Слезы Брунхильды - Жан-Луи Фетжен

Внутри было сумрачно. Остатки дневного света, проникая через распахнутые деревянные ставни вместе с вечерней прохладой, смешивались со светом свечей, зажженных по одной на каждом столе. Гокиль подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, сел, стряхнул перчаткой дорожную пыль с одежды и заказал полынную настойку с медом. Разговоры, смолкшие при его появлении, понемногу возобновились — сначала приглушенно, потом, когда путешественнику принесли настойку, и он начал пить, — уже более непринужденно. Наконец один из посетителей — почти неразличимая тень среди других теней — поднялся и подошел к столу франка.

— Лу, — произнес он условный пароль.

Гокиль чуть прищурился, чтобы различить его черты. Теперь, в сорок лет, он видел уже не так хорошо, как в молодости, тем более при таком слабом освещении. Но, так или иначе, пытаться узнать собеседника не имело смысла — они были незнакомы. Иначе пароль бы им не понадобился.

— Руан, — ответил он, жестом приглашая человека садиться.

Затем улыбнулся и почесал бороду, пока тот располагался за столом. Лу Аквитанский был один из наиболее верных сторонников Зигебера, и именно он устроил эту встречу по просьбе королевы Брунхильды. А Руан был тем городом, где Мерове стал ее супругом. Все это казалось Гокилю скорее детской игрой, чем тайной миссией, но это было единственное задание, которое он получил впервые за долгие годы опалы.

Несколькими днями раньше принц Мерове прибыл в Метц, весь, сияя в надежде на предстоящую встречу с Брунхильдой. Начальник стражи проводил его во дворец, про себя изумляясь, с каким горделивым видом этот молодой человек, на голове которого еще не заросла тонзура, проезжает по городу, словно тот ему принадлежит. Но этот триумф длился недолго. Королева не появилась. Вместо нее к принцу после долгих часов ожидания вышел Готико и передал приказ немедленно оставить город. Один из стражников, галл по имени Грендион, отвезет его и его спутника в городок неподалеку, где они должны будут ждать дальнейших распоряжений.

— Меня зовут Гайлан, — сказал собеседник, придвигаясь к Гокилю, так, чтобы на его лицо упал свет свечи.

Лицо его было юным и красивым, однако на нем проступали глубокая тоска и усталость.

— Я — Гокиль… Королева передала мне послание для твоего хозяина.

Гайлан едва удержался, чтобы не запротестовать. Мерове не был его хозяином — по крайней мере, не в том смысле, который вкладывал собеседник в это слово.

— Я отвезу вас к Лу Аквитанскому, который поселит вас на одной из своих вилл в окрестностях Реймса, — продолжал Гокиль. — Там вы будете в безопасности.

— А королева?

— Что королева? Ты все еще не понял? Она никогда с ним не встретится. И сам твой хозяин тоже не должен искать возможности увидеться с ней. Иначе для него это может плохо кончиться… Он здесь?

— Да, наверху. И Грендион тоже.

— Хорошо. Предупреди их, что мы выезжаем завтра в первом часу дня.

* * *

Кажется, был рыночный день. Площадь перед Реймским собором была заполнена оживленными толпами людей, которые ходили вдоль прилавков с овощами, фруктами и мясом или собирались вокруг танцоров, дрессировщиков и предсказательниц. Здесь же продавались ювелирные изделия, оружие, ткани, меха; сирийские торговцы предлагали масла и благовония, крестьяне привозили свои товары. Толчея еще более усилилась, когда прихожане вышли из собора после мессы. Гокиль с удовольствием раздавал мелкие монеты за предсказание удачи, покупал яблоко или кружку пива, наслаждаясь всей этой суетой и беззаботностью. Жизнь определенно стала легче с тех пор, как его кошелек вновь наполнился…

Его обязанности по присмотру за принцем Мерове отнимали всего несколько часов в день и в основном заключались в том, чтобы собирать письма, которые несчастный не переставал писать для передачи Брунхильде и которые вместо этого отправлялись в один из каминов на вилле герцога Лу. Все остальное время Гокиль был свободен и мог наслаждаться вновь обретенным богатством, напоминавшим о роскошной жизни прежних лет.

— Сеньор Гокиль?

Он обернулся и увидел улыбающееся, еще полудетское лицо юного послушника, облаченного в рясу.

— Да, это я…

— Монсеньор епископ просит вас — к нему присоединиться и выпить за его здоровье.

С этими словами подросток указал на таверну, на расстоянии полета камня от них. Столы были вынесены наружу. Гокиль не смог различить сидевших за столами людей, но компания была многочисленной и веселой. Когда он приблизился, то заметил митрополита Эгидия, который поднялся и двинулся ему навстречу с распростертыми объятиями.

