Анатомия рассеянной души. Древо познания - Хосе Ортега-и-Гассет

Андрес же страстно любил младшего братишку, был очень привязан к Педро и Маргарите, хотя с последней постоянно ссорился, презирал Александра и почти ненавидел отца; он не мог выносить его, находил его взбалмошным, эгоистичным, глупым и самодовольным.

Между отцом и сыном существовало полнейшее несогласие; они никогда не могли сойтись ни в чем. Достаточно было кому-то из них сказать одно, чтобы другой тотчас же стал утверждать обратное.

Мать Андреса, фанатичная наваррка, водила своих детей к исповеди, как только им исполнялось девять-десять лет.

Андрес мальчиком испытывал всегда жестокий страх при одной мысли об исповедальне. День первой исповеди запечатлелся в его памяти, как нечто сверхъестественное, он помнил список всех своих грехов, но священник в этот день, должно быть, торопился и отпустил его, не придав никакого значения маленьким нарушениям нравственности.

Эта первая исповедь подействовала на него, как ушат холодной воды.

Брат его Педро сказал ему, что он исповедовался уже много раз, но никогда не давал себе труда припоминать свои грехи. При второй исповеди Андрес решил сказать священнику только о четырех грехах, чтобы поскорее отделаться. А на третий или четвертый раз причастился, не исповедуясь, и не испытал ни малейшего угрызения совести.

Потом, когда мать умерла, отец и сестра иногда спрашивали его, говел ли он, на что он равнодушно отвечал: да.

Двое старших братьев, Александр и Педро, получили среднее образование в гимназии, но когда настала очередь Андреса, отец сказал, что это слишком дорого, и мальчика отдали в училище Сан-Исидро, где он и учился, предоставленный самому себе. Эта заброшенность и общение с уличными мальчишками очень развили Андреса.

Без матери он чувствовал себя чужим в семье, всегда был один, и это одиночество сделало его сосредоточенным и печальным. Ему не нравилось гулять там, где бывало много людей, и, в противоположность Педро, он предпочитал запираться у себя в комнате и читать романы.

Воображение его возбуждалось, он весь горел. «Прочитаю это, а потом вот это, — думал он. — А потом?» Он решал это «потом», а за ним вставали все новые и новые.

Окончив школу, он решил, не посоветовавшись ни с кем, изучать медицину. Отец много раз говорил ему: «Изучай, что хочешь: это твое дело».

Но, несмотря на такие заявления, он в душе возмущался тем, что сын следует своим собственным влечениям, не спрашивая никого.

Дон Педро всегда был заранее настроен против этого своего сына, считая его упрямым и своевольным, Андрес никогда не уступал в том, что считал своим правом, и восставал против отца и старшего брата с отчаянным и озлобленным упорством.

Маргарите приходилось вмешиваться в эти распри, почти всегда кончавшиеся тем, что Андрес уходил к себе в комнату или на улицу.

Споры начинались из-за любого, самого ничтожного повода; да для проявления вражды между отцом и сыном не нужно было и специального повода; вражда была полная и абсолютная. Любой затронутый вопрос вызывал вспышку злобы; они ни разу не обменялись ни одним дружелюбным словом.

Обыкновенно поводом для спора был какой-нибудь политический вопрос; дон Педро надсмехался над революционерами, против которых направлял все свое презрение и обвинения, а Андрес отвечал нападками на буржуазию, на духовенство и на армию.

Дон Педро утверждал, что порядочный человек может быть только консерватором. В крайних партиях, по его словам, мог состоять только презренный сброд.

Для дона Педро настоящим человеком был только богач; он склонен был рассматривать богатство не как случайность, а как добродетель, и полагал, что с деньгами возможно и дозволено все. Андрес напоминал тогда о том, что в богатых семьях дети сплошь и рядом бывают дураками, и доказывал, что человек с сундуком золота и несколькими миллионами в Английском банке не сумел бы ничего сделать на необитаемом острове, но отец не удостаивал ответом эти аргументы.

Споры, происходившие в семье Уртадо, зеркально отражались на верхнем этаже, где жил один старый каталонец с сыном. Там отец был либералом, а сын консерватором, хотя старик был очень скромным либералом и плохо говорил на кастильском языке, а консерватизм сына был довольно своеобразным и злонамеренным. Нередко со двора доносился громовый голос с каталонским акцентом, кричавший:

— Если бы победоносная революция не остановилась на полпути, увидали бы тогда, что такое Испания!

