Сестры Горские - Федор Кандыба

Круглое желтое солнце спускалось к закату. Кончался день, кончалось лето.

В воздухе уже веяло осенней прохладой, и первые золотые листья шуршали под ногами Вали и Шуры. Им обоим было грустно.

— Я вчера был в городе у доктора, — опустив глаза, сказал Валя. — Он нашел, что я уже совсем здоров и мне пора возвращаться в школу. А сегодня я получил письмо от мамы. Она пишет, что очень соскучилась, и просит меня поторопиться…

— Ну вот, еще несколько дней — и ты будешь у себя в Ленинграде. Больше не будем вдвоем играть на рояле… — задумчиво заметила Шура и добавила, невольно подражая интонации Вали: — Хотя у вас в Ленинграде хорошо. Лучше, чем здесь. И музыка другая, и учиться приятней.

— Да что там у нас в Ленинграде! — вдруг махнул рукой Валя, а потом засмеялся и сказал каким-то необычным тоном: — Там нет… тебя. И вообще здесь нисколько не хуже. Я непременно снова приеду сюда в будущем году, а возможно, и раньше.

— Когда же ты сможешь приехать?

— На октябрьские праздники. Непременно приеду! И мы снова будем играть вдвоем на рояле. Я обязательно приеду, Шура! — заспешил Валя, стараясь скрыть свое волнение и грусть.

— А ты вспомнишь обо мне когда-нибудь, Валя? — спросила Шура.

— Всякий раз, когда буду садиться за рояль, — взял Валя девочку за руку.

— И я всякий раз, когда буду играть, — так же торопливо сказала Шура. — Твоя бабушка будет учить меня музыке. А когда кончу школу, поеду в Ленинград учиться. И если когда-нибудь стану музыкантом, напишу песню о Зеленой Речке и обо всех нас…

— А меня ты будешь вспоминать? — раздался за спиной Вали голос догнавшей их Жени, и ее маленькая ручка просунулась в его ладонь.

— Ну, конечно, буду, даю честное слово! И тебя и Эдуарда! — рассмеялся Валя.

Тут навстречу Вале и сестрам попался Мишка Гольфштрем, который возвращался с реки с моделью рыболовного траулера.

По словам Мишки, Лены на реке не было, и ребята все вместе направились домой.

Лужайка перед дачей Горских наполнилась смехом и оживлением. Там за длинным столом все пили чай и продолжали разговор о том, как ловко профессор помогал Рае.

Рая сидела между профессором и Александром Ивановичем и задумчиво ела абрикосовое варенье.

— Позвольте! — вдруг громко сказала Рая и отодвинула блюдечко с вареньем, которое тут же подхватил сидевший напротив нее Эдуард. — Позвольте, — повторила она, стараясь разобраться в своих мыслях. — А как же Архимед? Зачем же он тогда к нам приходил?

— Ах, да это же я Архимед! — засмеялся журналист и, вытащив из кармана газету, сказал что-то на ухо маленькой Жене.

Женя торжественно встала на стул и через стол протянула газету Рае.

— Вот почитай, что про тебя Архимед в газете написал.

— И еще напишу, не только про тебя, а про всех вас, — добавил журналист. — Только я, к сожалению, не Архимед. Архимед у вас вот кто, — сказал он, поднимая над столом маленькую Женю.

Женя привыкла к странному имени «Архимед», и оно больше не казалось ей оскорбительным, даже наоборот — звучало ласково.

— И Рая — Архимед, и Лена — Архимед, и Шура, и Мишка, и Валя — все Архимеды! — в восторге кричала она под дружный смех присутствующих.

Единственный, кто оставался серьезным, это был профессор. Он поднялся и, дождавшись, пока наступила тишина, сказал взволнованно:

— Да, мои молодые друзья, эта маленькая девочка сказала правду. Ее слова гораздо серьезнее, чем нам всем кажется. Пройдут года — вы вырастете и станете Архимедами нашего времени. Вы будете учеными, изобретателями, исследователями. Больше того, именно вам предстоит осуществить мечту этого гениального грека. Он говорил: «Дайте мне точку опоры, и я переверну землю». Но точки опоры у него не было. Он жил и умер одиночкой. А наше время не такое. У вас есть прекрасная точка опоры. Это наша социалистическая страна. Я уверен, что вы перевернете землю так, чтобы на ней жилось еще лучше и веселей.

Тут к столу подошла Лена с какой-то бумажкой и с ключом от сарая, где был надежно заперт вероломный Тюльпан.

— Мама, тебе телеграмма из Москвы, — сказала она, протягивая бумажку Александре Михайловне.

Та молча прочитала телеграмму, положила ее на стол, потом взяла и прочитала снова.

