Постумия - Инна Тронина

По вопросу возмещения убытков мнения разделились. Одни считали, что потери компенсируют. Другие утверждали, что это – дохлый номер. Власти всё равно найдут, к чему придраться, чтобы не платить. Надо было, конечно, страховаться. Но, как обычно, считали, что пронесёт.

Казанцы нервно полоскали пальцы в чашках с подкисленной лимоном водой. Они ели крабы и устрицы. Судя по всему, приобщились к цивилизации недавно, потому что тёрли губы салфетками. А вот Лёлька промокнула рот лёгким движением и оглянулась. Она словно приглашала к себе за стол приятного собеседника.

Наш француз понял это превратно. Он торопливо вскочил и заспешил к моей подружке, сняв с колен белоснежную ткань с вензелем. Оноре галантно изогнулся перед Лёлькой, приглашая её на танец. И тут же получил отлуп. В его круглых карих глазах застыло недоумение, граничащее с шоком. Месье всерьёз принял Лёльку за проститутку и очень удивился, что та оказалась такой неприступной.

– Я говорил – отошьёт! – Серж Погосян жевал куриный рулет с черносливом и запивал его розовым вином. – Слишком красивая и гордая. Зря она ввязалась в это дело. Тяжело ей будет…

– А ты, Серёга, сам к ней подойди, – посоветовал Купоров. – И скажи невзначай, что у твоего отца дом на Лонг-Айленде, в Верхнем Ист-Сайде…

– Не поверит, – усомнился Филинцев. – Решит, что просто трёп. Трудно себе такое представить. Леонид Иосифович, вы ведь были там. В гостях?

– Был, конечно, – подтвердил Печенин. – Не дом, а дворец или музей. Стиль барокко с элементами старинного декора. И рядом – «Роллс-ройс» коньячного цвета…

– Мой прадед бежал в Америку от турецкого геноцида, – пояснил Серж. – Диаспора его приняла, как положено. А остальное зависело уже только от его личных качеств.

– Да уж, армяне нигде не бедствуют! – хмыкнул Купоров. – Те ещё пройдохи.

– Одно дело – не бедствовать. А другое – на Лонг-Айленде жить, – возразил Колоницкий. – Для этого надо быть гением. В чужой стране, где, как ни крути, масса предрассудков. Просто так там не украдёшь – работать надо.

– Дом вот есть, а картин нет, – посетовал Погосян. – Хотим оформить парадный зал. И коллекция оружия обязательно должна быть. Якобы предки много веков собирали…

– А девочка эта всё равно отошьёт! – подзадорил Здислав и повернулся ко мне. – Вот ты её знаешь, конечно. Она полька? Я же вижу.

– Да, наполовину, – честно призналась я.

– Неужели? – осклабился Печенин. – А я уж хотел сказать, что Здиславу везде поляки мерещатся.

Я же смотрела на Лёльку и думала, что ей красота только в тягость. Само совершенство – нос, глаза, губы, волосы. Ресницы, как опахала – и клеить не нужно. Полный гламур, а счастья нет. Ко мне мужики липнут, а её боятся. Но даже если кто и подойдёт, как сегодня, Лёлька их гонит. И, главное, ревёт потом, что никому не нужна. Вот кто достоин жить во дворце, а не работать в пожарной части!..

Оскорблённый Оноре изогнулся теперь передо мной. Ему хотелось срочно смыть с себя позор. Я взглянула на Печенина, который час назад пригласил меня за стол. Он небрежно кивнул, разрешая лёгкий флирт. Я встала, отложила салфетку. Жаль, что сегодня при исполнении, а то пошла бы с Арманом. Приятный такой мужчина – ловкий, юркий, прямо невесомый. Глаза круглые, как каштаны. Волосы густые, того же цвета. Синий костюмчик сидит, как влитой. И танцует классно – видна парижская школа.

Лёльке, конечно, на всё это начхать. Она сидит и смотрит на букет тюльпанов – поровну красных и жёлтых. На шее – плетёное колье из золотых нитей. Причёска блестит не хуже золота. Плечи открыты, кожа белая – без единой родинки. На пальце – перстень в виде солнца. Помада и лак в один тон – «Классическая роза». Брови породистые, шея лебединая. Я по сравнению с Лёлькой – деревенская девка. Наверное, из-за этой простоты ко мне и тянутся.

А Лёлька, кроме того, что красивая, так ещё и слишком правильная. Много от мужиков требует, а им это не нравится. Мне-то достаточно просто время провести весело, а Лёльке подавай любовь и верность до гроба. У неё что ни любовь, то любовная зависимость. Всё время кидается в крайности. Как только познакомится, сразу же воспитывать начинает.

Ухажёры почти сразу сбегают – таких больше. А один козёл нашёлся, из их же института – крутую подлянку заделал. Они ведь с Лёлькой даже заявление подали. Потом оказалось, что он поспорил на ящик вискаря с приятелями. Пообещал затащить Лёльку в постель, что и сделал. В доказательство снял всё на телефон. Да ещё пообещал в Сеть выложить, если Лёлька базар устроит.

