Убийство со взломом - Колин Харрисон

Питер больше не слушал его, потягивал сок, внезапно приободрившись. Угловой дом, где работают женщины-маляры, – это верный знак, видно, Дженис остановилась именно там, если учесть ее взгляды и работу в Центре, которой она занимается. Возможно, дом этот и принадлежит тем женщинам, что его красят. Он вышел из лавочки и опять направился к угловому дому, к его парадной двери, где стал прислушиваться, не слышно ли пилы, или молотков, или голосов внутри. Все было тихо.

Осмелится ли он? Да, конечно, – другого не остается. Он толкнул очищенную свежеоструганную дверь и, осторожно ступая, прошел в пыльный холл. Перед ним были голые, заляпанные цементом стены – жилые комнаты, столовая. Свисали еще не укрепленные провода. Он шел торопливо, слыша звук собственных шагов, все время думая о пути к отступлению. Работы, видимо, производились в кухне. В ее окно он видел маляров, расположившихся на обед за столом на заднем дворе под полузасохшим вязом. В другой части двора виднелись голые кусты, старая потрескавшаяся галерейка, разнообразный мусор, сгнившие доски и заросли необрезанных, неухоженных и низкорослых деревьев. Одна из малярш открывала термос, из чего, как он понял, следовало, что к трапезе они приступили только что. Женщины с наслаждением щурились, подставляя лица необычно теплым для такого времени года солнечным лучам, и болтали о чем-то своем. У него в запасе было несколько минут на то, чтобы осмотреться. В раковине были тарелки, в ящике – коробка хлопьев. Он потянул на себя ручку холодильника. Тот открывался с трудом, но, открыв дверцу и осмотрев содержимое холодильника, он успокоился. Он увидел там мокнущий в миске брикетик тофу, салатный соус, грейпфрут и завалы овощей на второй полке. Вода в бутылке. Одним словом, Дженис присутствовала здесь во всей своей вегетарианской красе и сущности. Пророщенная пшеница. Полбутылки вина. Вино красное, откупоренное ради какого-то счастливого празднества. Поселилась она здесь прочно. И уж, наверное, спала на втором этаже.

Кто-то громыхнул дверью. Питер быстро открыл портфель и извлек оттуда свой судебный блокнот. Вошла невысокая коренастая женщина в джинсовой куртке и футболке. Из-под одежды, слегка заляпанной краской, выпирали тяжелые груди. Она поставила под кран сифона пустую банку из-под содовой и наполнила ее.

– Что вам здесь надо? – осведомилась она, подняв взгляд на Питера.

– Я от компании застройщиков. – Он щелкнул авторучкой.

– А как вошли?

– Передняя дверь была не заперта, – ответил Питер. – Но у меня и ключ имеется. – Любезно улыбнувшись, он вытащил из кармана связку ключей, от которой отделил ключ от собственного его дома, словно намереваясь показать ей, что находится здесь на законных основаниях. Женщина едва взглянула на ключ.

– Вам известно, для чего теперь предназначен этот дом? – с подозрением спросила женщина, залпом выпив содовую.

Непонятно, почему она решила прощупать его.

– Да, – начал он, – но я не уверен, что вправе обсуждать это… Владельцы… просили меня… Словом, надеюсь, вы понимаете.

Женщина, видимо, сочла такой ответ приемлемым и даже кивнула, словно бы понимая, что он хотел сказать. Она опять наполнила банку и открыла заднюю дверь. Питер решился продолжить беседу.

– Пока вы не ушли, как обстоят дела с ремонтом верхнего этажа? Нас интересует водоснабжение и канализация, мы…

– Вот с этим как раз загвоздка, – прервала его она, тут же подхватив тему. – Там пол под раковиной придется снимать, а слесарь только после трех будет. Да пойдите сами посмотрите, а я обед пойду доканчивать.

Она прикрыла дверь и пошла в глубь двора. Питер проследил за тем, как она возвращается, он хотел посмотреть, не оглянутся ли на дом другие женщины, когда она вернется к ним за стол. Но, решив, что времени у него в обрез, ринулся вверх по лестнице и дальше по коридору миновал несколько спален. Дженис, уж конечно, выберет комнату, где солнце бывает утром. Ее комната оказалась последней; на полу был матрас – одинарный. Это хороший знак, решил он; рядом с матрасом стоял телефонный аппарат. На середину комнаты был выдвинут керосиновый обогреватель – как раз против таких обогревателей ведет кампанию филадельфийская пожарная охрана. Кто это поставил здесь такой обогреватель? В густонаселенных ветхих домах обогреватели часто опрокидываются, и тогда пожара не миновать. У него явилась мысль сломать обогреватель и купить Дженис новый, но, конечно, он тут же решил, что не имеет на это права, а все, что может, – это молить Бога, чтобы Дженис обращалась с обогревателем поаккуратнее. Возле телефона были папки с бумагами. Все они относились к деятельности Центра. Он быстро проглядывал содержание папок: проект, заявки, архитектурный план перестройки здания, соглашение с подрядчиком. Дом принадлежал женскому Центру. Какой еще дом стала бы красить женская бригада маляров и какой еще дом выбрала бы для проживания и секретной телефонной связи Дженис?

