Проклятие сублейтенанта Замфира - Мельников Сергей

— Вы меня простите… Я тоже что-то очень устала… Я постелила вам в комнате Василе… Бельё свежее. — Слова давались с большим трудом. Амалия, не в силах больше стоять на ногах, легла на кровать, пробормотала: “Простите” и уснула.

Удивлённый Сабуров вернулся в кухню. Виорика с серьёзным лицом протянула ему пустую кружку.

— Господин Сабуров, налейте мне пожалуйста, водки, помянуть Василикэ, — попросила она по-русски со своим волнующе-нежным произношением.

Глава 25

Константин, не думая, взял бутылку в руки, но спохватился.

— А не рано ли вам, милая барышня, горькую пить? — осведомился он.

— Не рано, господин Сабуров. У меня жених погиб за день до свадьбы. Уж как бы не поздно всё было… — И, глядя на его сомнение, добавила жалобно: — Прошу вас…

Он налил. Виорика поднесла кружку к носу и поморщилась.

— Скажите, а как вас называл Василе? — спросила она.

— Костэл.

— Можно я буду вас так же называть?

Виорика была хороша. Лишь полный профан в любовных делах мог не заметить горящий в ней жар. Сабуров видел, но это не помогало, а, скорей, сбивало с толку. С той же ясностью он замечал глубокое, истинное горе по погибшему жениху. Мысли путались. Впервые в жизни, наедине с прекрасной девушкой Константин не знал, как себя вести, и каждый возможный шаг казался ему заведомо бесчестным.

— Мы с Василе пили на брудершафт, — сказал он невпопад.

Виорика подошла к нему вплотную. Он сделал полшага назад, но там были полки с расписными блюдами, и дальнейшее бегство стало бы комичным.

— Я знаю, как это.

Сохраняя полнейшую серьёзность, Виорика вложила кружку с водкой в руку Сабурова и просунула свою ручку под локоть.

— Давайте!

Боль и мольба были в её глазах, пока губы с лживым задором произносили слова. Не отрывая взгляда, он медленно поднёс кружку к губам. Виорика сделала то же самое. Он кивнул, приглашая начать, и опрокинул водку в рот, она огнём обожгла глотку, и сразу ещё более сильный жар опалил его губы. Виорика впилась в них с неумолимостью казачьей лавы, сминающей врага.

“Да что я, курсистка жеманная, что ли” — мелькнула мысль у Сабурова, и он ответил. Сунул куда-то, не глядя, свою кружку и крепко сжал горячее тело Виорики. Она не закрывала глаз, они были теми же: серьёзными, страдающими, требующими. Не видал он таких глаз никогда прежде и не знал, что с ними делать. Она впивалась глубже, грубее, до боли в саднящих губах. Руки вцепились в щетинистые волосы на затылке. Он тяжело, с усилием, превозмогая и её и себя, расцепился, оттянул назад её голову.

— Виорика, дорогая, так нельзя.

— А как можно? — спросила она, и опять, не было в её голосе ни вызова, ни исступления. Она будто искала одни слова, а находила другие, и под ними был смысл, которого Сабуров не понимал. — Костэл, он мне должен. Они все мне должны.

Она разжала руки и вывернулась из его объятий. Вернулась на своё место. Не нашла свою кружку и взяла кружку матери.

— Налейте, — попросила она, и Константин налил.

— За день моего второго рождения! — сказала Виорика. — День, когда ушёл Василе.

Константин сел напротив.

— Каким он был, Костэл?

Сабуров задумался.

— Каким он был с вами? — Константин хотел ответить, но она его не слушала. — Я же совсем его не понимаю. Я была ему нужна… Сильно-сильно была нужна, но он всё время пытался от меня сбежать. Я обнимала его, а он выпутывался. Целовала, а он не смотрел мне в глаза. Почему? Я не красивая? — Константин хотел возразить, но Виорика рукой его остановила. — Я знаю, что я ему не пара. Я была готова на всё: на то, что меня не примут его родители, и мне годами придётся терпеть их ненависть, на то, что нас выгонят и мы будем жить в нищете. А он… Он хотел быть со мной, но боялся всего, что будет за этим. А мне не нужно дальше, мне нужно было сейчас. Его нет и всё, нет ничего в будущем, бояться нечего. Это лучше? Скажите, Костэл, это лучше?

