Карьеристки - Галина Врублевская

Лидию Валерьевну отпустили в краткий отпуск без разговоров. Муж, теряя счет дням и ночам, не очень понял, что жена будет отсутствовать два дня. А сын, узнав о выступлении в санатории, сказал, что скоро мама станет известной писательницей, знакомые будут ему завидовать.

Но, как назло, среди отдыхающих оказался старый знакомый! Человек хорошо знал семейство Пьяных, обоих супругов. С главой семьи вместе работал в строительном управлении, прежде дружили семьями, ходили друг другу в гости вместе со своими половинками.

Он сразу узнал сухонькую маленькую Лидочку. Она мало изменилась. Лицо слегка округлилось, а фигурка все такая же щупленькая, как у пионерки. Он поздоровался с ней в вестибюле, собирался спросить о муже, но медсестра из процедурного кабинета окликнула его, сказав, что сегодня должна уйти раньше.

Потом этот товарищ заметил, как Лидочка заходила в номер с каким-то долговязым мужчиной. Но главное, и утром выходила вместе с ним. Знакомый все же нашел момент, отозвал ее в сторонку, спросил с тревогой, как супруг. Неужели приказал долго жить? Когда приятелю за восемьдесят, такой вопрос в порядке вещей.

Лидия Валерьевна, отводя взгляд в сторону, ответила в общих словах. Сказала, что муж еще держится, слава богу, хотя из дому не выходит. А она сама приехала вместе с другими писателями. Пригласила собеседника на концерт. Да и как не пригласить, если красочная афиша висела в вестибюле на самом виду! Больше этот человек в санатории к ней не подходил. Но, как позже выяснилось, равнодушным к делам старого товарища не остался. Раскопал старые телефоны. Пытался втолковать ему, что видел в санатории Лидочку с молодым мужчиной. Но старинный приятель вообще не понял, о чем речь, а потому передал трубку сыну. Дедок доложил родственнику, что его мамаша провела две ночи с чужим мужчиной.

Сын имел неприятный разговор с матерью. Сказал, что не потерпит, чтобы она на старости лет позорила семью, и что перестанет выдавать ей деньги, если она не прекратит валандаться с любовником.

Лидия Валерьевна, уволенная из библиотеки после пожара, зависела от материальной поддержки сына — ее пенсия была крохотной. Ненаглядный Олег жил на пенсию по инвалидности, и бедственное положение лишало пару перспективы. Продолжи они периодически встречаться, даже в кафе не смогли бы сходить парой.

Но в канун Нового года именно в кафе они и встретились — пока еще Лидия Валерьевна имела деньги на мелкие удовольствия. Она пафосно объявила Олегу, что придется закрыть свое сердце для любви, что жизнь жестока, а годы неумолимы. Что пенсии ее хватит разве что на товары личной гигиены, а кормит ее сын, и потому она вынуждена считаться с его мнением.

— Ну как же, как же, Лидуся! Я не могу без тебя! Мы что-нибудь придумаем. Я устроюсь на работу…

Долговязый Олег низко сгорбился над столом, прихлебывая кофе, но внезапно пальцы его разжались, чашка перевернулась, и лужица бурого кофе разлилась по столешнице. Олег забился в судорогах, откинув назад голову. Лидия обежала столик, подложила под дрожащий затылок ладони, сомкнутые горстью — главное не дать завалиться языку в гортань… Через пару минут приступ закончился. Олег сидел расслабленный, вытирал пот со лба, виновато глядя на подругу.

— Опять меня снесло, да, Лидуша?

Лидия, стоящая позади Олега, была почти одного роста с ним сидящим, нежно поцеловала макушку любимого и прошептала:

— Прощай, Олежка!

— Ну как же! Лида, подожди …

— Тебя проводить домой?

— Не надо, — зло буркнул Олег и подозвал официанта, попросив принести новый кофе.

В январе они уже не встречались.

Глава 3

Из санатория Георг вернулся другим человеком. Он изменился внешне: исчезли накопленные за последние годы килограммы, теперь любимый свитер снова равномерно облегал плечи, скрывая подтянутый живот. Сестра Надя шутила: «Лучший способ похудеть — операция или инфаркт». Знакомые поддакивали: «Точно! Каков молодец стал!» — суеверно шепча про себя: «Не дай бог такую диету». Однако похудевшее лицо, расчерченное углубившимися морщинами, явно обозначило возраст — капитан бравый, но не молод. Волосы побелели полностью и заметно отросли. Но главное изменение было внутренним. Георг стал собраннее и серьезнее, будто вновь встал в рубку управления подводной лодкой. Но теперь его целью были не боевые корабли противника, а работа над рукописью.

Георг и Маргарита сидели на диване в ее единственной комнате, Аня занималась своими делами на кухне, прикрыв дверь. Но ее присутствие не замечалось двумя сосредоточенными людьми.

Маргарита закончила читать повесть о гибели известной подводной лодки. Попутно она привычно отмечала грамматические неувязки, подчеркивала задевшие глаз фразы, но все чаще забывала о своих редакторских обязанностях, восклицая: «Замечательно!» Закончив читать, Маргарита посмотрела на Георга так, будто увидела впервые. Самобытный сложившийся писатель!

— Это невероятно! А еще жаловался, что нет сил, что не можешь работать.

— Марго тебе действительно, нравится? Или ты хочешь меня поддержать после болезни?

— У меня только один вопрос: почему, почему ты эти два года занятий писал всякую дребедень? Какой-то дубовый флотский юмор, перепевы других писателей. А здесь все так убедительно, так страшно — эти последние минуты перед гибелью экипажа, как будто ты был вместе с ними на этой лодке.

— Так я же описал свои чувства, то, что пережил на хирургическом столе в реанимации. Я чувствовал то же самое, как если бы стоял тогда в рубке управления. Ну как, ставишь мне зачет? Выпускаешь на защиту диплома?

— Боже, Гера, о чем ты говоришь! Я думаю, куда предложить твою рукопись!

— Ты думаешь напечатают? А Кристина говорила, что путь только один — публикация за свой счет в ее издательстве. Может, позвонить ей, начать верстку, хотя бы небольшой тираж выпустить?

— Кристина сейчас болеет.

— Ну ладно, не к спеху. Позвоню через недельку.

Но Маргарита, захлопнув папку с рукописью, сказала, что ни через неделю, ни через месяц Кристина не сможет заниматься его книжкой. В лучшем случае — к лету. И сообщила, что за болезнь вывела Кристину из строя.

Радость, охватившая Георга при вынесении вердикта его рукописи, померкла. Он расстроился от услышанной новости, горестно покачал головой:

— Ладно, когда мы, старые, болеем. А тут девушка, в цветущем возрасте.

— Не совсем и девушка. Возраст как раз критический для женщин — сорок три года.

— Ты ее навещала?

И, не дождавшись ответа, сменил тему, взглянув в сторону кухни, где что-то писала за столом племянница: