Навои - Айбек

Заедая урюковые косточки хлебом, посыпанным кунжутом, юноша мысленно спорил с невидимым противником. Вошел Зейн-ад-дин. Султанмурад, который в последнее время редко видел своего друга и очень по нему соскучился, радостно обнял Зейн-ад-дина и усадил его рядом с собой.

Зейн-ад-дин посвятил себя каллиграфии, музыке и шахматам. Во всех этих областях его уже причисляли к выдающимся знатокам. К тому же он приобрел большое искусство в резьбе по камню и в писании надписей. Несмотря на такое множество занятий. Зейн-ад-дин находил время для забав и всевозможных проказ и производил впечатление бездельника.

После первых дружеских шуток и взаимных сетований молодые люди принялись весело болтать. Зейн-ад-дин посмотрел на обросшего бородой ученого и покачал головой.

— У тебя в сердце пылает любовь. Болезнь любви чем старее, тем острее.

— Ты заблуждаешься, — грустно сказал Султанмурад, — я могу преодолеть болезнь любви.

— Но скрыть ее невозможно. Когда господин Навои летом читал главу из «Фархада и Ширин», мы тоже присутствовали. Мне вспоминаются такие стихи:

Хоть фонарем свеча окружена,Фонарь прозрачен — в нем свеча видна.И слез в глазах не спрятать все равно,Как в тонком хрустале не скрыть вино.

— Неувядаемые цветы тюркской поэзии, — вздохнул Султанмурад.

— Не грусти, друг, мы найдем ключи твоего счастья, — смеясь, сказал Зейн-ад-дин. — Если желаешь, я сведу тебя в сад любви.

— Ты всемогущ, друг мой, — насмешливо улыбнулся Султанмурад.

— Слушай же! — рассердился Зейн-ад-дин. — Дильдор состоит простой служанкой у Хадичи-бегим. Завязать знакомство с дворцовыми девушками нетрудно.

— Что ты говоришь! — дрожащим голосом вскричал Султанмурад, побледнев.

— У меня есть приятель, большой озорник. Ему почему-то захотелось познакомиться с девушками из дворца. В Герате существует одна любопытная старуха гадалка. Хадича-бегим ее очень почитает. Эта старуха, кроме гаданья, еще кое-что умеет делать. Например, говорит на два голоса, через ноздри и даже через уши. Так вот, с помощью этой старухи он сумел познакомиться с одной из девушек. Раньше они беседовали письменно, Теперь изредка встречаются на несколько минут. Вчера я узнал через них о судьбе Дильдор. Ну, что скажешь? Если хочешь, мы возьмемся за гадалку. Не получится разговор — откроешь Дильдор свою любовь в письме. Можно будет повидаться… Потом примешь другие меры.

Султанмурад прижал дрожащие руки к вискам; лицо его исказилось от волнения. Вдруг он резко покачал головой.

— А как же Арсланкул? Как могу я растоптать счастье бедного влюбленного? Могу ли я вонзить кинжал в рану его сердца, которое живет только страданиями любви!

— Разве Арсланкул все еще здесь? — растерянно спросил Зейн-ад-дин.

Султанмурад вытер слезы и сказал, грустно покачивая головой:

— Он здесь, бедный влюбленный.

Глава семнадцатая

На берегу Инджиля не слышно былого шума и движения: постройки в основном завершены. Медресе, ханаки, больницы, бани возносят к небу свои великолепные порталы и купола. Теперь здесь работают сотни живописцев, каменщиков, столяров. Прилежно трудясь над внешней и внутренней отделкой зданий, они раскрывают еще неведомые миру тайны своего искусства. Сотни знаменитых садовников разбивают вокруг каждой постройки прекрасные сады.

Арсланкул теперь знает все здания как свои пять пальцев. Он так хорошо ознакомился с ними, как будто помогал Навои составлять план их расположения. Когда его спрашивают: «Каким делом вы заняты?»—он любит говорить: «Мы создаем рай в погрязшем в грехах Герате». Уже месяц Арсланкул работает с живописцами, которые украшают внутренние помещения ханаки, — строит для мастеров крепкие леса. Арсланкул полюбил это здание, предназначенное служить приютом для путешественников, тихим жилищем для ученых и поэтов. Он подолгу любовался законченными помещениями, просил прочитать ему надписи, искусно выведенные на стенах среди ярких цветов, и старался запомнить их. Работами живописцев руководил знаменитый Мирак Наккаш. Арсланкул больше всех почитал этого мастера, умевшего создавать при помощи красок такие дивные картины. Но характер у Мирака Наккаша был своеобразный. Иногда он совсем не являлся на работу, иногда в самый разгар занятий вдруг исчезал и отправлялся куда-то бродить. В такие минуты Арсланкул непритворно страдал. Он поднимал свои могучие руки и говорил: «Будь у этих лап искусство Мирака, я бы сам все сделал, я бы не позволил ему ступить сюда ногой».

