Тайная любовь - Стефани Лоуренс

Окна кареты были плотно занавешены, и Алатея не испытывала холода. Их тела, оказавшиеся в столь узком и тесном пространстве, горели как в огне. Габриэль ощущал тяжесть ее теплых бедер на своих бедрах — они отдавались его ласкам, а жадные губы отвечали на его поцелуи.

Этой ночью судьба была на его стороне.

Приподняв графиню с сиденья экипажа, он спустил мягкое шелковое платье ниже бедер. Целуя ее, он чувствовал, как возрастает его возбуждение, но ему было мало этого,

Найдя ее обнаженное бедро, он стал ласкать и гладить его, а затем, мгновенным движением сорвав с нее платье, он отбросил его на сиденье экипажа рядом с собой. Ее нога оказалась у него в руке, и он сорвал с нее башмак, потом другой, спустил чулки, и они отправились на сиденье вслед за платьем.

Теперь на ней оставалась только легчайшая шелковая нижняя сорочка. Габриэль привлек графиню к себе, сжимая в объятиях все крепче и не переставая целовать. Она страстно отвечала на его поцелуи, в то время как его ловкие пальцы расстегивали крохотные пуговки на ее сорочке, пока не осталась одна, последняя. В тот же момент она лишилась и этой защиты.

Теперь его рука свободно ласкала ее нежную атласную кожу.

— Как видите, ваша вуаль все еще на месте.

В этом заключался его план — оставить ее совершенно обнаженной, но сохранить эту чертову вуаль.

Ее руки задрожали. Он коснулся ее губ языком, и они раздвинулись, раскрылись навстречу ему. Его язык вторгся в ее рот, потом он принялся слегка покусывать ее губы… Это продолжалось до тех пор, пока она не зашевелилась, сидя у него на коленях, уже охваченная страстью, но еще не зная сама, чего хочет.

Ее руки, плечи, грудь жаждали его ласк. Они оба задыхались, их груди вздымались, тела горели, ожидая еще большей близости,

Пальцы Габриэля скользнули под вуаль; он нащупал шпильки на ее затылке, и они дождем посыпались на пол. Волосы каскадом упали на спину и длинными локонами обвили плечи…

Габриэль поцеловал ее долгим, нескончаемым поцелуем, потом обхватил руками.

— Нет.

— Да!

Она была загипнотизирована. Он знал это и потянулся к ее грудям. Они уже набухли, соски отвердели — они жаждали его внимания, а он только прикасался к ним подушечками пальцев, прислушиваясь к ее дыханию, становившемуся все более неровным и хриплым. Потом, склонившись, он охватил одной ладонью этот теплый холмик и втянул в рот сосок.

Крик замер на ее устах.

Он втягивал сосок в рот, лаская его языком, в то. же время положив руку на ее колено. Когда он почувствовал, что сосок возбужден им до боли, перешел к другому.

Ее голова была откинута назад, волосы спадали вниз до самых бедер, до ее обнаженных ягодиц, падали ему на колени. Ее спина была выгнута, мышцы напряжены. Он был мастером своего дела, заставляя ее снова и снова возбуждаться до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание, пока тело ее не завибрировало, хрупкое и уязвимое, как стекло. Тогда он выпустил ее грудь и отпрянул от нее.

В тишине, нарушаемой только стуком колес, раздался глубокий трепетный вздох. Все еще продолжая держать руку у нее на колене, он дал ей всего минуту передышки, а потом снова начал ласкать ее.

Его пальцы прошлись по взбухшим складкам, он раскрывал ее. Сначала, целомудренно укрытая темнотой, она не поняла, что он делает, но потом он почувствовал ее пальцы на своей руке.

— Нет. Оставьте…

Она подчинилась не сразу, но он продолжал ласкать ее медленным успокаивающим поглаживанием, и она в конце концов покорилась.

Ее дыхание было частым и неглубоким, едва поспевавшим за бурным сердцебиением. Ему не хотелось говорить. Он опасался нарушить чары. Она была горячей и влажной, и его пальцы повлажнели от прикосновения к ней, от этой выступившей росы.

Он нашел тугой бутон, скрытый в складках нежной плоти. Это было его целью. Он ждал, пока она успокоится, пока остановится в нескольких шагах от края пропасти, от пика, потом начал все сначала. Его длинные умелые пальцы скользнули внутрь ее тела, пронзая, проникая все глубже и глубже, заполняя собой нежные глубины, пока тело графини не сотряс спазм.

Каждая клеточка ее тела трепетала, ожидая последнего прикосновения, которое должно было принести облегчение.

Но он этого не сделал. Время еще не пришло. Пока же разгоряченная нежная плоть окружала и затягивала его; ее мед увлажнил его руку, запах женский плоти будоражил сознание.

Она снова успокоилась — ему удалось отдалить момент наивысшего наслаждения, но ненадолго. Он знал это, но сомневался, что знает она. И он снова принялся ее ласкать.

Сколько времени продолжалась эта изысканная пытка, сколько раз ему удавалось довести ее до края, а потом отступить, он и сам не знал, но она возбуждалась все больше. Ее пальцы вцепились в его плечи.

— Я хочу тебя.

Его губы коснулись ее волос.

— Знаю.

Ее дрожащие пальцы расстегнули пуговицы на поясе его штанов. Потом она сорвала с него рубашку. Слова ее стали бессвязными. Габриэль потянул ее на себя, и они оба оказались на краю сиденья. И вот наконец они встретились, и из ее уст вырвался глубокий вздох удовлетворения. Он с трудом подавил собственный стон, когда ее горячая влажная плоть объяла его.

В это мгновение он утратил связь с миром, потому что его единственной реальностью стала она — горячая, влажная, щедрая женщина, любившая его в полной темноте.

Она была всем, чего он желал, загадочная, таинственная, отдающаяся щедро и берущая жадно. В каком-то мистическом смысле она как бы стала его отражением, его зеркалом. Она настолько заполнила его чувства, что он забыл обо всем остальном — для него теперь существовала только ее сладострастная плоть и ее вечная жажда.

Он опустился на нее, и она обхватила его ногами. Они льнули друг к другу, они любили друг друга, давая и получая вновь и вновь, в то время как лошади неспешно двигались вперед, цокая копытами.

Мрак в экипаже делал его похожим на раскаленную страстью пещеру, на грот, заполненный сладострастием, желанием и чем-то еще не изведанным. Жажда, алчность, радость и бред любви — все это слилось воедино, когда они взлетели высоко на крыльях страсти и вновь опустились на землю — обессиленные, разбитые, надломленные и одновременно получившие новое рождение в объятиях друг друга.

Мягкое покачивание экипажа наконец напомнило им о реальности, и некоторое время они продолжали лежать неподвижно, позволяя себе мысленно переживать заново эти упоительные и мучительные минуты полного единения плоти и души.

Губы Габриэля касались ее виска, шелковистые волосы щекотали щеку. Он с трудом восстанавливал дыхание. Он не хотел, не мог ее выпустить, боясь потерять мир и покой, которые она ему даровала. Никогда до сих пор ему не удавалось достигнуть такого состояния, испытать такую силу и глубину чувства. Она была как наркотик, как сладкий яд, и он опасался, что уже никогда не сможет избавиться от этой зависимости.