Константин уже не рад был, что спрыгнул с поезда в Казаклии. Он никогда не боялся трудностей, и со всеми бедами расправлялся играючи. Отношения Сабурова с женщинами не бывали долгими, Он никогда не давал ложных обещаний, а все собственнические поползновения пресекал на корню. Слезами брошенных красоток можно было наполнить ванну, угрозы свести счёты с жизнью собрать в солидный фолиант — всё это не весило ровно ничего. Сабуров всегда был честен со своими пассиями, а на женские фантазии мужчина влияния не имеет.

Жизнь ведь и впрямь штука простая, сложности люди со скуки придумывают. Сабурову скучать никогда не приходилось. За милой головкой почти любой барышни ему виделся уютный альков с мягкими подушками, путь к нему мог быть короток или длинен, пройден или брошен на полпути из-за дорог поинтереснее. Однако в список его интересов никогда не входили жёны друзей, сослуживцев и, уж тем более, вышестоящего начальства. Голова Сабурова всегда была холодной, какой бы страстью не горели его глаза, а потому принципы удавалось сохранять нерушимыми, а совесть спокойной. До сего дня.

— Дорогая Виорика, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Я не так хорошо знаю… знал Васю, как вы думаете. Мы встречались с ним всего два раза. У него были страхи, как у любого живого человека, но он с ними боролся. Может быть, Господь призвал его слишком рано, и ему не хватило времени. Не судите его.

— Не хватило времени… — тихо повторила Виорика. — Вы правы, Костэл. Я знаю, почему и из-за кого, только узнала я об этом слишком поздно. Налейте мне ещё, пожалуйста, и не смотрите неодобрительно — мне сейчас очень нужно. Вы же не отказали бы в глотке воды умирающему от жажды?

С обречённым вздохом он выполнил её просьбу. Виорика сникла. Она задумчиво рассматривала узоры на скатерти и молчала. Молчание затянулось. Сабуров вежливо кашлянул и встал, расправил китель под ремнями.

— Я, если позволите, удалюсь. Госпожа Амалия сказала, что постелила мне в комнате Васи…

— Да, конечно, я покажу.

Виорика поднялась, не глядя на Константина, прошла мимо него в прихожую. Она нерешительно взялась за ручку двери слева, за спальней, из которой раздавался трубный храп Сырбу. В свете, падавшем из кухни, слабо блеснули слёзы на её щеке. Виорика распахнула дверь, и отвернулась.

— Спокойной ночи, Костэл. Он умер не здесь, призраки не потревожат.

Она ушла к себе, в комнату напротив. Сабуров со странной смесью облегчения и сожаления разделся и лёг на пышную перину. Он смотрел в потолок, на трещины, едва видимые в отражённом свете луны, слушал звуки старого дома. Бельё пахло морозом и лавандой, такой же лавандой пахли волосы Виорики. Через стену и две двери рулады Маковея были едва слышны. Потрескивало, рассыхаясь, дерево, тикали настенные часы. Время шло, а сон нет.

Константин облизал губы, на них оставался вкус её кожи. Невеста, так и не ставшая ни женой, ни вдовой его чудаковатого друга… Друга, с которым он и на самом деле виделся лишь дважды. Друга, который не надел кольцо на палец, бросил её в шаге от брачного ложа… Будет ли бесчестной для Константина его связь с Виорикой?

Отмеряют стрелки время, как костяшками на счётах щёлкают: “клац-клац”. Тишина. Не скрипят, распрямляясь, пружины, не потрескивают под девичьей ножкой половицы. Не о чем думать: Виорика спит давно и видит во сне то, чего не будет уже наяву. “Оно и к лучшему,” — подумал Сабуров и закрыл глаза. Завтра он уедет на Северо-Западный фронт, под Ревель. Вместо волооких южанок будут тонкогубые курляндские красотки с прозрачными глазами, и Виорика забудется.

Виорика не хотела отпускать его мысли. Она предстала перед взором в ночной сорочке, белая ткань обтекала взволнованную грудь. Константин коснулся подола у щиколотки, бережно, как гончар по влажной глине, повёл ладонями, ощущая каждую ямочку, каждую дрожащую от страха и предвкушения мышцу. Пополз вверх за его руками шёлк обнажая стройные ноги с чуть полноватыми, какими-то умилительно-детскими голенями… Константин отвернулся к стенке. Нет-нет-нет, не надо об этом думать. Эшелон, новый аэроплан, финляндская аквавита, латышки с прозрачным, как их глаза, пушком на загривках…