Миры Филипа Фармера. Том 05. Мир одного дня: Бунтарь, Распад - Филип Фармер

— Ox! — только и сказала Сник, обернувшись.

Справа, почти у кромки экрана, виднелся нос зеленой патрульной машины. Трое ганков в противогазах обрызгивали туманом четверых граждан — те медленно осели на пол коридора. Какие-то мужчина и женщина прыгнули на спины двоим ганкам и повалили их. Оставшиеся ганки направили струи тумана на борющиеся пары, и нападавшие застыли.

— Газ, должно быть, имеет остаточные эффекты, — рассмеялся Дункан. — Иначе эти двое сдались бы добровольно. Но ганкам требовалось сопротивление.

— Боже, что за кошмар! — вздохнула Сник.

Дункан приказал стенному экрану переключиться на местные новости. Потягивая вино, Дункан и Сник слушали диктора и поглядывали на сцены, снятые по всему городу. Иногда этот печальный ряд прерывали картины других городов, где проводился эксперимент, — там случилось то же самое. Органиков из Сан-Франциско и городов Орегона и Вашингтона спешно перебрасывали в помощь лос-анджелесским.

— Нелегко им будет расчистить сегодняшний мусор до полуночи, — заметил Дункан. — Среда просто на уши встанет. Да, далеко аукнется сегодняшний случай.

— И правительство возьмет свое, — закончила Сник. — Но все же…

— Да?

— Я все-таки не уверена, что нам нужна революция. Тебе не кажется, что мы обошлись бы и реформой? Если бы только нашелся способ гарантировать неприкосновенность результатов выборов — что еще менять?

Дункан вновь покачал головой:

— Держи-ка эти идейки при себе. И надейся — и молись! — чтобы наше начальство из БПТ не вздумало спросить, что ты на самом деле думаешь об их идеалах, когда тебя в следующий раз обрызгают туманом правды.

— Если наступит следующий раз.

Дункану не пришлось спрашивать, что она имеет в виду. Органики, несомненно, воспользуются возможностью допросить каждого из арестованных. Стандартный вопрос номер три: «Принадлежите ли вы к какой-либо подрывной организации?» Если один из членов БПТ будет пойман — а без этого не обойдется, Кабтаб уже, наверное, в руках ганков, — то схватят и Дункана с его подругой. Они не смогут рассказать ганкам ничего о следующем уровне организации БПТ. Начальство останется в безопасности — пока. Но Дункану придет конец.

— Если только… — пробормотал он.

— Что?

Он пересказал Сник то, о чем думал, добавив:

— Наш единственный, и очень слабый, шанс состоит в том, что у БПТ есть свои люди в правительстве и они каким-то образом замнут это дело. Но людям из БПТ нужно будет присутствовать на всех допросах — нет, проводить их, иначе об организации будет доложено, и наш гипотетический подпольщик уже не сможет скрыть информацию. Слишком многое играет против нас. Нет, надо что-то делать, и немедленно. Только вот что?..

В этот момент диктор объявил, что в Лос-Анджелесе объявлено военное положение. Всем гражданам, находящимся в квартирах, следовало оставаться на местах. Всем, кого объявление застало на улицах, — немедленно расходиться по домам. Единственным исключением становились служащие систем жизнеобеспечения — по экрану проскользил список должностей, диктор прочел их вслух.

В течение следующего часа повторялось то же сообщение, перебиваемое лишь редкими выпусками новостей о ходе очистных работ. Дункан прошелся по всем каналам и обнаружил там того же диктора.

— Похоже, — сказал он, — что ты застряла у меня до следующего вторника.

— Не вздумай только…

— Ты хочешь сказать «не тащи меня в постель»?

Сник кивнула, встала с кресла и пошла на кухню.

— У меня есть более важные проблемы, — бросил Дункан ей вслед. Это, конечно, была правда, но, предложи она заняться любовью, Дункан без колебаний забыл бы обо всем остальном.

«Я в ловушке, — подумал он. — Зажат между любовью и правительством. Разница только в том, что страсть к Пантее Сник меня не убьет. Понятия не имею, как смогу справиться с этим чувством, но по собственному (и чужому) опыту знаю, что переживу это. Возможно, боль останется во мне, как инкапсулированная туберкулезная палочка, но я смогу жить нормальной, здоровой жизнью — более или менее. Но ни теперь, ни позже я не смогу ничем повлиять на решение Пантеи. Только одна женщина, а я не способен решить эту проблему, в то время как правительство — система, собравшая против меня тысячи, и я уверен, что смогу побороться с ним».

