Смерть королей - Бернард Корнуэлл

Альфред посвятил свою жизнь защите Уэссекса и отчаянно хотел получить гарантии, что все его достижения не будут выброшены его наследником, его беспокойство было таким глубоким, что он не мог оставить эту тему. Он так жаждал получить гарантии.

— Ты оставляешь его с хорошими советниками, господин, — сказал я, не потому что я в это верил, а потому что он хотел это услышать. Многие члены витана и правда были хорошими советниками, но в нем было и много людей церкви вроде Плегмунда, чьим советам я бы ни за что не стал доверять.

— И король может отвергнуть все эти советы, — сказал Альфред, — потому что в конце концов, решение всегда принимает король, это его ответственность, это именно король оказывается мудрым или глупым. И если король глуп, что случится с королевством?

— Не беспокойся, господин, — сказал я, — потому что Эдвард ведет себя так, как и все молодые людии.

— Но он не такой, как другие молодые люди, — строго сказал Альфред, — у него с рождения есть привилегии и долг.

— И девичья улыбка, — сказал я, — может размыть чувство долга быстрее, чем огонь расплавит лед.

Он уставился на меня.

— Так ты знаешь? — сказал он после долгой паузы.

— Да, господин, я знаю.

Альфред вздохнул.

— Он сказал, что это страсть, что это любовь. Короли не женятся по любви, лорд Утред, они женятся, чтобы обезопасить королевство. А она ему не подходила, — сказал он твердо, — она была нахальной! Бесстыдной!

— В таком случае, мне хотелось бы быть с ней знакомым, господин, — сказал я, и Альфред засмеялся, хотя это усилие причинило ему боль и превратилось в стон.

Осферт понятия не имел, о чем мы разговариваем, и я показал ему, слегка покачав головой, что ему не следует спрашивать, а потом я подумал о тех словах, которые могли бы дать Альфреду те гарантии, которых он хотел.

При Бемфлеоте, господин, — сказал я, — я стоял рядом с Эдвардом в стене из щитов, а невозможно скрыть свой характер, стоя в стене из щитов, и я понял, что твой сын — достойный муж.

— Обещаю, он человек, которым можно гордиться, — я поколебался, а затем кивнул в сторону Осферта, — как и все твои сыновья.

Я увидел, как Осферт крепче сжал руку короля.

— Осферт — достойный муж, — сказал Альфред, — и я горжусь им, — Альфред похлопал своего незаконного сына по руке и снова посмотрел на меня. — А что еще произойдет? — спросил он.

— Этельволд предпримет попытку захватить трон, — сказал я.

— Он поклялся этого не делать.

— Он легко дает клятвы, господин. Тебе следовало перерезать ему глотку двадцать лет назад.

— О тебе говорят то же самое, лорд Утред.

— Может, тебе нужно было последовать советам, господин?

На его губах появился призрак улыбки:

— Этельволд — жалкое создание, — сказал он, — ни дисциплины, ни разума. Он не представляет опасности, просто служит напоминанием о том, что все мы ошибаемся.

— Он разговаривал с Сигурдом, — сказал я, — и у него есть нелояльные тебе союзники в Кенте и Мерсии. Вот почему я приехал в Винтанкестер, господин, чтобы предупредить тебя об этом.

Альфред смерил меня долгим взглядом, а потом вздохнул.

— Он всегда мечтал стать королем, — сказал он.

— Пришло время убить и его, и его мечту, господин, — твердо произнес я. — Скажи только слово, и я избавлюсь от него.

Альфред покачал головой.

— Он сын моего брата, и он слаб. Я не желаю, чтобы на моих руках была кровь члена семьи, когда я предстану перед Господом в судный день.

— Так ты позволишь ему жить?

— Он слишком слаб, чтобы быть опасным. Никто в Уэссексе его не поддержит.

— Очень немногие поддержат его, господин, — сказал я, — так что он вернется к Сигурду и Кнуту. Они вторгнутся в Мерсию, а потом в Уэссекс. Будут битвы, — я поколебался. — А в этих битвах, господин, Кнут, Сигурд и Этельволд умрут, а Уэссекс и Эдвард будут спасены.

Он недолго поразмышлял над этим хлипким утверждением, а затем вздохнул.

— А Мерсия? Не все в Мерсии любят Уэссекс.

— Лорды Мерсии должны выбрать, на чьей они стороне, господин, — сказал я. — Те, кто поддерживают Уэссекс, окажутся на стороне победителей, а остальные умрут. Мерсией будет править Эдвард.

Я сказал ему то, что он хотел услышать, но также и то, во что я верил. Это так странно. Меня никогда не смущали предсказания Эльфадель, но когда меня попросили предсказать будущее, у меня не возникло никаких сомнений.

— Как ты можешь быть уверен? — спросил Альфред. — Ведьма Эльфадель тебе все это рассказала?

— Нет, господин, Она сказала мне прямо противоположное, но она говорит лишь то, что велит ей ярл Кнут.

— Дар предвидения, — сурово заметил Альфред, — не может быть дан язычнику.

— Но ты все же просишь меня предсказать будущее, господин? — спросил я с озорством, и был вознагражден еще одной гримасой, которая должна была изображать улыбку.

— Как ты можешь быть уверен? — спросил Альфред.

— Мы поняли, как биться с северянами, господин, — сказал я, — но они не научились биться с нами. Когда у тебя есть крепость, все преимущества у ее защитников. Они будут атаковать, мы защищаться, они проиграют, мы победим.

— Ты говоришь так, как будто это просто, — сказал Альфред.

— Битва проста, господин, может, поэтому я так хорош в битвах.

— Я ошибался в тебе, лорд Утред.

— Нет, господин.

— Нет?

— Я люблю датчан, господин.

— Но ты — меч саксов?

— Wyrd bi fulræd, господин. Судьба неумолима, — сказал я.

Он моментально закрыл глаза. Он лежал так неподвижно, что несколько мгновений я думал, что он умирает, но затем он снова открыл глаза и бросил хмурый взгляд на почерневшие от дыма стропила. Он пытался подавить стон, но он все же вырвался, и я увидел, как боль пробежала по его лицу.

— Это так тяжело, — сказал он.

— Есть снадобья от боли, господин, — сказал я безо всякой надежды.

Он медленно покачал головой.

— Дело не в боли, лорд Утред. Мы рождены для боли. Нет, судьба — сложная штука. Все ли предопределено? Предсказание — не есть судьба, и мы можем выбирать свой путь, несмотря на то, что судьба считает, что не можем.

— Так если судьба существует, имеем ли мы на самом деле выбор? — я произнес эту ерунду, позволяя ему самомму поломать голову над этим вопросом, на который нет ответа. Он посмотрел на меня.

— Какова будет твоя судьба? — спросил он.

— Я вновь захвачу Беббанбург, господин, а когда буду лежать на смертном одре, я хочу, чтобы оно стояло в высоком доме в Беббанбурге и звуки моря наполняли бы мои уши.