Москва времен Чикаго - Валерий Маслов

— Понял, — без лишних вопросов ответил Петраков, хотя ему было и жаль такой огромной суммы на одного какого-то депутата.

Титовко уловил его немой вопрос и пояснил:

— Этот «орел» один многих стоит. С его помощью я значительно усилю свое влияние на премьер-министра. Я сейчас веду борьбу с аппаратом Администрации Президента…

— С кем? — изумился мэр. — Я не ослышался?

— Нет, не ослышался. Ставки в этой игре огромны. Зато победителю достанется все: власть, страна, сырье и деньги.

— Тогда зачем нам эти выборы? Ты и так уже у власти!

— Это все временно, — пренебрежительно махнул рукой Титовко в сторону кабинета премьер-министра. — Николай Николаевич слишком сентиментален, честен и слаб в коленках. Ему не выиграть: здесь нужны акульи зубы и когти льва. Вот когда я стану во главе государства, тогда уберу всех этих слюнтяев!

— И меня? — как-то жалобно спросил мэр.

— Ну что ты! У тебя огромный опыт: ты уже не раз расталкивал соперников и топил их в крови.

Петраков поморщился. На что хозяин кабинета резонно заметил:

— Не криви губы, дурак: в белых перчатках политика не делается. Ты — человек в этих делах прожженный. Такие нашей партии очень нужны.

— А Джевеликян?

— Что Джевеликян? Мафия существует во всех государствах мира. Но мы ее поставим в определенные рамки. А пока господин Мягди пусть посидит в СИЗО: уж очень он фигура одиозная, нам нужен безукоризненный имидж борцов за справедливость.

— Как посидит? — подскочил в мягком кресле Петраков. — Я его вчера видел живым и здоровым!

— Он и сейчас здоров. Но — в камере. Наш общий друг Усков его арестовал. Между прочим, возможно, и благодаря вашей дурацкой перестрелке!

Петраков благоразумно промолчал. Он уже полагал, что избежал нравоучений. Но упоминание имени Джевеликяна вернуло разговор на ту стадию, с которой, собственно, он и должен был начаться.

— В этой мерзкой истории ты себя показал не лучше Мягди! — все-таки выговорил ему Титовко. — Нам сейчас надо быть кристально чистыми: чтоб ни единого пятнышка. Иначе конкуренты смешают с грязью. Так что до выборов — никаких баб. Тем более таких скандальных, как эта журналистка. Она, насколько я понял, на все способна: и юбку задрать, и грязный пасквиль напечатать. Договорились?

Как ни тяжело было Петракову даже на время отказываться от своей пассии, но он не посмел возразить. И сразу сник.

Заметив это, Титовко прошел к встроенному в стену бару, распахнул дверцу, и вспыхнувший свет отразил в зеркальной дали стекла бесчисленные ряды бутылок. По крайней мере так показалось мэру с его места. Тем временем хозяин кабинета вынул одну из них, быстро распечатал и поставил напротив Петракова на столе два хрустальных бокала.

— «Шато» тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, — торжественно объявил он, напивая в рюмки душистое вино, словно вручал Вячеславу Ивановичу пуд золота. — Имеется в единственном московском ресторане и стоит тысячу восемьсот долларов бутылка.

Однако ни это сообщение, ни вкус вина на Петракова не произвели никакого впечатления.

«Любишь ты деньги на говно тратить, — равнодушно подумал он, залпом проглотив вино. — Лучше бы отдал мне их наличными».

А Титовко бережно, точно драгоценность, взял в руки бокал, покачал им перед носом, вдыхая божественный аромат, и только затем пригубил, надолго задержав глоток вина во рту.

Видя, что для гостя эта реликвия все равно, что дешевый портвейн московского розлива, Титовко решил не переводить на него раритетные напитки. И демонстративно отставил бутылку в сторону.

— Все, за дело. — Он встал с кресла. — Так не забудь, перечисли деньги из нашего «Банда-банка».

— Из какого? — не понял мэр.

— Из этого самого. Или он у вас по-другому называется?

И, видимо, взбодренный божественным французским вином, Титовко наконец рассмеялся. Ему в отличие от гостя действительно было отчего веселиться. Дела шли успешно, Петракова он приструнил да еще избавился на время от человека, с которым надо было делиться. И потому попрощался Титовко с мэром гораздо сердечнее, чем его встретил.

Как только Усков увез Джевеликяна, Джульетта начала метаться по квартире как угорелая. Она не знала, что предпринять. Звонить Титовко и просить о помощи? Броситься в ноги Петракову, чтобы он помог по своей линии? Бежать за любимым человеком самой?

Она в изнеможении вошла на кухню и только хотела присесть, как увидела двоих посторонних людей. Один из них с понурой головой сидел на стуле, а второй копошился в углу с раной, из которой сочилась кровь.

