Телохранитель моего мужа (СИ) - Ночь Ева

На следующий день произошло знакомство с собакой. То есть с квартирой. И тогда я понял, почему знакомый Мари никак не мог «квартиру в хорошие руки» пристроить. Сдавалась не квартира. Искали няньку собаке. Вернее, друга, если уж совсем точно.

— Это Дзиньсинь, — вещала сестра. — Можно просто Дзэ или Мао. Это какой-то жутко дорогой мастиф.

— Тибетский, — явно нервничала то ли жена, то ли боевая подруга того самого знакомого, что хотел и квартиру сдать, и собаку сбагрить.

Впрочем, я не справедлив. Просто, глядя на огромного пса, ненужные мысли лезут в голову.

— Он добряк. Не смотрите, что огромный. Лучше Дзиня собаки не сыщете. Просто мы уезжаем туда, где вечно жарко, а у него шерсть густая. И возраст…

Рина растерялась. Боялась ли — не понять. Но пёс и впрямь жутко огромный, лохматый, взрослый. Это не щенок, который будет ластиться к чужим рукам.

— У нас есть немного времени, — преданно заглядывала в глаза Рине то ли жена, то ли подруга, — мы могли бы гулять вместе, чтобы Дзинь привык. Мы же пойдём гулять?

И Рина отказать не смогла. Пёс смотрел на неё с жалостью. Ещё бы. При желании он мог и перекусить, и закусить моей маленькой девочкой, и за поводком по всему асфальту её протянуть. Размазать.

Но он терпел. Вздыхал почти как человек. Позволил ей поводок прицепить. Он вёл себя… покорно. Будто понимал: всё лучшее уже позади. Ему осталось немного, и нужно лишь как-то дотянуть до того момента, когда он уйдёт на радугу.

— Ему десять, — словно извинялась хозяйка, стягивая волосы в хвостик.

Со стянутыми волосами она походила на крысу — усталую и затасканную. Она кидала на Рину полные надежды и мольбы взгляды. Рина молчала, но я точно знал: она останется в этой квартире и с этим огромным лохматым псом, который вдруг стал не то, чтобы не нужен, но обузой. А она… слишком ответственная, чтобы развернуться и уйти. И дело даже не в квартире, за которую нужно было платить только коммуналку.

— Мы ему корм купили, тот, что Дзинь любит, — продолжала уговаривать женщина. — И деньги оставим. Мы много купили, но лучше свежего, чтобы нормальный срок годности. А ещё я ему варю кашу…

Кажется, она почувствовала, что «клиент наш» и пила кровь вовсю — захлёбываясь и вздыхая от облегчения. Она бы даже всплакнула, но окончательного ответа ещё не услышала, а поэтому продолжала метать испытывающие взгляды.

— Пожалуй, я попробую, — сказала Рина на прощание. — Завтра я переберусь к вам. И посмотрим, что у нас получится.

Честно говоря, я побаивался. А она… нет, женскую сущность до конца и не понять, и не измерить. Там нет дна. Туда умещается всё.

Я же вижу: она боится, но страх побеждает жалость. Рина жалеет почти брошенного пса.

Ночью мы лежали без сна, взявшись за руки, как дети. Без секса, без объятий, без нежностей. Но вот это — ладонь в ладони — куда сильнее всякого физического притяжения.

— Я присмотрел студию, — говорю я, наверное, час спустя. — Хочу заняться фотографией. Снова.

— Боишься? — спрашивает она меня, и я улыбаюсь. Мне не стыдно признаваться этой женщине в собственных слабостях.

— Боюсь. До дрожи в коленках. Я как флюгер — туда-сюда, куда ветер подует. На Мари как-то слишком рано рукой махнули, а надо мной тряслись, вечно чересчур заботились. Я бы рохлей вырос, если бы не дед. Но, думаю, наверное, ещё оттуда, с детства, взялась моя не слишком твёрдая натура. Деду вечно не хватало боевого духа. А я ему сопротивлялся. На его вкус, я не слишком «стояновский». А я болтался между родными, как прослойка, и никак не мог ни примкнуть к их рядам, ни плюнуть и делать то, к чему душа лежала. Но я пытался. Плохо, правда.

— А сейчас ты стойкий? — вздохнув, Рина кладёт голову мне на плечо.

Не знаю. Но ты делаешь меня смелее. Ты как точка опоры. Я могу перевернуть землю, если ты будешь рядом.