Поглядывая на экран, где шел очередной выпуск новостей, Дункан перебирал в уме возможности побега. На улицы выйти сегодня уже не удастся. Безумную идею слезть по веревке из окна или на планере — где его взять? — спуститься к водам залива он тоже отверг. Придется оставаться в квартире до полуночи — часа если не колдовского, то каменящего. И тогда придется сделать выбор — войти в цилиндр или остаться.

Если он выберет последнее — что тогда?

Какое бы решение Дункан ни принял, ему придется уговаривать Сник последовать за ним. Если ее схватят и допросят, то она выдаст его, сама того не желая. Логика безупречна — но люди в большинстве своем следуют не аристотелевой или хотя бы символической логике, но той не поддающейся анализу и пониманию системе, которую создают их эмоции. Сначала мы чувствуем, а потом рационализируем.

Дункан поднялся, собираясь зайти в кухню, — Сник почему-то задерживалась. Но в этот момент картина на экране изменилась. Передавали из третьего органического участка двадцатого уровня. Ганки суетились, разгружая и перевозя тела, непрерывным потоком прибывавшие в участок, — тела обработанных туманом и привезенных для допроса, с которым, вероятно, придется обождать до следующего вторника. Репортер объяснял, что число «задержанных» слишком велико, чтобы быстро разобраться со всеми. Большинство из них будут окаменены на участковых аппаратах и отправлены пока на склад. Но поток арестованных так велик, что пришлось задействовать разбросанные по всему городу аварийные каменительные станции. Госпитали переполнены, так что всех раненых и погибших — задержанных или нет — отправляли в анабиоз, пока не придет их очередь — а это, как заметил репортер, может занять два, а то и три вторника.

«Никогда еще со времен последнего землетрясения мегаполис не переживал подобной катастрофы», — говорил репортер.

— О черт, — отозвался Дункан. Среди тел он заметил тушу падре Кабтаба. Робот-подъемник подсунул свои широкие лапы под неподвижное тело падре, лежащее лицом вниз на длинной многоколесной тележке вместе с многими другими, поднял — руки падре безжизненно повисли, — развернулся и въехал в двадцатифутовый проем. Камера надвинулась, показывая во всех подробностях профиль Кабтаба, раскрытый рот и широко распахнутые глаза.

«Как я говорил, — рассказывал репортер Генри Кан Хорриг, — мы не смогли получить никаких сведений о многих из задержанных для допроса. Однако о человеке, которого вы видите на своих экранах, я смог кое-что узнать. Как сообщил нам высокопоставленный органик, этот задержанный, личность которого еще не подтверждена, но ожирение очевидно, доставил арестовывавшим его офицерам немало хлопот. Двое потеряли сознание от его ударов, третьему он сломал руку, а еще двух жестоко избил, прежде чем его усмирили. Задержанный, очевидно, проповедовал на улице, что само по себе является нарушением порядка второй степени при первом приводе и уголовным преступлением третьей степени — при втором. От него исходил сильнейший запах спиртного, и поскольку его схватили рядом с таверной „Сногсшибаловка“, он мог быть одним из тех, кто разграбил запасы этого заведения. В этом случае…»

Дальше Дункан слушать не стал.

— Пантея! Пантея! — Он кинулся в кухню.

Сник сидела за столом у большого окна и глядела вниз, на гавань.

— Что случилось? — обеспокоенно спросила она, оборачиваясь.

Дункан рассказал о случившемся, добавив:

— Если мы не предпримем чего-нибудь, и быстро, нам конец.

Дункан заметил, что Пантея уже не пила вина — на столе перед ней стояла большая кружка горячего кофе. Хорошая мысль — не время затуманивать мозги алкоголем.

— Только не надо глупостей делать, — ответила Сник.

Дункан присел на другой край стола и тоже выглянул в окно. Внизу проплывали громадные сухогрузы, паруса яхт сияли на вечернем солнце. Предписанный график движения соблюдался — очевидно, опьянение свободой, о котором твердили ганки, поразило только тех, кто находился в городе, пощадив оставшихся за его пределами. Интересно, как ганки объяснят это?

С легкостью. Моряков немного, контакт между ними ограничен, и массовая истерия башен их не затронула.

— Я не хочу торопиться. Я думаю. Единственный путь — единственный, на котором у нас появится шанс, — это стать дневальными. — Дункан встал.

— Чтобы нас схватили уже в среду? — иронически спросила Сник.

— Я опытный дневальный. Вряд ли кто-то знает об этом ремесле больше меня.