Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль - Дитрих Айгнер

Одним из постоянных принципов жизни Уинстона Черчилля была его верность самому себе, нежелание или неспособность выйти за рамки собственного эгоцентризма, изменить себя в какой бы то ни было ситуации. При всей своей талантливости он играл, в сущности, одну роль — роль активно и успешно действующего героя по отношению к самому себе. Его противники приписывали ему беспечную искренность, имевшую очень субъективные качества: сам о, ц мало заботился о тоэд, как это качество воспринималось другими людьми, поскольку никогда не забывал о своей главной цели: находиться в центре всеобщего внимания и завоевывать публику. Всю свою жизнь Уинстон Черчилль был благодарным объектом для публицистики: все, что делал и говорил, было новым, проявления его деятельности всегда были несколько театральными; даже дорожное происшествие, случившее с ним в Нью-Йорке в конце его карьеры, он сумел обернуть в свою пользу. В отличие от многих своих современников, людей «старой школы», он всегда высоко ценил значение средств массовой информации и публику, стоявшую за ними. Он сумел использовать их в собственных целях, оказывая им со своей стороны различные знаки внимания. Вступив в политическую жизнь Англии в возрасте 21 года, он в течение сорока лет продолжал оставаться в ней, исполняя роль актера, летописца, критика и судьи в своих собственных делах. Пройдя через лабиринты своей неспокойной жизни, он всегда умел вызвать к себе внимание, даже если оно не переходило со временем в почитание.

Можно было попытаться объяснить такое стремление к общественному вниманию и популярности склонностью Черчилля к шумихе и «показухе». Такому негативному истолкованию его поведения способствовала не только сама манера его поведения — рассчитанная на внешний эффект, предполагавшая его неизменную сигару, запомнившаяся всем еще со времени, предшествовавшего второй мировой войне, — но и обыгрывание им своего внешнего образа, доходившее почти до нарциссизма в годы его наибольшей политической активности, стремление создать свой индивидуальный внешний стиль поведения, который закончился разработанными им указаниями о собственном захоронении. При всем этом мы только в самой малой степени приближаемся к сути его личности. На сцене, которую он выбрал для себя, атрибуты театральности стали восприниматься как признаки духа времени; в сознании масс, позволявших управлять и манипулировать собою, они превратились в символ политического успеха с чертами модернизма, которыми, однако, нельзя до конца объяснить его поведение. «Это ваша победа!» — эти слова были брошены им как призыв в ликующую толпу народа. Произнося их, Черчилль даже не предполагал, насколько он был прав в этом суждении.

Что действительно привлекает нас в образе Уинстона Черчилля? Не его театральность и ярко выраженные ораторские способности, а скорее могучий дух и сила его личности, огромная жизненная энергия этого общественного деятеля, который в течение пятидесяти лет вынужден был идти навстречу основным течениям своего времени, уподобляясь Дон-Кихоту, боровшемуся с ветряными мельницами. Находясь во власти собственных несовременных представлений, он хотел доказать всем возможность существования процветающей власти, если во главе этой власти находятся незаурядные личности, и при этом он смог выиграть у мира только последнюю битву. С этим связана трагедия личности Черчилля, давно подмеченная внимательными исследователями его жизни и деятельности. «The Tragedy of Winston Churchill» («Трагедия Уинстона Черчилля») — так называлась книга, появившаяся в 1930 году, подводившая итог его политической карьере (Черчиллю было тогда 55 лет). Сорок лет спустя один английский историк, подводя в своей книге итог этого первого большого периода жизни Черчилля, определил этот этап как «учеба на политических ошибках». В какой-то короткий счастливый период между этими датами жизнь Черчилля достигла кульминации, когда его мечта осуществилась и он стал «спасителем нации» и избранным ею лидером, таким как описанный им самим образ Моисея, спасителя израильского народа. К этому времени относится возникновение легенды, распространившейся еще при его жизни, согласно которой ему сначала приписали черты романтического мечтателя XX века, а затем подняли его значение до величины национального символа эсхатологического масштаба. «Деятельность Уинстона Черчилля открывала человечеству будущее», — писал один из его наиболее солидных биографов, и если в некрологах в январе 1965 года употреблялись такие слова, как «спаситель» и «избавитель», то их нельзя было считать совершенно безосновательными. В личности Черчилля нашла свое воплощение англосаксонская идея, его неординарная личность придала романтическую окраску и закату Британской империи, и национальному падению Англии.

Было бы слишком рискованным бороться с мифами и фигурами, которым общество придавало символическое значение, поскольку они ведут свое собственное существование по ту сторону всего рационального, однако имеют право на существование в истории каждого народа, сохранившего волю к самоутверждению. Не критиканство и не иконоборчество должны послужить основой для трезвой оценки личности Уинстона Черчилля, а желание понять парадоксальность этого человека, прошедшего путь, на котором было немало поражений, человека, ставшего в конце концов фигурой национального значения, причем вся его жизнь совпала с тем временем, которое по своим движущим силам и идеалам было ему чуждым.

ВИКТОРИАНСКАЯ ЮНОСТЬ

(1874–1900)

Время правления королевы Виктории (1837–1901) можно отнести к Золотому веку английской и даже европейской истории. За сто лет развития это островное государство стало ведущим почти во всех областях человеческой деятельности. Англия превратилась в самую значительную промышленную, торговую и финансовую державу. После свержения Наполеона для нее наступил период относительного покоя, использованный ею для создания мощного флота, который в сочетании с духом предпринимательства торговцев, мореплавателей и колонизаторов стал утверждать превосходство Европы на всем земном шаре. Со времени римского императора Августа в истории не было более яркого и масштабного примера единения власти и богатства. Звучавшее в те времена гордое выражение «Civis Romanus sum» («являюсь гражданином Римского государства») нашло теперь соответствие в уважении, которое обрело понятие «британское гражданство» во всех концах земного шара. Чувство достоинства, присущее британцам этой эпохи, выдающийся английский историк Томас Бабингтон Маколей выразил следующим образом: «Британцы принадлежат к самому великому и самому развитому народу, существовавшему на земле. Они распространили свою власть на все части земного шара; они довели до совершенства медицину, всевозможные транспортные средства сообщения, самые различные технические достижения и промышленное производство — буквально все, что облегчает жизнь, делая ее более приятной; об этом наши предки не могли и мечтать; британцы создали литературу, не уступавшую лучшим образцам греческого искусства; они открыли законы движения небесных тел, старались осторожно подойти к исследованию человеческого мозга и — в такой же степени — проявили свое преимущество в области политического прогресса».