Москва времен Чикаго - Валерий Маслов

Но сейчас Александру Михайловичу было не до Джевеликяна, хотя он и довольно внимательно следил за ходом расследования. Нужно было’ со всеми возможными почестями встречать важного гостя: кто знает, повторит ли он свой визит сюда, в это нелюбимое многими место, еще когда-нибудь?

Между тем премьер-министр, довольно бодро для его пухленького и кругленького тела, вышел из автомобиля, протянул руку Александру Михайловичу и, не дожидаясь приглашения, сам проследовал в здание.

Они поднялись на лифт на пятый этаж и прошли в кабинет Генерального. Там Александр Михайлович предложил гостю прохладительные напитки, из которых Николай Николаевич выбрал квас домашнего приготовления.

— Будем патриотами, — сказал он, с удовольствием вкушая вкусный квас, — поддержим российского производителя. А то этим низкопробным импортом Европа нас совсем завалила.

— Так давайте поднимем ввозные пошлины, — предложил Александр Михайлович.

— Нельзя: мы еще не скоро добьемся такого изобилия продуктов и в таком оформлении. Одни куриные окорочка кормят половину населения страны с низким уровнем доходов. Кстати, какие проблемы у вас? Я имею в виду прокуратуру. Судя по кабинету, особой нужды вы не испытываете.

— Испытываем. Задерживаем, как и другие отрасли, зарплату. Нет средств на закупку современной техники: Да и платим нашим сотрудникам, по сравнению с зарплатой в коммерческих структурах, гроши. А кабинет обустраивал еще мой предшественник: к нему и претензии.

— Да я не о том, — отмахнулся Николай Николаевич. — Чем лучше мы все вокруг сделаем, тем благодарнее нам будут потомки. А зарплату действительно повышать надо. И мы в правительстве готовим соответствующее распоряжение по органам прокуратуры. Хотя, судя по таким асам, как этот ваш следователь… Усов, кажется?

— Усков.

— Да, Усков. Так вот он же работает и не уходит: значит, не все так уж плохо в королевстве датском.

Генеральный прокурор понимал, что внимание к проблемам прокуратуры, забота об отечественном производителе и даже упоминание малоизвестной ему фамилии следователя — все это лишь прелюдия к основной теме. И потому решил ускорить диалог.

— Спасибо за понимание наших проблем. А чем мы можем быть полезны правительству?

Николай Николаевич рассмеялся:

— Не скрою, я приехал сюда не за тем. Хотя распоряжение о повышении заработной платы, по крайней мере сотрудникам Генеральной прокуратуры, действительно подготовлено. И сегодня, по приезде отсюда, я его подпишу.

— Еще раз — спасибо.

— А правительству в самом деле ваша помощь необходима. Документ и запрос из Государственной Думы вы, надеюсь, получили?

— Получил.

— Ну?

— Так я же говорил, что данный запрос направлен не по адресу: вопросами конституционности тех или иных документов Администрации Президента, в равной степени, как и правительства, должен заниматься Конституционный суд.

— Вот как?! А помнится, мое распоряжение по металлопрокатному комбинату вы подвергли такому обстоятельному анализу, что чуть не засадили меня за решетку. По крайней мере мой зам Калмыков до сих пор не реабилитирован из-за этого документа.

Александр Михайлович был готов к этому вопросу. И ответил незамедлительно:

— Там — совсем иное дело. Тем распоряжением правительства, под которым была ваша подпись, ставилась под удар стратегическая безопасность государства. Из страны на Запад потекли редкоземельные металлы, которые идут на нужды обороны.

Сказал и подумал: «Ну, теперь не жди распоряжения о повышении нам зарплаты!»

И ошибся. Премьер. — министр нашел бы, чем возразить, однако ограничился замечанием:

— Хорошо, оставим этот бесполезный спор.

Он расстегнул папку из крокодиловой кожи, нести которую не доверил даже ближайшему помощнику, вынул из нее документ и протянул Александру Михайловичу.

— Прочтите, пожалуйста.

— Ну и что? — пробежав глазами, возвратил документ Генеральный прокурор. — Не вижу здесь никакого криминала.

— Во-первых, это — прерогатива правительства. И никто в государстве, кроме законного исполнительного органа власти, не может решить этот вопрос. Так что уже в этом здесь имеется криминал.