— А все-таки я тоже была права, товарищи, — сказала она, обращаясь к Рае и Александру Ивановичу. — Вот слушайте, какую я получила телеграмму из Москвы:

«Александре Михайловне Горской.

Машина для боронования, изобретенная вашей дочерью Раей Горской, принята к производству заводом имени Двадцатилетия Октября. Поставлен вопрос о премировании изобретательницы легковым автомобилем. Сообщите, когда у Раи Горской будет «отлично» по геометрии в четверти.

Наркоммаш».

16. Последний день на даче

Осень выдалась в этом году чудесная. Сухая и теплая, она еще больше украсила Зеленую Речку. Деревья оделись в багрянец и золото, листва играла красными, лиловыми и желтыми красками. Лес был похож на огромный яркий цветник, а каждое дерево казалось прекрасным букетом.

Усталое осеннее солнце светило как-то особенно ласково, будто стараясь наглядеться на землю перед долгой разлукой. Синее глубокое небо любовалось собой напоследок в широком зеркале тихой реки. От земли поднимался по утрам легкий туман, а в прозрачном воздухе летала серебристая паутина.

Людей в поселке стало меньше. Дачники уезжали в город. Многие дачи стояли уже пустые. Не было слышно больше звуков гитары и песен. Меньше стало детского крика и смеха на полянах и над рекой. Ребята уже давно ходили в школу и были заняты своими учебными делами. Даже воробьи чирикали по-осеннему — совсем не так задорно, как летом.

Горские, так же как и профессор, все еще оставались в Зеленой Речке. Ремонт их городских квартир затянулся, и они ждали, пока там окончательно просохнет. Девочки снова ездили в школу на поезде и уговаривали мать остаться здесь до первого снега. Однако на этот раз Александра Михайловна с ними не соглашалась, и отъезд в город был уже назначен на завтра. А сегодня они проводили последний выходной день на даче.

Перед дачей стоял автомобиль профессора. В нем сидели Шура, Лена и Женя Горские, а за рулем сидел профессор в пальто и больших шоферских перчатках. Они собирались напоследок покататься все вместе и дожидались Раю.

Рая вышла из дому последней.

— Ну, садись скорее, поехали прощаться с Зеленой Речкой, — сказал профессор и завел мотор.

— Позвольте, профессор, а где же ваше слово? — встрепенулась Рая.

— Да, ты права, — вспомнил профессор. — Хорошо, держи руль, — уступил он ей шоферское место и отдал перчатки.

Наконец-то наступила торжественная и долгожданная минута. Рая вполне законно и безбоязненно могла вести машину, куда ей захочется.

Рая пустила машину в ход. Однако не успел еще автомобиль отъехать, как пассажиры услышали громкое хрюканье. За ними вслед что было силы мчался парнокопытный Эдуард в теплой попонке и зимней шапке-ушанке.

Автомобиль остановили, и Лена вышла навстречу своему любимцу.

— Милый Эдуард, — обратилась она к нему серьезно, — ты уже большой и должен понять, что брать тебя с собой нам неудобно. Не сердись, пожалуйста, не упрямься и иди домой.

Что оставалось делать Эдуарду? Он молча выслушал Лену, будто понял ее, повернулся и покорно пошел назад. Его детство кончилось.

Лена помахала своему любимцу рукой на прощанье, и автомобиль двинулся дальше.

17. Телеграмма

Валя, как и собирался, приехал на октябрьские праздники. Однако приехал он как раз седьмого ноября, и когда пришел к Кранцевым, у них никого не было дома. У Горских тоже все ушли на демонстрацию.

Оставив у соседей вещи, Валя побежал на площадь и попал туда, когда через нее уже проходили колонны демонстрантов.

Он взобрался на высокую железную ограду и увидел направляющуюся к трибунам процессию юных натуралистов. Они шли со своими зверями и птицами — несли выкормленных ими породистых кур, голубей, пушистых кроликов, вели собак и лисенят на цепочках, жеребят на поводу. Какой-то мальчик ехал на маленьком сереньком ослике, другой вел на цепи медвежонка, а рядом с ним гордо шла Лена Горская со своим Эдуардом, уже успевшим превратиться в солидную молодую свинью.

Валя хотел крикнуть Лене, но она уже увидела его сама.

— Шура там сзади, в автомобиле. Они поедут на телеграф! — закричала она, указав назад, и приветственно помахала Вале рукой.

Вслед за юными натуралистами шли юные техники. Ехали юные автомобилисты, двигались колонны юных железнодорожников, шли авиамоделисты, радисты, юные исследователи Арктики, геологи…

Среди моряков и подводников шел Мишка Гольфштрем с новым кораблем в руках; среди геологов и археологов, шедших с лопатами, кирками и молотками на плечах, был Эдуард Кондитер, хотя и не нашедший клада, но, очевидно, увлекшийся археологией.