Сельва умеет ждать - Лев Вершинин

Борис Федорович знал цену вопроса. И поэтому не верил никому. Кроме Алексея Костусева. Иначе никогда, ни за что не попросил бы именно Алексея Костусева обсчитать финансовые аспекты информации, по крупице собранной агентами «Вечерки». А ознакомившись с результатами, он долго сидел, упрямо набычившись, вертел в руках прокуренную пенковую трубку и молчал. Потом мотнул лобастой седой головой и спокойно сказал: «Меня убьют, Леша. Это слишком серьезно. А я выгнал их, и теперь они не поверят, даже если я пойду на попятный. Но я не пойду».

Алексей прикрыл глаза, и тотчас совсем рядом явственно прозвучал незабываемый, высокий и сварливый голос: «Я не стану кланяться этой кодле. У нас на Тау Ивановки так не принято. Будь что будет. А когда они придут к тебе, Леша… не спорь, они обязательно придут… тогда поступай как знаешь. Об одном прошу: пусть мне в могиле не будет стыдно за тебя, сынок…»

В ту последнюю их встречу железный редактор, имевший двух прелестных дочерей, впервые назвал Алексея Костусева сыном.

Черный окурок дымился в пепельнице, никак не желая умирать.

Черный, как яма, рядом с которой стоял обитый алым бархатом гроб.

Как души убийц, со скорбными лицами замерших в почетном карауле.

Как траурный костюм господина Буделяна-Быдляну, зачитывавшего по бумажке речь, подготовленную за день до выстрелов…

Алексей медленно разжал побелевшие кулаки.

Сейчас у них схвачено все. Но так не может быть всегда. Не должно. Что-то непременно изменится, рано или поздно. И если получится дожить, то архивы Бориса Федоровича заговорят. А если не выйдет…

Ну что ж, плевать. По крайней мере, им придется долго лечить нервы, вспоминая Алешку Костусева.

…Жизнь тем временем шла своим чередом.

Минутная стрелка прыгнула на двадцать девятое деление. А ровно в девять тридцать жестоко нафабренные усы бармена зашевелились, рот распахнулся настежь и глаза приклеились к двери.

На пороге стоял гений чистой красоты.

Длинный гнедой «пажик» спадал на стройную шею видения, прозрачная гипюровая блузка, ничего не скрывая, облегала упруго колышащиеся груди, шикарные бедра, туго обтянутые намеком на мини, плавно подрагивали при каждом шаге стройных, шоколадно-загорелых ножек, обутых в крохотные туфельки на умопомрачительной платформе, а на точеных плечах ладно, почти не колеблясь, покоилось изукрашенное хохломской росписью коромысло с парой полных по край, слегка покачивающихся ведер.

Мужики, не исключая бритоголового гея, одобрительно присвистнули и спешно приосанились.

И зря.

Никому не обломилось.

Чего и следовало ожидать.

Лебединой походкой проплыв сквозь восхищенный зал, шатенка остановилась у дальнего столика.

— Мужчина, почем у вас славянский шкаф? — с придыханием произнесла она, многозначительно глядя на утюг.

— Не лепо ли ны бяшет, — блеснув улыбкой, откликнулся Алексей, — продолжить беседу в более удобном месте?

Заключительные слова к паролю, разумеется, отношения не имели.

Глаза их встретились.

Коромысло обрушилось на пол. Ведра, бренча, покатились меж столиков. Страстно запахло ямайским ромом.

Поцелуй был долог и восхитителен.

Когда же объятия в конце концов разомкнулись, тонкая удавка, обвитая вокруг шеи умелыми нежными ручками, стиснула глотку, перерубая дыхание, а перед вмиг помутневшими глазами закружились кошмарным хороводом взметнувшиеся с мест картежники: толстяк, успевший уже вытащить из-под пончо узкий бискайский нож, небритый негр, разматывающий железную цепь, и гераклоподобный скрипучий гей, лихо и жутко поигрывающий нунчаками…

Сознание выключилось. Включился автопилот.