Моя подруга промолчала – из гордости. Но потом два месяца лежала в нервной клинике. Хотела застрелиться от позора. А ушлёпок, на счастье, своё получил. На Лиговке подрался с кавказцами – очередную шлюху не поделили. И кто-то его ширнул. Похоронили подлеца с почестями, и газеты много писали. Убийцу до сих пор не нашли.

Я, между прочим, уже нервничала. Конечно, время ещё есть. Да и разговор за нашим столиком «пишется». Моя сумочка «Шанель» лежит рядом с прибором, но там никаких «жучков». А вот у Лёльки, в её «Гермесе», есть микрофон. Я не могу рисковать, таская с собой аппаратуру. И откровенно подслушивать тоже опасно. А так – ушла танцевать с Оноре, будто мне всё фиолетово. А «контора» пишет, пишет. Надеюсь, что Старик будет доволен.

Конечно, тот, кто обещает, становится должником. Я обязана этот долг отдать – кровь из носу. Надо как-то поторопить Печенина. Тоже, устроил производственное совещание! Другого места не нашёл. Я мужиков знаю – они за самку должны сражаться. А если сама в руки идёт, вроде, ничего и не стоит.

Как известно, умный отвечает за то, что делает. А дурак делает всё что угодно. И я сейчас головой отвечаю за операцию «Бриндер». Печенин должен оказаться в квартире на улице Профессора Попова. И, желательно, до полуночи. Геннадий Григорьевич – человек пожилой, долго ждать не может. А работа предстоит большая.

Я уже знаю, что Лёша Купоров мотал срок за незаконный промысел кальмаров близ Курильских островов. Улов он продавал японцам. Петя Филинцев впервые сел за убийство. Зря или нет, не знаю. А уже на зоне влился в шайку, грабившую нумизматов, филателистов и прочих коллекционеров старины.

Как известно, ничто так не сближает людей, как контрабанда. Купоров после отсидки опять пошёл рыбачить – только уже не капитаном, а простым матросом. Его возможности приглянулись пахану Филинцева. Человек практически ни за что не отвечал, а мог очень много. Патриот Купоров вывозил из страны награбленные ценности. Да и ввозил кое-что – из Японии и Южной Кореи.

Я применила приём, который никогда не давал сбоев. Ласково щебетала с Оноре, припоминая все известные мне французские слова. После пятого танца он спустил руку с моей талии на ягодицы, положил голову мне на плечо. Я с наслаждением вдыхала запах костюма, светло-сиреневой рубашки, галстука, похожего на звёздное небо. И уже основательно возбудилась, когда в полнейшей тишине услышала своё имя.

Печенин отвлёкся от разговоров о бизнесе и от созерцания брюнетки, сидящей по диагонали от него. Она была вылитая Ольга Куриленко, и потому вполне могла соперничать со мной. Единственный прокол – она зря покрыла ногти чёрным лаком и надела платье фасона «мор-бандо», с завязками на шее. Впрочем, не знаю, на что надеялся Печенин. Дама была не одна, а с очень респектабельным спутником.

Лёлька о чём-то шепталась с сотрудником Старика, изо всех сил изображая страсть. Хорошо, что Оноре уже забыл о ней, всецело сосредоточившись на мне.

– Марианна, поехали домой! – гаркнул Печенин так, что все обернулись.

Приём сработал безотказно. Леонид Иосифович не мог допустить, чтобы у него из-под носа увели даму – даже полусвета.

Правда, замолчали не все. Изрядно набравшийся тип, по виду похожий на тюменского нефтяника, пытался рассказать официанту, как его обокрали в Египте. Особенно мухлюют с курсами доллара и египетского фунта в Хургаде, в рыбном ресторане «Стар Фиш». Кроме того, заставили платить за чайник, якобы пропавший из номера. И за блюда, которые они с женой точно не ели.

– А как там поймёшь, если счёт на арабском? Я с бодуна и по-русски плохо читаю…

– Понятное дело, – невозмутимо отвечал официант, с потрясающей скоростью убирая одни тарелки и выставляя новые. – Они напишут хоть по-тайски, хоть по-китайски, а потом на полсчёта и нагреют. Ещё печатают баксы на ксероксе и суют в кошелёк вместо украденных.

– Ты что, Лёня, уже домой собрался? – оторопел Здислав. – Мы же не перетёрли ещё все вопросы. – А я завтра утром улетаю. В Комарово приехать не смогу. Откуда у тебя «Золотое руно» взялось? Проблем у меня с ним не будет?

Здислав говорил по-русски хорошо. Но, как и большинство поляков, часто путал ударения.

– Да не боись ты за этот орден! С ним всё чисто. Купил у вдовы одного коллекционера. Другое дело, что вывезти его будет трудно. Но я попробую…