— Мне страшно, когда ты так говоришь, — проводит она пальцами по шраму на брови. Ей он нравится, я знаю. — Я слишком слабая, чтобы на меня опираться. Мне бы самой куда-нибудь прислониться, не упасть. И я буду всё время нервничать, понимая, что могу не выдержать, надломиться, не оправдать надежд.

— Не надо, — ободряюще сжимаю я её пальцы. — Мы как-нибудь устоим. Ты будешь поддерживать меня, а я — тебя. И это поможет нам как-то пробиться сквозь серый гранит простых будней.

Рина фыркает, а я радуюсь, что смог её рассмешить, отвлечь от тяжёлых мыслей.

— Ни о чём плохом не думай, ладно? Всё это ерунда — игры Юджина. Я буду всё время рядом, даже если ты будешь гнать меня. Есть очень хорошая методика, которая всегда срабатывает на все двести процентов. Можно сказать, универсальный ключ к счастью.

— Если не врёшь, то делись, — прижимается она к моему боку. Ей холодно. Рина неосознанно тянется к теплу. Я укутываю её в одеяло, прижимаю к себе и прикрываю глаза.

Это не то, чтобы ложь, но немножко фантазии и моей личной убеждённости нам сейчас не помешает.

— Иногда не нужно ничего планировать. Знаешь, как бывает? Слишком уж хочется выиграть, найти, победить, затмить всех. И ты стараешься, пашешь, ночами не спишь, вырисовываешь каждую букву в плане, где всеми цветами радуги прописана твоя цель. Ты настолько зацикливаешься на этом, что перестаёшь замечать всё вокруг. Ты становишься несчастным. Потому что чем больше хочешь, тем сильнее желаемое в руки не даётся. И все эти мысли упаднические по кругу: ну, как же так? Почему? Я ведь так стараюсь, делаю всё, а ничего не получается!

— И что же нужно делать? — её дыхание касается моей щеки. Я почти чувствую Ринины губы на коже, но нет, она меня не касается, а ощущение есть, пронзает насквозь, заставляет дыхание сбиться. Но я не поддамся её коварству. Пусть. Надо немножко поводить её за нос, чтобы удовольствие было ярким и взрывным.

— Плюнуть. Отпустить. Жить не во имя цели, а просто потому что солнце светит. Оглянуться вокруг. Вспомнить о тех, кто рядом. Отличный мотиватор. И что-то делать обязательно, но не жилы рвать, а легко, с удовольствием. И тогда оно само придёт. Нужная работа, например. Люди хорошие из ниоткуда вынырнут, помогут.

— Так просто? — Рина замирает, задумавшись. Я вижу, как сдвигаются её брови, приоткрывается рот.

— Не совсем, но помогает. Когда ты не зациклен на чём-то одном, попутно очень много всего и происходит, и решается.

— Надо попробовать, — говорит она решительно и уже беззастенчиво трогает меня за грудь. Ей нравится мускулы мои щупать.

— Я весь твой, — поворачиваюсь к Рине лицом и наблюдаю за ней сквозь полуопущенные ресницы.

И становится не до разговоров.

48. Рина

С собакой мы нашли общий язык. Не сразу. Несколько дней мы знакомились. С нами была хозяйка, но всего лишь рядом: гулять, кормить, мыть, расчёсывать пса предстояло мне.

Удавалось не всё. Постепенно. Я решила звать его Мао, хоть он охотнее, наверное, отзывался на Дзинь.

— Вообще он привык, — рассказывала мне хозяйка. Её звали Вера и — нет — она не жена хозяину квартиры. — Мы всегда называли его по-разному, в зависимости от настроения. Дзинь — флегмат. Спокойный, как горы. Философ в душе.

Она вздыхала и украдкой вытирала слёзы. Ей тоже нелегко давалось это расставание. Но я радовалась, что она пока рядом и даёт возможность нам с собакой хоть немного притереться.

Три дня, данные Юджином, истекли очень быстро — я и не заметила. Наверное, потому, что некогда было бояться и дрожать от страха.

Юджин вынырнул, как призрак. Мы как раз с Мао пробно гуляли вдвоём.

— Только ты, Бабочка, можешь найти на свою прекрасную задницу столько приключений. Браво. Мало тебе ребёнка и больной сестры. Теперь ты ещё и в няньки к старому псу записалась.

— Зато у меня есть крыша над головой, — возразила я и потрепала Мао по холке. Пёс тяжело вздохнул и рыкнул на Юджина.

— Защитник, — ухмыльнулся тот, ничуть не испугавшись. — Правильное решение, Бабочка. Не самое лучшее, но в сложившихся обстоятельствах — сойдёт. Покажи мне свои хоромы.