В четверг живописцы рано закончили работу. В одной комнате украшения остались недоделанными, и Арсланкул был недоволен. Он с мрачным видом медленно скинул рабочее платье, вычистил его и пошел домой.

Простодушный парень пришел в Герат в поисках своей возлюбленной. Около года он прожил в чужом городе, боясь громко вздохнуть, потом, потеряв надежду на встречу с любимой, вернулся в кишлак. Но поселок, в котором он родился и вырос, где знал и любил каждый уголок, теперь показался ему тесным и душным, как тюрьма. Он проработал немного у старого хозяина, но любовь снова потянула его в город. В Герате его приветливо встретили бездетная тетка и ее муж. Этот семидесятилетний старик, когда-то знаменитый гончар, уже давно перестал работать. Тетка, моложе его на десять лет, была портнихой.

Арсланкул вошел в чистый двор с айваном, примыкавшим к крепкому, ладно построенному дому. Старик втянув голову в худые плечи, молчаливо перебирал четки; седая, гладко причесанная старуха с румяным лицом, засучив рукава, готовила тесто для вечерних лепешек. Юноша присел на край айвана. С соседнего двора слышалось неприятное, режущее уши жужжание прялок. Арсланкул нервно сказал:

— Куда бежать от этих прях?

— Светик, что им не работать, что ли? Разве ты только теперь их услышал? — возразила старуха.

— Пусть каждый прядет у себя дома.

— Когда прядешь с другими вместе, не соскучишься. Следишь друг за другом и работаешь, как див. Посмотри на меня, упрямый козел! — крикнула старуха, толкая Арсланкула концом скалки.

Парень повернулся и посмотрел в маленькие беспокойные глаза старухи.

— Придумай какой-нибудь предлог и пойди к ним или погляди через дувал,[87] — с улыбкой продолжала старуха, ловко разрывая руками тесто. — Сегодня там две новые девушки. Месяц разбился и упал на землю. Какие глаза, какие брови! Под стать сыну любого бека.

— Не нужны мне эти красавицы, — отвернулся от нее парень.

— Выбери которую-нибудь, завтра же сватать пойду.

— Тысячу раз говорил тебе — буду жить бобылем.

— Не обманывай себя пустыми мечтами. Довольно ты горевал по той степной девушке. Ну-ка, подымайся! — решительно приказала старуха.

Арсланкул, продолжая сидеть, грустно проговорил:

— Человек любит один раз в жизни.

— Хоть глазком взгляни. Если ты настоящий парень, если у тебя есть хоть немного жару в сердце, — сейчас же упадешь в ноги, будешь молить: просватай!

Арсланкул сердито поднялся и подошел к дувалу. Печально склонив свое могучее тело, он оперся о низенькую, осыпавшуюся сверху стену, разделявшую дворы.

На большой террасе он увидел соседку, крепкую, ворчливую женщину, двух ее миловидных дочерей и несколько пухленьких соседских девушек. Арсланкул принялся искать среди них красавиц, о которых говорила его тетка. Девушки в платьях из маты и коротких пестрядевых безрукавках без устали вертели колеса прялок. Не отрываясь от работы, они оживленно болтали и смеялись. Перед каждой лежали кучи ваты и увитые нитками веретена. Одну из незнакомых девушек можно было хорошо разглядеть. Ее белое, несколько полное лицо, смеющиеся коралловые губы, иссиня черные, вьющиеся на висках волосы, высокая грудь, мерно вздымавшаяся в такт движениям руки, действительно были привлекательны. Вторая красавица, которая сидела за столом, Арсланкулу не была видна.

Старик спустился во двор и совершил омовение. Выходя на улицу, чтобы отправиться на послеполуденную молитву, он взглянул на Арсланкула из-под густых бровей, погладил длинную бороду и покачал головой. На его серьезном, покрытом глубокими морщинами лице заиграла улыбка. Заметив его, Арсланкул лукаво прищурил глаза и крикнул:

— Эй, дядюшка, пожалуйте сюда, в цветник!

Старик, постукивая палкой, подошел к Арсланкулу.

— В моей жизни уже наступила осень, голубчик. А ты что же, выбрал себе розу? — спросил он, открывая в улыбке редкие зубы».

Арсланкул глубоко вздохнул и безнадежно махнул рукой.

— Огорчаешь ты тетку. Ей, бедной, хочется погулять на свадьбе.

— Горе у меня в сердце, дядюшка.

— Напрасно ты горюешь, — продолжал старик, по нижа я голос. — Я в молодые годы был соколом в таких делах. Другие поют соловьями над розой, а я сорву розу да и бежать. А время-то какое было! На престоле сидел Шахрух-мирза — благочестивый султан, блюститель закона. А теперешний, Хусейн Байкара, широко раскрыл ворота для всяких любовных утех.