Семья Зитаров. Том 1 - Вилис Лацис

Наутро Эрнест потихоньку от домашних снес в лодку весла и, будто приводя в порядок снасти, пробыл на берегу до самого полудня, сильно опасаясь, как бы отец не вздумал заглянуть сюда раньше, чем Липацис уведет лодку.

Липацис явился в назначенное время. Осмотрев еще раз лодку, он нашел в ней изъяны и пытался выторговать четыре рубля, но Эрнест был непоколебим.

— Как хотите, дешевле не продам, — заявил он. — У меня есть другие покупатели. Лодка стоит все тридцать.

Так оно и было на самом деле. Старый Зитар не отдал бы ее дешевле, но Эрнест спешил. В конце концов, Липацис сдался и отсчитал двадцать четыре рубля новенькими хрустящими бумажками. Эрнест аккуратно сложил деньги и убрал их в карман, затем стал торопить Липациса с отъездом. И вдруг покупатель заметил, что в лодке нет черпака.

— Как же так? Ведь я покупал с черпаком!

Стоило ли говорить о таких пустяках? Эрнест, рассерженный, отправился домой за черпаком. Липацис тем временем, как и полагается собственнику, возился около лодки: воткнул уключины, вставил весла и привел в порядок слани. Покончив с этим, он раскурил трубку и уселся на скамейке, довольный покупкой.

Поднявшись на дюну, Эрнест заметил отца: он шел к взморью с каким-то мужчиной. Увидев Эрнеста, Зитар сказал что-то незнакомцу и отвел сына в сторону.

— Я продал сейчас старую лодку, — сказал капитан. — Он вчера осмотрел ее. Дает двадцать восемь рублей. Как ты думаешь, не продешевил?

В другое время Эрнест почувствовал бы себя польщенным тем, что отец обращается к нему за советом, как к равному, но в эту минуту у него земля горела под ногами. Будь проклят этот Липацис со своим черпаком! Убирался бы лучше восвояси, пока не поздно.

— Вряд ли кто даст больше, — ответил Эрнест с занятым видом. — Отдавай, если он берет, — и повернулся, чтобы уйти.

— Ты помог бы столкнуть ее в воду, — продолжал капитан. — Он, вероятно, захочет посмотреть лодку на воде.

— Я сейчас… только сбегаю домой.

— Возвращайся скорее, — сказал ему вслед отец, спускаясь с дюны.

Эрнест не пошел домой. Он не смел вернуться и на берег. Чувствуя, какой сейчас разыграется скандал, он решил, что лучше всего издали посмотреть, как все будет происходить. Поэтому он свернул с тропинки и спрятался в кустарнике на дюне, откуда можно было обозревать все побережье. «Вот заварилась каша… Что-то будет?..» — думал он.

Ага, уже началось! Эрнест видел, как отец недоуменно посмотрел на Липациса, продолжавшего с независимым видом спокойно сидеть в лодке. Зитар о чем-то спросил его. Липацис, поднявшись со скамьи, ответил. Капитан переглянулся со вторым покупателем и пожал плечами. Он еще что-то сказал Липацису, на этот раз более резко. Тот удивленно раскрыл рот, потом заговорил, энергично, размахивая руками.

— Убирайся вон из лодки! — донесся до Эрнеста крик отца. — Убирайся сейчас же, слышишь, тебе говорят!

— Это моя лодка, и ты ею не распоряжайся! — кричал Липацис.

— Я позову полицию! — грозил капитан.

— Я уеду! — заявил Липацис.

Он выскочил из лодки и пытался столкнуть ее в воду, но капитан уцепился за лодочный якорь. Тогда Липацис, перерезав якорный канат, схватил весло. Зитар, побагровев, показывал на второго покупателя и кричал:

— Вот он, хозяин лодки. Я ему продал!

Так продолжалось довольно долго. Затем крики стихли, и мужчины стали разговаривать спокойнее. Липацис, вероятно, рассказал, каким путем он приобрел лодку, потому что капитан уже не горячился. Эрнест видел, как отец кивнул покупателям, и они все вместе направились в Зитары. «Они ищут меня», — сообразил он. Выждав, пока мужчины прошли по тропинке мимо него, Эрнест поднялся, украдкой посмотрел на пачку денег. «Эх, чего там! Была не была…»

И, словно отгоняя от себя все заботы, он, махнув рукой, зашагал через кустарник к дому Вилмы Галдынь. Теперь или никогда!..

Вилма на кухне складывала в корзину только что выглаженное офицерское белье. Его было не особенно много — одна постирушка. К вечеру она собиралась отнести белье в имение.

— Ты, Эрнест? — углубившись в работу, Вилма кинула на него небрежный взгляд через плечо. Эрнест не заметил, как она поджала губы и озабоченно нахмурилась. Неловко потоптавшись у дверей и комкая в руках фуражку, он без приглашения сел на лежанку.

