Русь нерусская (Как рождалась «рiдна мова») - Александр Каревин

Австрийское правительство пыталось насадить в Буковине «украинскую национальную идею», назначая туда учителями «национально сознательных» выходцев из Галиции. Однако это привело к росту антигаличанских настроений. В ход пошли лозунги: «Буковина для буковинцев!», «Долой чужеземцев!». Буковинцы предпочли «примитивную индивидуалистическую борьбу с галичанами — „конкурентами“ за должности, чем борьбу с помощью галичан за освобождение Буковины» {545},— сокрушался один из деятелей украинского движения.

Во время Первой мировой войны буковинцам, так же как жителям других западноукраинских земель, пришлось пережить кровавый австро-венгерский террор. Как пишет тот же деятель, австрияки «вешали население, преимущественно крестьян, считая их агентами России. Множество буковинцев жили уже в России, куда много их сбежало, а еще больше сидело в Талергофе» {546}. Этот же «национально сознательный» деятель приводит довольно интересную подробность из жизни послевоенной Буковины. В 1919 году в край приехала миссия Антанты, которая должна была определить, в состав какой страны включать Буковину. Эмиссары Антанты объезжали села, собирали крестьянские сходы и опрашивали людей. Подлинную цену антантовской «демократии» буковинцы узнали позднее, когда их земли присоединили к Румынии, хотя не было ни одного села, где население высказалось бы за это. Но речь о другом. На сходах представитель Антанты, французский офицер, общался с крестьянами на русском языке («російській мові») {547}. Этот язык был там не чужим.

Под румынами буковинцам было не лучше, чем под австрийцами. Новая власть (так же, как и поляки в Галиции) первый удар обрушила на русский язык, изгоняя его из школ и стремясь вытравить из жителей русское самосознание. Так же, как и в Галиции, вслед за антирусскими репрессиями правительство стало ущемлять и украинское движение. «Разогнав сначала в оккупированных краях русские школы,— пишет «национально сознательный» автор,— румынское правительство допустило украинские школы работать, надеясь спровоцировать ссору между украинским и русским населением. Года через два украинские школы постигла та же участь, что и русские» {548}. 24 июня 1924 года был принят специальный закон о румынизации, на официальном уровне объявлено, что буковинцы — это «обрусевшие румыны» {549} (все-таки «обрусевшие»), которые «забыли свой родной язык», а теперь «должны вернуться в лоно материнской культуры» {550}. И так же, как и польские власти, Бухарест, убедившись, что превратить русских буковинцев в стопроцентных румын не удастся, прибегнул к украинизации. Но, как и в Галиции, полный успех украинизации был достигнут в Буковине уже после Второй мировой войны.

Несколько иную языковую историю имело Закарпатье. С распадом Киевской Руси оно подверглось венгерской агрессии, было включено в состав Венгрии и впоследствии вместе с ней вошло в Австрийскую империю. Оторванное от остальной Руси, население пребывало в культурной темноте. Лишь в конце XVIII века епископ мункачевский (мукачевский) Андрей Бачинский, стремясь к тому, чтобы (как он выразился в одном письме) «священники обучались тому русскому языку, патриархом которого был Ломоносов» {551}, ввел в местной семинарии преподавание богословия по-русски. На этом же языке епископская канцелярия вела переписку с приходским духовенством. Однако в условиях австрийского господства и существования крепостного права эти меры не могли существенно повлиять на общее состояние просвещения в крае. Тем более, что уже при преемнике Бачинского они были отменены.

Возрождение Угорской Руси началось в ходе революции 1848—1849 годов. Стали выходить газеты и книги на русском языке. Было образовано литературное общество св. Василия Великого. Угрорусская молодежь выписывала из России произведения А. С. Пушкина, В. А. Жуковского, Н. В. Гоголя, А. С. Хомякова, которые пользовались среди закарпатцев огромным успехом. «На Угорской Украине под влиянием Адольфа Добрянского воцарилось в 50—60 годах полностью москвофильство так, что сквозь него не могла пробиться украинская национальная идея» {552},— жаловался «национально сознательный» деятель. Действительно, когда в Галиции поляки стали энергично взращивать украинство, население Угорской Руси этой затеи не поддержало. «Мы, бедные угро-русские, радуемся, что наши галицкие братья по крови и вере занимаются нами и поддерживают в нас еще русский дух. Но на ту деятельность, которую развивает Ваша так названная украинофильская партия, мы, угро-русские, смотрим не совсем симпатично,— писал известный закарпатский общественный деятель священник Ставровский не менее известному галицкому украинофилу В. Гнатюку в ответ на призыв последнего присоединиться к украинскому движению.— Предполагаю, что Вы не будете за то гневаться, если тут выскажу Вам откровенно то общее мнение, которое мы, угро-русские, имеем о Вашей партии». Ставровский упрекал украинофилов в попытках навязать народу вместо русского языка испорченный, т. е. всю ту же выдуманную поляками «рідну мову», которую «ни украинские, ни галицкие, ни угорские русские не употребляют и трудно понимают; кроме того, употребляемая у Вас орфография неестественная, научной этимологии и лингвистике противная. Если бы Вы писали соответственно правилам и тысячелетнему преданию, тогда бы и галичане, и наши русаки лучше поняли Вас… Наконец: Ваша партия заявила недавно во всеуслышание, что она отвергает всякую солидарность с прочими русскими, которых называет москалефилами. Из этого следует, что Вы всех нас, не принимающих Вашего радикализма и Вашей орфографии, считаете как бы врагами государства, и что Вы стоите в солидарности с поляками и даже под покровительством поляков, которые внушают Вам все эти выше исчисленные стремления. Вот наше угро-русское духовенство и простой народ имеют такое воззрение о Вашей партии, и пока Ваша партия будет в том направлении действовать, до тех пор угро-русские не будут ей сочувствовать» {553}.

«Благодарю Вас за Вашу почесть и доверие, которым вы меня в сем интересном деле одарили. Но я уже наперед должен изъявить, что я ваш человек не могу быть, понеже мои начала с взором русской письменности и радикально противные суть, тем, которые общество Шевченко (имелось в виду «научное общество Шевченко», возглавляемое Грушевским.— Авт.) распространять старается. Так думаю, что и другого никого на Угорщине между нами не найдется, который бы к сему обществу пристал, настолько оно дискредитировано у нас. Ведь оно и у вас больше вреда, чем пользы принесло. Мы себе таких экспериментаций не можем дозволить… Язык того общества нам совсем чужой и не понятный, мы его не разумеем. У нас бы высмеяли человека, если бы вашим исполяченным и испорченным жаргоном пробовал говорить или писать. Мы не меняем наше наречие на вашу выкручену мову. То есть мы, пока нас благоизволит милосердный Господь поддерживать, останемся русскими и не переменимся на руских» {554},— отмечал в письме тому же Гнатюку другой видный деятель Закарпатья С. Сабов.

Категорически выступал против попыток отделиться от русского литературного языка и крупнейший угрорусский поэт того времени Иван Сильвай: «Я прочитал изданные Вами „Лірники“, это издание также интересно, как всё, что входит в состав этнографии,— писал он Гнатюку.— Только не понимаю, почему пользуетесь вы „кулішівкою“. У нас не только не увлекается ею никто, но напротив, кто только немножко занимался сравнительной филологией, тот всю кулішівку, все покушения к литературному разъединению и сепаратизму считает детскою чепухой» {555}. В другом письме Сильвай подчеркивал: «По эту сторону Карпат нет ни одного образованного русского человека, который увлекался бы вашею самостийною правописью и самородными мриями. Понапрасну станете Вы утверждать, уж хоть с клятвою, что вы русин, вас все будут считать поляком, портителем прекрасного русского языка. Издаваемой вами книги вы мне не посылайте, мне довольно муки причинило одно прочтение вашего самостийного письма, а не то еще целой самостийной книги» {556}.

О том же писал и угрорусский писатель М. Котрадов: «Мы пишем по-русски, так, как пишет умнейшая, образованнейшая и большая часть русского мира, а письма свои и заграничные читаем по выговору нашего народа. Оттуда происходит, что наш русин селянин лучше поразумеет наш панрусский, нежели ваш (галицкий) областной слог» {557}.

Еще один известный закарпатский деятель — Иван Раковский недоумевал по поводу стремления российских украинофилов создавать отдельный малорусский язык и литературу: «Как могла образоваться в пределах самой же России партия, отвергающая настоящий письменный русский язык? Что в Австрии готова почва для подобного рода деятелей — это нам понятно: ибо, само собой разумеется, что немецкое правительство равнодушно не может смотреть на преуспеяния другой народности, могущей, в свое время, оспаривать преобладание немецкого элемента; но что в России, и именно между соплеменниками нашими малороссами находятся мечтающие об образовании малорусской литературы, отдельной от настоящей русской, это, конечно, приводит нас в изумление… Мы должны заметить, что нисколько не видим нужды покинуть настоящую русскую литературу и гоняться за призраками какой-то новой малорусской литературы» {558}. Раковский удивлялся намерению возвести неправильное произношение некоторых русских слов в грамматические нормы и на такой основе создать новый язык: «Не находим мы никакой ни грамматики, ни логики в употреблении следующего образа писания: „вже“, „де“, „ще“, „усе“, „гострий“, „читав“, „говорить“, „у церковь“, „у корові“ и пр. вместо „где“, „ещё“, „всё“, „острый“, „читал“», „говорит“, „в церковь“, „в корове“». По его мнению, многие слова в отдельных местностях произносятся по-своему, отлично от правильного литературного произношения, и от произношений других местностей. Например, «знау», вместо «знаю», «цярь» вместо «царь», «читат» вместо «читает» и т. д. Сколько же пришлось бы создавать языков? {559} «Мы не считаем настоящую русскую литературу чуждою для малорусского племени, трактуем ее как общее достояние всех русских» {560},— делал замечание угрорус.