Божественная комедия - Данте Алигьери

     Бессилен разум самый величавый!

10 Как, волею пожертвовав своей,

      К тебе взывают ангелы «Осанна»[670],

      Так на земле да будет у людей!

13 Да ниспошлется нам дневная манна,[671]

      Без коей по суровому пути

      Отходит вспять идущий неустанно!

16 Как то, что нам далось перенести,

      Прощаем мы, так наши прегрешенья

      И ты, не по заслугам, нам прости!

19 И нашей силы, слабой для боренья,

      В борьбу с врагом исконным не вводи,

      Но охрани от козней искушенья!

22 От них, великий боже, огради

      Не нас, укрытых сенью безопасной,

      А тех, кто там остался позади".

25 Так, о себе и нас в мольбе всечасной,

      Шли тени эти и несли свой гнёт,

      Как сонное удушие ужасный,

28 Неравно бедствуя и всё вперёд

      По первой кромке медленно шагая,

      Пока с них тьма мирская не спадёт.

31 И если там о нас печаль такая,

      Что здесь должны сказать и сделать те,

      В ком с добрым корнем воля есть благая,

34 Чтоб эти души, в лёгкой чистоте,

      Смыв принесённые отсюда пятна,

      Могли подняться к звёздной высоте?

37 "Скажите, — и да снидут благодатно

      К вам суд и милость, чтоб, раскрыв крыла,

      Вы вознеслись отсюда безвозвратно, —

40 Где здесь тропа, которая бы шла

      К вершине? Если же их две иль боле,

      То где не так обрывиста скала?

43 Идущего со мной в немалой доле

      Адамово наследие гнетёт,

      И он, при всходе медлен поневоле".

46 Ответ на эту речь, с которой тот,

      Кто был мой спутник, обратился к теням,

      Неясно было, от кого идёт,

49 Но он гласил: "Есть путь к отрадным сеням;

      Идите с нами вправо: там, в скале,

      И человек взберётся по ступеням.

52 Когда бы камень не давил к земле

      Моей строптивой шеи так сурово,

      Что я лицом склонился к пыльной мгле,

55 На этого безвестного живого

      Я бы взглянул — узнать, кто он такой,

      И вот об этой ноше молвить слово.

58 Я был латинянин; родитель мой —

      Тосканский граф Гульельм Альдобрандески;

      Могло к вам имя и дойти молвой.

61 Рождён от мощных предков, в древнем блеске

      Из славных дел, и позабыв, что мать

      У всех одна,[672] заносчивый и резкий,

64 Я стал людей так дерзко презирать,

      Что сам погиб, как это Сьена знает

      И знает в Кампаньятико вся чадь.[673]

67 Меня, Омберто, гордость удручает

      Не одного; она моих родных

      Сгубила всех, и каждый так страдает.[674]

70 И я несу мой груз, согбен и тих,

      Пока угодно богу, исполняя

      Средь мёртвых то, что презрел средь живых".

73 Я опустил лицо моё, внимая;

      Один из них, — не тот, кто речь держал, —

      Извившись из-под каменного края,

76 Меня увидел и, узнав, позвал,

      С натугою стремясь вглядеться ближе

      В меня, который, лоб склонив, шагал.

79 И я: "Да ты же Одеризи, ты же

      Честь Губбьо,[675] тот, кем горды мастера

      «Иллюминур», как говорят в Париже!"[676]

82 "Нет, братец, в красках веселей игра

      У Франко из Болоньи,[677] — он ответил. —

      Ему и честь, моя прошла пора.

85 А будь я жив, во мне бы он не встретил

      Хвалителя, наверно, и поднесь;

      Быть первым я всегда усердно метил.

88 Здесь платят пеню за такую спесь;

      Не воззови я к милости Владыки,

      Пока грешил, — я не был бы и здесь.

91 О, тщетных сил людских обман великий,

      Сколь малый срок вершина зелена,

      Когда на смену век идёт не дикий!

94 Кисть Чимабуэ[678] славилась одна,

      А ныне Джотто[679] чествуют без лести,

      И живопись того затемнена.

97 За Гвидо новый Гвидо высшей чести

      Достигнул в слове; может быть, рождён

      И тот, кто из гнезда спугнёт их вместе.[680]

100 Мирской молвы многоголосый звон —

       Как вихрь, то слева мчащийся, то справа;

       Меняя путь, меняет имя он.

103 В тысячелетье так же сгинет слава

       И тех, кто тело ветхое совлёк,

       И тех, кто смолк, сказав «ням-ням» и «вава»;

106 А перед вечным — это меньший срок,

       Чем если ты сравнишь мгновенье ока

       И то, как звёздный кружится чертог.[681]

109 По всей Тоскане прогремел широко

       Тот, кто вот там бредёт, не торопясь;

       Теперь о нём и в Сьене нет намёка,

112 Где он был вождь, когда надорвалась

       Злость флорентийцев, гордая в те лета,[682]

       Потом, как шлюха, — втоптанная в грязь.

115 Цвет славы — цвет травы: лучом согрета,

       Она линяет от того как раз,

       Что извлекло её к сиянью света".

118 И я ему: "Правдивый твой рассказ

       Смирил мне сердце, сбив нарост желаний;

       Но ты о ком упомянул сейчас?"

121 И он в ответ: "То Провенцан Сальвани;

       И здесь он потому, что захотел

       Держать один всю Сьену в крепкой длани.

124 Так он идёт и свой несёт удел,

       С тех пор как умер; вот оброк смиренный,

       Платимый каждым, кто был слишком смел".

127 И я: "Но если дух, в одежде тленной

       Не каявшийся до исхода лет,

       Обязан ждать внизу горы блаженной, —

130 Когда о нём молитвы доброй нет, —

       Пока срок жизни вновь не повторился,

       То как же этот — миновал запрет?"

133 "Когда он в полной славе находился, —

       Ответил дух, — то он, без лишних слов,

       На сьенском Кампо сесть не постыдился,

136 И там, чтоб друга вырвать из оков,

       В которых тот томился, Карлом взятый,

       Он каждой жилой был дрожать готов.

139 Мои слова, я знаю, темноваты;

       И в том, что скоро ты поймёшь их сам,

       Твои соседи будут виноваты.[683]

142 За это он и не остался там".[684]

ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

1 Как вол с волом идёт под игом плужным,

     Я шёл близ этой сгорбленной души,

     Пока считал мой добрый пестун нужным;

4 Но чуть он мне: "Оставь его, спеши;

     Здесь, чтобы легче подвигалась лодка,

     Все паруса и весла хороши",

7 Я, как велит свободная походка,

     Расправил стан и стройность вновь обрёл,

     Хоть мысль, смиряясь, поникала кротко.

10 Я двинулся и радостно пошёл

      Вослед учителю, и путь пологий

      Обоим нам был явно не тяжёл;

13 И он сказал мне: "Посмотри под ноги![685]

      Тебе увидеть ложе стоп твоих

      Полезно, чтоб не чувствовать дороги".

16 Как для того, чтоб не забыли их,

      Над мёртвыми в пол вделанные плиты

      Являют, кто чем был среди живых,

19 Так что бывают и слезой политы,

      Когда воспоминание кольнёт,

      Хоть от него лишь добрым нет защиты,

22 Так точно здесь, но лучше тех работ

      И по искусству много превосходней,

      Украшен путь, который вкруг идёт.

25 Я видел — тот, кто создан благородней,