Мой враг, моя любимая - Вергилия Коулл

— Твой отец просил, чтобы ты просмотрел дела завтра до полудня, — напомнила Марина, постучав длинным алым ноготком по стопке папок.

— Хорошо.

Она чуть наклонилась вперед и бросила взгляд на часы в углу экрана.

— До конца рабочего дня десять минут, — глаза девушки лукаво глянули на Ивара.

— Угу, — он был слишком сосредоточен на своих мыслях, чтобы уследить за разговором.

— Кажется, кто-то забыл запереть дверь в подсобку сегодня, — Марина чуть прикусила нижнюю губку, потом улыбнулась. — Я задержусь после работы, чтобы навести там порядок.

— Угу.

— А ты?

Только почувствовав ласкающую женскую руку на своем плече, Ивар опомнился. Марина ожидала ответа, соблазнительно приоткрыв накрашенные лаковым блеском губы. Он спохватился, что пропустил слишком многое из разговора. Подсобка… она что-то говорила про подсобку…

Марина приподняла бровь, и Ивар все понял. В прошлом он, действительно, задерживался с ней пару или тройку раз после работы, и это было неплохо. Не сказать, чтобы и хорошо: соблазнительная с виду красавица на деле оставалась холодной ледяной королевой. Она позволяла целовать и тискать себя, но не двигалась, предоставив Ивару возможность трудиться над ее телом. Он получал удовольствие в физическом, но не в моральном плане, и быстро утратил к девушке интерес. То ли дело его охотница, такая колючая снаружи, но такая страстная, стоило лишь немного приласкать ее.

— Ну так что, ты задержишься со мной? — капризным голосом переспросила Марина.

Ивар поднялся и вышел из-за стола. Мимоходом наклонился к уху девушки:

— Нет.

В спину донесся ее возмущенный возглас. Но Ивар уже спешил в кабинет отца, расположенный по соседству. Войдя без стука, он спросил:

— Ты уже нашел посредника?

Отец неохотно оторвался от документов, снял с переносицы очки в черной оправе и посмотрел на Ивара.

— Как раз хотел тебе сказать. Мой проверенный человек решил взяться за это дело. Мы можем назначить встречу и все обсудить.

— Отлично, — кивнул Ивар, — встретимся прямо сегодня. Звони ему. Сейчас.

Встречу назначили на окраине города, неподалеку от гетто, в забегаловке с пафосным названием «Дикий койот». На самом деле, из дикого здесь были только лица вышибал на входе. На улице кирпичную стену подпирал ряд зачуханных девиц. Проходя мимо, Ивар машинально отмечал, кто из них лекхе. Насчитал больше половины. Они звали его, пытались заигрывать с отцом, который шел впереди, но мужчины не замедлили шаг, а выражения их лиц остались каменными. По противоположной стороне прошагал патруль «красноповязочников» — надменные взгляды в свою сторону Ивар выдержал так же, как и призывы шлюх. По привычке безразлично. И те, и другие считали его обычным человеком, а люди не должны обращать внимания на лекхе, если не хотят опуститься до их уровня.

Он научился отключаться и не считать себя частью этого мира, но все равно не сдержался и пробормотал отцу:

— Ненавижу этот район.

— Я сам не в восторге, — отозвался тот.

Они вошли в полутемное помещение и остановились, чтобы оглядеться. Громыхала музыка, под которую на трех небольших сценах лениво съезжали вниз по пилонам и вновь забирались наверх полуобнаженные красотки. Все ближайшие к ним столики были заняты, но это не огорчило Ивара. Ему, наоборот, требовалось место в тени, и они с отцом нашли свободный стол в темном углу.

Тут же подбежала официантка, молоденькая девушка с большими, наивно распахнутыми глазами и острым носиком. Жидкие волосики непонятного цвета были туго затянуты в хвост. Она приняла заказ, царапая что-то карандашом в крохотном блокноте, который достала из кармана передника. На худосочном запястье Ивар успел разглядеть несмываемые синие чернила печати «Проверено Санитарным Контролем». Лекхе. Скорее всего, из третьей категории. Наименее социально опасные.

Самыми опасными для общества считались те, кто имел крупных фамильяров. Лекс да и сам Ивар попадали под эту категорию. Во вторую входили обладатели средних фамильяров, к которым относились некрупные животные и птицы. Как Мила и Байрон, например. А этой пигалице, скорее всего, от природы досталась мышь или канарейка.

Первой категории даже желтые билеты не выдавали, тем самым навсегда запирая в гетто. Вторые могли выходить в город при условии хорошего поведения, но ни о какой работе за пределами гетто для них не шло и речи. А вот лекхе из третьей категории допускались к работе в качестве обслуживающего персонала, но перед этим должны были пройти ряд проверок. После чего им ставили печать на видном месте, чтобы все знали — лекхе безопасен. Печать следовало обновлять раз в полгода. За работу в городе платили больше, и эта девчонка наверняка безумно радовалась, что устроилась в забегаловку с дешевым стриптизом и шлюхами.

Ивару стало ее жаль, и он поморщился.

Официантка спрятала карандаш и собиралась уходить, когда он поймал ее за руку и заглянул в глаза:

— Спасибо.

Девушка зарделась как маков цвет, с трудом выдернула пальцы из хватки Ивара и убежала.

— Не стоит так делать, — заметил отец, который откинулся на спинку кресла и наблюдал за сыном.

— Я знаю, — недовольно отозвался Ивар.

— Она может проболтаться хозяину этого отстойника, что посетитель, одетый явно не как завсегдатай, был слишком вежлив с ней. В лучшем случае тот подумает, что ты хочешь купить ее на ночь.

Ивар потер двумя пальцами переносицу.

— Да. Ты прав.

Отец помолчал, а потом сообщил:

— Вчера я взял новое дело.

— Выигрышное?

— Не думаю. Скорее, наоборот. Но подсудимый из Сочувствующих.

— Что ему светит?

Отец назвал статью, и Ивар присвистнул. Конфискация всего имущества в пользу государства.

— Хочу, чтобы ты задумался об этом, сынок. Ради мамы. Мы с тобой рискуем в первую очередь не своим благополучием, а ее.

Ивар кивнул. Он любил приемных родителей, и они проявляли в ответ поистине ангельское терпение, учитывая его образ жизни. Меньше всего ему хотелось бы подставить их. Но у него была и другая семья. Его люди, живущие в Сопротивлении. Их он тоже не мог подставить.

— Я просто не могу смириться с тем, что именно мой отец рассказал охотникам, где находится жила, — попробовал оправдаться Ивар, — и именно из-за него все началось. Все. Перемена законов. А теперь у меня появился шанс что-то изменить.