — изумился удивший по соседству дедуля-пенсионер. — Старше меня, поди!

Рыбина и впрямь была почтенного возраста, с мутноватыми глазами и чешуей, едва видной из-под мучнистого налета.

— И не клевал почти, — сообщил Семен пенсионеру. — Тихушник, тля!

— Здоровый, — умеренно порадовался за Семена пенсионер и добавил: — Одно жаль, невкусный, поди. Ни пожарить, ни завялить… И в ухе весь смак перебьет. Больно стар. Ты его, сынку, сфотографируй на память, да чучел набей!