Этих парней, телохранителей Мягди, она уже знала. Они встречали и провожали ее у дверей квартиры. Но она всегда проходила мимо них, словно это были неодушевленные предметы. А теперь они, словно хозяева, расположились у нее в квартире. И она вспылила.

— А вы что здесь делаете?! Немедленно вон!

— Ему помощь нужна, — указал охранник на своего раненого друга. — Врача бы!

— Вон! — резко указала она на дверь. — Не хватает, чтобы из-за вас меня еще по милициям и следователям таскали. Денег у вас достаточно, машина, даже две — во дворе, так что медпомощь себе купите.

Она сказала это таким решительным тоном, так выразительно посмотрела на них потемневшими от гнева глазами, что охранников через минуту словно ветром сдуло.

И поступила совершенно правильно. Потому что почти следом за ними приехала милиция. Доброжелательная соседка, конечно, не преминула обратиться с сигналом в соответствующие органы. И теперь с любопытством выглядывала из-за спины рослого милиционера.

— Нам позвонили, что у вас скрываются бандиты с оружием, — требовательно сказал страж порядка, пытаясь пройти в открытую, но перегороженную протянутой рукой Джульетты дверь.

— Вранье: у меня никого нет.

— Кроме того, сообщили, что здесь стреляли.

— Я ничего не слышала.

— Тогда, позвольте, мы проверим.

— А у вас ордер на обыск есть? Имейте в виду, я журналист и законы знаю.

Это несколько охладило пыл милиционеров, но неугомонная Люся Петровна немедленно выступила вперед:

— Я — свидетель: у нее скрываются двое бандитов. Причем один из них ранен. Это притон!

— Вы отвечайте за свои слова, соседка! — грозно вспылила Буланова. — А то я на вас за клевету и в суд могу подать.

— А вы проверьте, проверьте! — наседала на милиционеров неугомонная Люся Петровна.

— Знаете, — нерешительно ответил милиционер. — Ордера у нас, конечно, нет. Но мы можем через полчаса возвратиться и с ним. А здесь оставим пост. И тогда вам протокола, а с ним и задержаний, не избежать.

Видя, что лучшее — враг хорошего, Джульетта отстранилась и пригласила:

— Пожалуйста, проходите. И вы, Люся Петровна, тоже.

Когда стражи порядка вместе с бдительной соседкой прошлись по квартире и никого в ней не обнаружили, Буланова не утерпела, чтобы не поиздеваться:

— У вас, Люся Петровна, случайно галлюцинаций не бывает?

— Нет, у меня никогда никого не бывает. Я — женщина честная, любовников не вожу.

Грохнул хохот. Милиционеры, довольные, что им не надо заниматься опасной работой по отлавливанию вооруженных бандитов, ухватились за первую возможность, чтобы расслабиться.

Люся Петровна, понявшая, что сказала явно что-то не то, поспешно завопила:

— Да эта сучка все врет! Тут сам мэр Петраков с бандитами связался — у ее квартиры с охраной торчал.

— Он же и стрелял, да, Люся Петровна?

— Он! Стрелял! Сама видела!

Теперь уже милиционеры не смеялись. Они посмотрели на соседку такими жесткими взглядами, что та невольно съежилась и отступила к дверям своей квартиры.

— А вот о мэре города так говорить не надо, — пошел на нее в наступление милиционер. — Вам придется за оскорбление ответить. Гражданка Буланова, вы будете свидетелем?

— А почему бы и нет? Могу я хоть раз в жизни позволить себе поменяться с ней ролями? Пишите: при мне в шесть часов вечера гражданка Мойкина, моя соседка, публично оскорбила мэра города Петракова Вячеслава Ивановича, голословно обвинив его в сговоре с бандитами и стрельбе по ним из пистолета.

Поняв, что дело зашло слишком далеко и ее сейчас заберут в милицию, где она, беззащитная, будет сидеть среди вшивых бомжей и проституток, Люся Петровна мгновенно пошла на попятный. Она бросилась к Джульетте и запищала жалостливым, слезливым голоском:

— Милочка-Джулечка, не губи меня старую дуру! Совсем умом рехнулась! И ничегошеньки-то я не видела! И никого туточки не было!

— Значит, это вам все померещилось, гражданка Мойкина?

— Да-да, померещилось!

— А вы, гражданка Буланова, не настаиваете на своих правах защиты чести и достоинства?

— Нет, не настаиваю.

— Ну, ладно, черт с вами, гражданка Мойкина. Надо было бы, конечно, вас хотя бы оштрафовать за ложный вызов. Но из уважения к известной журналистке Джульетте Булановой мы этого делать не станем.