— Сеньор Гокиль! Значит, мне не показалось! Давненько вас здесь не было видно!

— Монсеньор…

— Садитесь рядом со мной, и выпьем…. Вы не были на мессе, сын мой?

— Я…э-э…

— Я тоже не был! Слишком хорошая погода, чтобы сидеть взаперти, не так ли? Итак, вы вернулись. Что ж, в добрый час!

Гокиль взял из рук епископа протянутый кубок, отхлебнул большой глоток и чуть не поперхнулся. Это оказалась крепкая полынная настойка. На некоторое время Эгидий отошел к другим гостям — казалось, здесь собрался его небольшой личный двор. Он переговаривался с ними, смеялся, выслушивал просителей всех мастей. Затем снова вернулся на свое место. Гокиль сидел достаточно близко, чтобы заметить, как рука епископа скользнула под юбки женщины, сидевшей по левую руку от него. Судя по одежде и украшениям, это была знатная франкская дама, не слишком юная, но еще красивая, старавшаяся сохранять достойный вид. Гокиля позабавила эта игра, которой епископ и дама втайне предавались под столом и о которой по их безмятежным лицам никто не смог бы догадаться.

— Вы вернулись на дворцовую службу? — вдруг обратился к нему Эгидий.

— Право, не знаю, могу ли я…

— Ах, ну конечно! Я глупец! Епископ склонился к Гокилю, слегка подмигнул и вполголоса произнес:

— Принц Мерове, не так ли?.. Печальная история. К счастью, королева всегда может рассчитывать на надежных людей вроде вас.

Гокиль поблагодарил его улыбкой, но при этом выглядел явно смущенным, что не ускользнуло от епископа.

— Что ж, я рад снова вас видеть. Заходите ко мне, когда снова будете в Реймсе.

И, больше ни о чем, не расспрашивая, Эгидий протянул Гокилю руку с перстнем для поцелуя, давая понять, что их беседа окончена. Однако он еще некоторое время смотрел Гокилю вслед, а потом, щелкнув пальцами, подозвал одного из своих стражников.

— Проследи за этим болваном. Я хочу знать, куда он пойдет. Только незаметно, иначе поплатишься головой!

Тошнотворно-сладковатый запах крови, поднимавшийся от покрытой песком арены, удушающая августовская жара, несмолкаемый рев толпы и странно-близкое соседство смерти действовали на людей, словно хмельное зелье. Два отряда рабов, которых по приказу Хильперика заставили сражаться между собой на потеху жителям Суассона, ничуть не напоминали гладиаторов былых времен. Они не были ни красивы, ни храбры, ни даже забавны. Поединки между ними были всего лишь жалкими потасовками, беспорядочными и неуклюжими, из которых победитель чаще всего выходил в столь же плачевном состоянии, что и побежденный. У Фредегонды это зрелище не вызывало ничего кроме отвращения, и однако она не могла оторвать от арены глаз. Самым ужасным был не смертельный испуг, читавшийся на лицах этих несчастных, когда их швыряли через перила на арену, и даже не их предсмертные крики, когда они истекали кровью, а животная радость толпы при виде их мучений.

Хильперик больше, чем кто-либо другой, испытывал низменное пристрастие к виду именно такой смерти — лишенной всякого благородства, сопровождаемой насмешками или даже безразличием. Сам он напоминал пародию на римских императоров, сидя на помосте возле арены, которую недавно велел отреставрировать, потратив на это значительные средства, в окружении придворных, истекающих потом в своих богатых разноцветных одеяниях, и слуг, которые должны были приносить им еду и питье, в то время как подобные им убивали друг друга. Это было больше, чем Фредегонда могла вынести. С трудом сохраняя на лице улыбку, она смотрела, как Хильперик поворачивает ладонь большим пальцем вниз, давая знак победителю прикончить побежденного, и довольно фыркает, когда тот приводит приказ в исполнение. И это — могущество? И вот так этот человек утверждает свою власть? То ли дело она! Ее власть заключается не в том, чтобы убивать, а в том, чтобы соблазнять, порабощать, сокрушать волю, вызывать восхищение и безоговорочное преклонение. Именно так она поработила самого Хильперика, а до него — Претекстата, после — Ландерика и многих, многих других….

Внезапно Фредегонда почувствовала, что с нее хватит этих жалких сражений и отвратительного ликования. Когда на арену вытолкнули двух осужденных с копьями в руках и заставили их сражаться с медведем, она поднялась, небрежно погладила короля по руке и спустилась с помоста. За ней тут же последовал Ландерик в сопровождении своего эскорта. Сойдя вниз, королева едва не столкнулась с Ансовальдом, который, запыхавшись от быстрого бега, приблизился к помосту и, как раз, собирался подняться по лестнице.