Поддавшись извечной слабости юриста, он потратил некоторое время на чтение проекта заявки:

«…потребность в организации филиала приюта ввиду недостаточной секретности нашего местопребывания в западной части города и настойчивого желания переместить клиентов в другой район. Таким образом, мы обеспечим временным пристанищем от восьми до десяти наших клиентов с их детьми. Это, конечно, лишь капля в море, учитывая кризисное состояние, в котором пребывают тысячи жительниц Филадельфии, и каждодневные драмы, разыгрывающиеся в нашем городе. Обращаться за помощью и консультацией можно будет по-прежнему в наш основной офис в Западной Филадельфии…»

Это объясняло и перестройку, и отключенный телефон, и парковку автомобиля в новом месте. Он чувствовал растерянность и внезапную грусть из-за того, что Дженис даже и словом не обмолвилась ему о новом доме, хотя она начала задумываться о нем, видимо, уже месяцев шесть назад. Она давно уже планировала расстаться с ним, а он и понятия об этом не имел. Интересно, думала ли она об этом, лежа с ним в постели, когда он, в пылу страсти, был, как дурак, уверен, что доставляет ей безумное наслаждение. Обдумывала ли она стадии своего освобождения за их совместными завтраками? Когда он рассказывал ей о своей работе? Когда она болтала по телефону с его матерью? Когда три месяца назад они в последний раз принимали гостей и она улыбалась и вела с гостями остроумную беседу? Складывая белье, ссорясь с ним, или же когда он говорил ей, иной раз со слезами на глазах, о том, как любит ее? Это казалось диким, невозможным, и все-таки это было правдой.

Он с грустью положил на место папки и вдруг отдернул руку, внезапно озаботившись тем, что оставил на папках отпечатки пальцев, да и всюду в доме теперь полно его отпечатков – достаточно, чтобы обвинить его во вторжении. Рядом с аккуратной постелью Дженис стояли радиобудильник и проигрыватель с кассетами – вкусы ее тяготели к лирике и музыке вдохновенно-торжественной – и лежала новая тетрадь. О, как хорошо он знал свою жену, знал это периодически вспыхивавшее в ней желание изменить свою жизнь, и сопутствовала этому желанию покупка небольшой записной книжки-блокнота, или же толстой переплетенной черно-белой тетради, или же, когда желание перемен было особенно неукротимым, элегантного ежедневника. Подобную тетрадь она держала рядом, пока раньше или позже не забывала о ней, после чего тетрадь перекочевывала в ящик письменного стола с разнообразным хламом, присоединяясь к своим предшественницам. Питер взял в руки очередной новый дневник.

Не надо ему его читать. Нет, прочесть его необходимо. Первая запись была сделана две недели назад.

– Упражнения – бег, класс аэробики, плаванье.

– Правильное питание (950 кал. ежедн.), воздерживаться от кофеина, молочных жиров.

– Упорядочить расходы.

– Не ждать слишком многого так рано.

Суббота: Въехала в новый дом. Предстоит много работы, но ничего существенного. Я прослежу за ремонтом и буду пока обживать помещение. Это предложила Лоррен; она в курсе моей истории с Питером. А также знает и о моих сомнениях насчет квартиры. Она замечательная, единственная из всех женщин, от которой я получаю то, чего никогда не получала от матери, если не считать миссис Скаттергуд, второй миссис Скаттергуд… Мне будет не хватать мамы Питера. Итак, жизнь несколько упростится – знай заботься о себе.

Вторник: Плохо я веду дневник! А ведь давала себе слово аккуратнейшим образом делать записи, соблюдать этот ритуал, призванный упорядочить мое свободное время, стать его костяком, а вдобавок дать выход эмоциям. Помочь мне понять все, через что я прошла, когда это «всё» уже в прошлом. Думаю о том, как там Питер. Он так себя вымуштровал, что не нуждается в подобных упражнениях. Всегда так бодр и деятелен, что это даже раздражает. Так много работает последние два года. Я спрашиваю себя, отчего он так много работает – оттого ли, что уже не любит меня, как прежде, или же он погружается в работу, отнимающую все его время и всю энергию, из-за меня и для меня? Разве не то же самое делаю я? Пытаться понять это – бессмысленно, все равно не выйдет. Не стану об этом думать. Сегодня после разговора с мистером Бракингтоном решила не писать в дневнике о том, как идут дела с разводом, а письма мистера Бракингтона складывать в отдельную папку. Он человек добрый и пожилой, каким-то образом потерял ногу. Проявляет заботу.