Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков

бумаги. Я сейчас же с возмущением сказал об этом полковнику Топилджикову. После некоторых дополнительных объяснений между нами полковник стал несколько сдавать свои позиции, я же настаивал на производстве расследования по этому делу. Затем мне было сказано, что все мы, прибывшие из Велико-Тырнова, освобождаемся, но на условиях оставаться в Софии без права выезда, впредь до особого распоряжения. Будучи на свободе, я в тот же день посетил нашего посланника Петряева и генералов Миллера и Ронжина. Решено было действовать.

11 сентября я был у главного секретаря Министерства внутренних дел Коссовского, которого поставил в известность о происшедшем. Затем посетил полковника Топилджикова и секретаря премьер-министра Кисинова.

12 сентября я подал официальное заявление министру правосудия о производстве расследования. В тот же день я, вместе с генералом Ронжиным, был вызван в военное министерство, где полковник Топилджиков объявил нам, что Высший административный Совет решил выслать из Болгарии меня и некоторых старших чинов штаба корпуса, но время высылки не было указано.

Днем, когда я находился в ресторане «Шишман», куда был приглашен председателем Всероссийского Земского Союза А.С. Хрипуновым, приехавшим из Парижа, мне было подано письмо от Щеглова, офицера, исключенного из армии по суду, с просьбой принять его по весьма важному делу. Щеглов ожидал моего ответа при входе в ресторан. Я вышел к нему, но, не находя возможным вести с ним разговор в такой обстановке, назначил ему свидание у себя в гостинице в 7 часов вечера. В назначенное время Щеглов прибыл. На мой вопрос, какое же у него важное дело, Щеглов ответил, что он уполномочен советской властью предложить мне, как командующему в настоящее время 1-м армейским корпусом, перейти со всем корпусом к ним, причем советская власть гарантирует оставление в неприкосновенности всей организации и состава корпуса, во главе со мною и всеми начальствующими лицами. Подобная наглость, естественно, вызвала желание выгнать этого предателя, ибо в наших условиях большего сделать было нельзя. Но тут же у меня явилась мысль попробовать добыть от Щеглова некоторые сведения, могущие быть нам полезными. Я стал задавать ему вопросы. Прежде всего – как советская власть может распоряжаться в чужой стране, в Болгарии? На что Щеглов ответил: «Болгарское правительство у нас в руках». Затем он признался, что это советская организация в Болгарии сфабриковала все фальшивые документы и потребовала нашего ареста. Учитывая важность этих признаний, в особенности если бы их мог услышать представитель болгарского правительства, я сказал Щеглову, что сразу не могу дать ему ответа на сделанное предложение, и просил его прибыть ко мне на следующий день, то есть 14 сентября, в 6 часов вечера, на что он, видимо с радостью, согласился.

План мой был следующий: с утра 14-го повидать полковника Топилджикова, рассказать ему о своей беседе со Щегловым и постараться затем официально зафиксировать признания Щеглова. Для этой цели снять соседний номер гостиницы, в котором ко времени прихода ко мне Щеглова должны будут находиться два офицера, от нас и от болrap, которые, слыша весь мой разговор со Щегловым через приоткрытую задрапированную дверь между номерами, должны будут записать и подписать слышанное, что и явится документом, свидетельствующим признания Щеглова – что болгарское правительство в руках советской власти и что все так называемые документы, якобы найденные у нас, поддельные.

14 сентября утром я отправился в военное министерство, к полковнику Топилджикову, чтобы приступить к выполнению намеченного плана. Полковник Топилджиков выразил большое удивление по поводу признания Щеглова, но после некоторого колебания все же согласился с моим предложением, назначив от себя полковника Генштаба Радева (русской Академии Генштаба), я же назначил полковника Генштаба Зайцова75. К 6 часам вечера полковник Зайцов уже находился в соседнем номере, ожидая полковника Радева. В 6 часов прибыл ко мне Щеглов, а Радев так и не явился. Полковник Топилджиков обманул меня, видимо, не в интересах болгарского правительства были признания большевистского агента. Мой план не удался, а следовательно, терялась и цель разговора со Щегловым. Я перешел в наступление, высказал ему свое глубокое возмущение его изменой и предательством, посоветовал ему раскаяться в своих преступлениях, на чем и закончились эти чрезвычайно неприятные переговоры.

Последующие дни проходили в хлопотах о прекращении гонений, о возможности вернуться в Велико-Тырново, о возвращении нам опечатанного имущества и т. д. Одновременно нужно было хлопотать и об улучшении тяжелого положения наших чинов, работавших на Мине Перник, в особенности в отношении жилищных условий.

Желая осуществить давно задуманную поездку на Мину Перник с целью ознакомления с условиями быта и нужд наших рабочих, 27 сентября утром я с уполномоченным Красного Креста А.Е. Фельдманом отправился на автомобиле на Перник, куда и прибыл в 10V2 часов. Дабы избежать излишней огласки и считая свою поездку неофициальной, я не посетил дирекцию рудника, а прямо направился к питательному пункту Красного Креста, куда и вызвал начальника группы корпуса полковника Дядюру76. Решив на месте вопрос о расширении питательного пункта и устройства при нем амбулатории, я в сопровождении полковника Дядюры обошел некоторые рудники и осмотрел бараки, где помещались наши рабочие. При обходе помещений я беседовал с нашими, расспрашивал их о нуждах и отвечал на их вопросы. Около 15 часов я прибыл в комнату полковника Дядюры, жившего в здании Кметства (общинское управление). Туда же стали приходить старшие партий частей корпуса. Я ознакомил их с текущими новостями, организацией починочной маетерской, чайной, читальной и амбулатории на Пернике, а также с распределением белья и обмундирования, которым я располагал. При этом передо мною на столе лежала памятная записка и листки с разными справками. Когда наша беседа подходила к концу, внезапно вошли кмет (староста) и рабочий, видимо коммунист, ибо в петлице у него была красная звезда. Кмет в резкой форме спросил, что у нас за собрание? Я ответил, что воспользовался случаем, прибыв из Софии, побеседовать со своими соотечественниками. Кмет схватил лежавшие передо мною записки и, сочтя их за какие-то «документы», объявил, что он всех нас арестовывает за устройство неразрешенного собрания, после чего вышел, приставив к дверям одного из служащих кметства.

Считая обвинение кмета неправильным, самый арест самочинным и не желая подчиниться произволу, я вышел из помещения, не обращая внимания на караульного, и направился к питательному пункту Красного Креста. Там в 161 ⁄2 часов мы должны были встретиться с Фельдманом, чтобы вернуться в Софию. Однако в назначенное время Фельдман не прибыл, и я остался поджидать его. Минут через 10 подошли болгары, вместе с коммунистом с красной звездой, сопровождавшим кмета,