А голос сына насмешливо отвечал:

— Победоносная! Нечего сказать! Вот ерунда!

— К чему эти нелепые споры! — с презрительной гримаской говорила Маргарита, обращаясь к Андресу. — Как будто от ваших разговоров что-нибудь решится или изменится!

По мере того, как Андрес становился старше, вражда между ним и отцом все росла. Сын никогда не просил у отца денег: ему нравилось относиться к дону Педро, как к чужому.

Дом, в котором жила семья Уртадо, принадлежал одному маркизу, которого дон Педро знал еще со школьной скамьи.

Дон Педро управлял этим домом, получал с жильцов квартирную плату и подолгу с воодушевлением говорил о маркизе и о его поместьях, что сыну казалось безусловной низостью.

У семьи Уртадо было много знакомых. Несмотря на свои капризы и деспотические замашки в семье, дона Педро был сама любезность с посторонними и умел поддерживать полезные знакомства.

Уртадо знал всех соседей и был с ними в хороших отношениях, за исключением, конечно, обитателей подвалов и мансард, которых от души ненавидел.

Теория его, гласящая, что деньги равноценны заслугам и достоинству, на практике превращалась в убеждение, что обездоленный — синоним презренного.

Дон Педро, хоть и не отдавал себе в этом отчета, был человеком старого закала; даже мысль о том, что какой-нибудь рабочий смеет считать себя человеком или что женщина может быть самостоятельной, казалась ему кровным оскорблением.

Он прощал бедным их бедность только в том случай, если они соединяли с ней нахальство и плутовство. К простонародью, которому можно было тыкать, к франтам, к проституткам, к игрокам дон Педро относился с большой симпатией.

В доме, в одной из комнат третьего этажа жили две бывшие танцовщицы, которым покровительствовал старый сенатор. В семье Уртадо их звали Кисточками. Прозвище это было дано им из-за дочери фаворитки старого сенатора. Девочке зачесывали волосы кверху и связывали их в крошечный хохолок на темени. Луисито, увидев ее в первый раз, назвал ее «Девочкой с кисточкой», а затем это прозвище перешло на мать и на тетку.

Дон Педро часто говорил об обеих танцовщицах и отзывался о них с большой похвалой; сын его Александр подхватывал слова отца, словно он был его товарищем. Маргарита становилась серьезной при намеках на вольную жизнь танцовщиц, а Андрес презрительно отворачивался, давая понять, что находит циничные разглагольствования отца смешными и неуместными.

Андрес видался со своей семьей только в часы обеда и ужина, в остальное время он не показывался.

Пока Андрес был в училище, он спал в одной комнате с Педро, но поступив в университет, попросил Маргариту, чтобы его перевели в маленькую комнатку под крышей, в которой хранилось разное старье. Маргарита сначала воспротивилась этому, но потом уступила и приказала убрать шкафы и сундуки, и Андрес расположился на новом месте.

Дом был большой, с переходами и таинственными закоулками, какие обыкновенно бывают в старинных домах. Чтобы добраться до новой комнаты, Андресу приходилось пройти несколько лестниц, и благодаря этому он был отделен от остальной семьи и чувствовал себя совершенно независимым.

Комнатка напоминала келью; Андрес попросил Маргариту оставить ему один шкаф и наполнил его книгами и бумагами, а по стенам развесил кости скелета, которого ему подарил его дядя, доктор Итурриос. Это придавало комнате вид пещеры волшебника или алхимика.

Здесь он чувствовал себя хорошо; он был один, и говорил, что в тишине лучше занимается, но часто проводил время, читая романы, или просто смотря в окно.

Окно это выходило на задние фасады домов улиц св. Исабеллы и Надежды и на несколько дворов и крыш. Андрес окрестил романтическими названиями все, что виднелось из окна; Таинственный дом, Дом с лестницей, Крестовая башня, Мост черной кошки…

Кошки того дома, в котором, жил Андрес, вылезали из окна и совершали обширные прогулки по этим крышам и карнизам, крали в кухнях провизию, и раз одна из них явилась к нему с куропаткой в зубах.

Луисито очень любил ходить в комнату брата; он наблюдал за маневрами кошек, с любопытством разглядывал череп; все приводило его в восторг. Педро, всегда относившейся к Андресу с некоторым восхищением, часто забегал к нему на чердак и смотрел на него, как на редкого зверя.