Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - Александр Пыльцын

В свободное время (а оно в обороне иногда все-таки бывало) офицеры вели со штрафниками беседы о боевом опыте – и своем, и самих штрафников. Это было, если хотите, что-то вроде обмена опытом или «курсов повышения квалификации». Находилось в этих беседах место и анекдотам, нередко скабрезным и даже плоским, пошлым. Иногда переиначивались на такой же пошлый лад наиболее популярные лирические песни. Вот, например, самый безобидный вариант некоторых строк из песни «Темная ночь» из фильма «Два бойца» звучал так:

И у детской кроватки тайкомСульфидин принимаешь…

Такое было жесткое время. А сульфидин в то время был новейшим и эффективнейшим средством не только от всякого рода воспалительных заболеваний, но и от некоторых венерических болезней.

Из рассказов бывалых воинов о боевых действиях я почерпнул многое и, в частности, узнал, что мой случай подрыва на мине не такой уж исключительный, что-то аналогичное со счастливыми исходами случалось и с другими. А мне запомнился рассказ командира роты капитана Матвиенко о том, как его однажды подкараулил в засаде здоровенный фриц, схватил, зажал под мышку и потащил. Кое-как ухитрился Иван свою болтающуюся где-то внизу ногу вставить между ног фрицу. Он просто не ожидал такой подножки, упал и на мгновение выпустил пленника, а Иван успел за этот миг сапогом ему «врезать меж глаз» и убежать.

Один из штрафников, майор по фамилии, кажется, Авдеев, сам был в недалеком прошлом командиром отдельной штрафной роты (армейской). Она состояла не из провинившихся офицеров, как роты в нашем ШБ, а из рядовых и сержантов, покинувших поле боя или отступивших без приказа. Были там и просто дезертиры или мародеры, а также бывшие заключенные-лагерники, которым была предоставлена возможность искупить свою вину на фронте. Наверное, не многие знают, что такую возможность они буквально завоевывали примерным поведением и даже своеобразным соревнованием за это право. Не всем желающим такое право предоставлялось.

Авдеев рассказал, как его самого угораздило в штрафбат. Рота, как обычно, наступала в тяжелых условиях. В течение трех дней ожесточенных боев за крупный населенный пункт рота почти из пятисот бойцов потеряла больше половины убитыми и ранеными. А старшина и писарь роты, получая продовольствие после того, как оставшуюся часть роты вывели из боя, «забыли» сообщить о потерях и получили продовольствие на весь списочный состав роты. Образовался хороший запас и американской свиной тушенки, и кое-чего другого, а главное – солидное количество спиртного! Ну, не сдавать же обратно все это добро! И решил ротный, коль уж так случилось, устроить поминки погибшим. Да заодно и обмыть награды, которых были удостоены и сам командир роты, получивший третий орден Красного Знамени, и оставшиеся в живых штатные офицеры и кое-кто из отличившихся особо штрафников. Пригласил командир этой роты и армейское начальство, с которым имел хорошие контакты, в том числе из разведотдела штаба армии, даже некоторых офицеров армейского трибунала и прокуратуры, с кем имел дело по осужденным.

А вскоре «за злостный обман, повлекший за собой умышленный перерасход продовольствия» (это вам не «колоски» на хлебном поле!), оказался на скамье подсудимых и получил 5 лет лишения свободы с заменой двумя месяцами штрафбата. Не помогли ни только что полученная награда, ни присутствие на «поминках» представителей армейских карательных органов.

Много поучительного было в этих беседах и рассказах.

А между тем немцы постепенно активизировали свою информационную войну против нас. Они постоянно забрасывали к нам и с самолетов, и специальными агитснарядами большое количество разных листовок. В них содержались призывы сдаваться (листовки-пропуска в плен, так называемые ШВЗ – «штык в землю»). Масса листовок была о том, будто сыновья Сталина и Молотова уже сдались в плен и проклинают своих отцов. Ну и всякое другое, чему мы, конечно, не верили.

Надо сказать, что наш особист Глухов, да и некоторые политработники поначалу очень ревностно следили за тем, чтобы штрафники не подбирали и не прятали листовок (тем более – пропусков ШВЗ). Видимо, был у них такой приказ. Но вскоре убедились, что эти листовки штрафники брезговали пускать даже на махорочные самокрутки, а использовали только по известной «нужде», и тогда поостыли в своем рвении.

Поскольку меня за рогачевский рейд ничем не отметили, мне не раз приходила мысль, что меня «обошли» наградой, может быть, потому, что мой отец в 1942 году, как я уже говорил, был репрессирован за нелестное высказывание в адрес руководства страны о неудачах на фронте в первое время. А может, думалось, и потому, что один из моих старших братьев, Виктор, пропал без вести в конце 1942 года под Сталинградом. Не попал ли он в плен и не смалодушничал ли? Хотя, зная его твердый характер, я в корне отвергал такую возможность. Но какие только мысли не приходили тогда на ум. Время было такое. Да и мировоззрение, определенным образом воспитанное в духе абсолютного неприятия плена, как альтернативы смерти. А если говорить дальше о немецких листовках, то были и такие, которые утверждали, будто есть приказ Сталина не награждать тех, кто еще не получил ранения. Чушь это, думал я. Ведь живым примером обратного был наш Ваня Янин, имевший уже несколько орденов и медалей, хотя и ни разу не был ранен.

Однако после того как я подорвался на мине и получил ранение, вместо ожидаемого наказания за несанкционированное разминирование завала, в начале июля приказом командующего 70-й армией генерала Попова B.C. я был награжден орденом Красной Звезды. Как сказал мне при вручении ордена наш «Батя» – комбат Осипов, «за решительность, инициативу и смелость по укреплению обороны и за умелые боевые действия в боях за город Рогачев». Так сказать – «по совокупности». У нас чаще всего награды были не за отдельные бои и боевые достижения, а именно «по совокупности».

К слову сказать, в нашем комбате удивительно совмещались немногословие, твердость и строгость, с одной стороны, и доброта, отцовская забота – с другой. Недаром все его иначе не называли между собой, как «Батя», «Отец».

Так счастливо для меня закончилась эта минная история. Хотя с минами вообще мое «взаимодействие» случалось не раз, но всегда удивительно удачно. По ходу описания боевых действий я еще об этом расскажу.

Этот оборонительный период на левом фланге 1-го Белорусского фронта был насыщен и другими боевыми эпизодами. Были и события, которые прошли как-то мимо моей памяти, не задержавшись в ней. Но почти все, что происходило здесь и в ходе наступления, отпечаталось в ней прочно.