Премьер-министр выдержал паузу. Но поскольку его визави никак не отреагировал и на это сообщение, выложил главный козырь:

— А во-вторых, дело здесь действительно пахнет криминалом. И это уже исключительно по части Генеральной прокуратуры. Я подозреваю, что Президент страны и в глаза не видел этого документа.

Александр Михайлович не стал выражать удивление, гнев или проявлять другие эффектные чувства, признанные подтвердить, как он верит гостю. В таком деликатном деле, как борьба двух самых влиятельных в стране органов власти, спешить не следует. Здесь нужно сто раз отмерить, прежде чем решиться хоть один раз отрезать, то есть встать на чью-либо сторону.

Но премьер-министр знал, что деваться Генеральному прокурору теперь некуда. И что после сказанного им сейчас тот наверняка примет решение.

— Так вот, уважаемый Александр Михайлович! — Гость еще раз выдержал паузу и четко, торжествующим тоном произнес: — Перед нами подложный документ: печать Президента и его подпись — факсимильные!

Однако Генеральный прокурор не спешил сдаваться. Он понимал, что его втягивают в опасную игру, ставки в которой очень высоки. Лично для него это может означать не только лишение должности, но и то, что называется «кануть в Лету». Если победят чиновники из окружения Президента, то они, конечно, добьются президентского указа о его отставке. И ни Дума, ни тем более правительство его уже не спасут.

Ну а если выиграет премьер-министр, продолжал размышлять Александр Михайлович, то и здесь он мало что получит. В лучшем случае — лояльное отношение Николая Николаевича. Поэтому Генеральный прокурор, не выразив радости по поводу обнаружения еще одной подделки, попытался возразить:

— Но ведь факсимиле Президента — это тоже символы его власти.

— Когда они ставятся под документами, входящими в компетенцию его Администрации — ради Бога! Сами чего-то напортачат, сами пусть и разбираются. А здесь со не см иное дело! Налицо — должностной подлог и превышение власти. Поэтому я и прошу вас провести служебное расследование. Вот мое официальное письмо к вам.

Теперь уже Генеральному прокурору не оставалось ничего, как принять письмо премьер-министра к исполнению. И он здесь же, в кабинете, наложил на письмо премьер-министра резолюцию: «Начальнику Следственного управления. Прошу тщательно разобраться и доложить. Срок — две недели».

— Не многовато полмесяца? — засомневался Николай Николаевич. — За это время можно любые концы в воду спрятать.

— А вы думаете, нас с распростертыми объятиями пустят в святая святых — к документам Администрации Президента? Здесь и нескольких месяцев будет мало.

— Пожалуй, — согласился премьер-министр. — Но главное сделано: создан прецедент. И теперь коридорное окружение главы государства семь раз подумает, прежде чем вмешаться в деятельность правительства.

Премьер-министр уезжал из здания Генеральной прокуратуры в приподнятом настроении: он своего добился.

А Генеральному прокурору пришлось крепко задуматься: как быть? Ведь меры принимать придется. А это значит, что он войдет в конфронтацию с президентской Администрацией. Тут было над чем задуматься и о чем сожалеть.

Было над чем задуматься и о чем сожалеть и Мягди Акиндиновичу Джевеликяну. Правда, в отличие от Генерального прокурора страны раздумывал он в менее комфортабельных условиях следственного изолятора. Вот уже несколько дней он ждал визита или хотя бы звонка своих влиятельных друзей. Нет, он не мог пожаловаться на судьбу в том смысле, что она его совсем забыла и забросила. Новый управляющий его фирмы старался вовсю и денег не жалел.

В результате уже на следующий день после заточения Джевеликяна перевели в отдельную камеру, снабдив его всем самым необходимым. Телевизор, радиоприемник, газеты, прекрасная еда — на все это заключенный СИЗО пожаловаться не мог. Сегодня обещали пронести в его камеру и телефон мобильной связи. Так что скоро он сможет позвонить всем, в том числе и своим чересчур забывчивым друзьям.

А сказать ему было что. Тюремная камера, тем более одиночка, очень располагает к неспешным анализам и воспоминаниям. Вывод, который напрашивался в результате неспешных размышлений Мягди, был не в пользу тех, кто остался на свободе и продолжает пользоваться ее благами.

Единственный человек, воспоминания о котором вызывали у него прилив нежности и хорошее настроение, назывался, конечно, Джульеттой. То, что она, преодолев все преграды, прорвалась к нему на свидание, было сейчас в его глазах чуть ли не подвигом. А такие вещи, как преданность и верность, он умел ценить: уж очень редко ему приходилось с ними соприкасаться.