— Да, зашел… Сегодня нечего делать.

— Разве ты в море больше не ходишь? — взглянула на него Вилма. Приход Эрнеста помешал ей. Сейчас пора уже собираться, надо умыться, переодеться, а он тут расселся и не догадается уйти, пока ему не намекнешь. Неприятно.

— В море? — переспросил Эрнест. — Зачем туда ходить, если ничего не ловится. Работать впустую тоже неинтересно.

— Так-то оно так, — согласилась Вилма («И зачем ему надо было прийти именно сейчас! Лебедев будет ждать на большаке за болотом в пять часов»). — Значит, ты теперь свободен? («Уходи же, если тебе нечего говорить»).

— Да, выходит так, — ответил Эрнест.

По дороге сюда он все обдумал: что говорить и как поступить, но по намеченному плану ничего не получалось. Сейчас следовало бы завести непринужденный разговор на интересующую его тему, встать по ту сторону стола напротив Вилмы, чтобы видеть, какое впечатление производят на нее его слова. Но он сидел и не в силах был подняться, словно лежанка держала его невидимыми щупальцами. А времени оставалось совсем немного. Скоро Вилма уйдет, да еще, может быть, Эльза явится. Почему он такой нерешительный! Никакого риска в этом нет, ведь он слишком хорошо знал Вилму, чтобы сомневаться в ее ответе.

— Хорошо зарабатываешь стиркой? — спросил он, направляясь к окну.

— На сахар и керосин хватает.

Сахар и керосин… Вот и попробуй тут заговори о чувствах, когда у нее на уме фунты да штофы. Повернувшись спиной к Вилме, Эрнест стал смотреть в окно, потом вспомнил, что у него в кармане папиросы, и закурил. Курить он научился лишь этим летом, и не столько из потребности, сколько из желания казаться более мужественным: если верхнюю губу еще не украшают усы, то, по крайней мере, папироса должна была свидетельствовать о том, что юноша конфирмован и ему теперь присвоены права взрослого мужчины.

Вилма уложила в корзину последнюю штуку белья и закрыла все газетой.

— Ну, я должна идти, — заявила она.

— Когда ты вернешься? — спросил Эрнест.

— Не знаю… Разнесу по квартирам, соберу новое для стирки. Заодно придется зайти к Галдыням, проведать, как они живут. Может, заночую у них.

— Вот как, — лицо Эрнеста вытянулось. И вдруг, сознавая, что план рушится и давно ожидаемый удобный случай ускользает, он почувствовал прилив необычайной смелости. Это походило на хмель, на самозабвение, прыжок наудачу в неизвестность.

— Ты обязательно сегодня должна сдать белье? — спросил он, опустив глаза, и краска залила его лицо.

— Будут ждать. Может, кое-кому и сменить нечем.

— А если ты отнесешь завтра?

— Зачем же задерживать белье, если у меня все готово? Да и деньги нужны.

Эрнест улыбнулся.

— Если из-за этого, то тебе вовсе незачем идти. Я только что продал старую лодку. Вот, — он вынул из кармана пачку денег и показал Вилме. — Тут все, что я получил. Двадцать четыре рубля.

— Двадцать четыре, рубля, — повторила Вилма в раздумье.

— Но мне эти деньги не нужны, — продолжал Эрнест. Посмотрев горящими глазами на Вилму, он добавил: — Если б ты сегодня вечером осталась дома, то… то я бы отдал тебе их.

Так, теперь все сказано. Если у нее есть голова на плечах, она должна понять. Чтобы помочь ей скорее прийти к решению, Эрнест хлопнул пачкой об стол, разбросав кредитки, — так нагляднее.

— Если ты согласна, бери их и делай с ними что хочешь.

— Но, Эрнест… — смущенно шептала Вилма. — Как же так? Как же я… За что ты мне…

Он молчал, опустив глаза.

— Эрнест, я ничего не пойму, — продолжала Вилма. — О чем ты думаешь?

Он не отвечал.

— Ты мне их даришь? Но я не могу так… даром принять такие деньги…

— Не ходи в имение и позволь мне остаться у тебя, вот и все… — хрипло выдавил Эрнест. — Да, вот и все. Тогда не будет даром. Если ты можешь брать у других, почему не можешь принять от меня? Чем я хуже других? Или они тебе дороже платят?

Он совсем и не предполагал высказаться так резко. Но ему казалось, что Вилма умышленно водит его за нос. Он обозлился, и вот как все получилось. Что поделаешь, если человек не привык к интеллигентному разговору!

Все это кончилось очень печально для Эрнеста. Если б он сумел более тонко выразить свои мысли и немного дипломатичнее подойти к вопросу, результат мог бы быть совсем другим, потому что двадцать четыре рубля, особенно для такой легкомысленной женщины, как Вилма, все-таки являлись большим соблазном. И зачем ему надо было приплетать сюда других?