А потом Алекс осторожно выглянул из-за стойки.

Готово.

Один из нападавших, бритоголовый, затянутый в кожу, лежал неподвижно, уткнувшись лицом в пол и больше не сквернословя. Все правильно. Трупы народ дружелюбный. Не пофартило и флегматичному толстяку. Нож вошел ему аккурат в глотку, и кретин успел еще вырвать его, но, право же, сделал это напрасно. По клетчатому пончо неторопливо расползалось густое темное пятно, а из раны, разбрызгивая по опрокинутым стеллажам мельчайшие брызги, пульсировала ярко-алая кровь. А негра-говоруна не было вовсе. «Бабетта», разорвавшись под ногами, тонким, неожиданно равномерным слоем размазала кафра по стене, словно сырой фарш по крекеру, только уши, волею случая уцелевшие, налипли на лопасть вентилятора и сейчас неторопливо вращались вместе с нею.

Шатенистой стервочки, правда, не было. Ни целиком, ни фрагментарно. Видимо, не дура. Успела сообразить, что к чему. Вот и хорошо…

Алексей улыбнулся.

С представительницами прекрасной половины человечества он давно уже взял за правило быть галантным.

Пусть живут.

Все. Даже стервы.

В разнесенном провале окна появился синий шлем с окантовкой.

Пожилой и очень усталый мент пристально оглядел развалины кафе, обнаружил приветливо улыбающегося Костусева, нахмурился, припоминая, а вспомнив, моментально исчез, словно его и не было.

Зато раздвинулась пирамида столиков, явив бледную, но, как ни странно, почти не испуганную физиономию с по-прежнему лихо торчащими черными, словно ваксой намазанными усами.

— О! By зет брав!.. Ошень, ошень отважни офисье, как Ie grande Бонапарт! Да, да. Жако видель, Жако видель всё, и Жако, — почему-то усач говорил о себе в третьем лице, — сказать жандарм, что это не ви, а они нападаль! — Усы восхищенно вздыбились. — Они нападаль все, раз, два, три, но ви сталь vainqueur. Vous abat-terez votre adversaire (…победителем. Вы убили ваших противников (здесь и далее… фр.).). — Он сочно причмокнул губами и подмигнул полувопросительно, полупонимающе. — Шерше ля фам, oui? О-о, я тоже любиль ле жён э жоли фам! En Paris-de-Anguoe Jaquos, — кондитер, заговорщицки нахмурив брови, перешел с общепринятой лингвы на какое-то тарабарское, хотя в целом вполне понятное наречие, — lui aussi il s'etait battu en duel pour les charmantes femmes. Son epe brilliant a sa main quand il la maniait pour la cause de 1'amour! (..Жако тоже дрался на дуэлях из-за прелестных женщин. Шпага сверкала в его руке, когда он защищал любовь.).

Жако замолчал, стряхнул с крепко поцарапанной лысины солидный комок розового крема и сокрушенно заключил:

— Cette histoire peut compromttre la reputation de mon restaurant… (Эта история может дурно повлиять на репутацию моего ресторана.).

— He бзди, Яша, — ободряюще сказал Алексей, привычно вытаскивая бумажник. — Вот, бери сколько нужно.

Платиновый блеск кред-карты категории «Дубль-Экстра» воодушевил кондитера чрезвычайно.

— О, messeur, как ви могли думаль, что Жако хотель получать от ви жальки, несчьястни кред? — с искренним возмущением вопросил он, сноровисто перешел —кивая с карты в кредитницу девятнадцать рупий, почти две полные секции. — Non ces ne en coutume fils beau Angoue-de-Cavigniaque, mieux de planete nouveau France… Pour tel capacite seulement mepriser Alemand… пфуй!.. tautes les ces especes de cochon, ces venaux, ces deshonnetes les aeridanes aevestois et tous les autres Alle-mades… (''Нет, это не в обычаях сынов прекрасной Анжу-на-Кавеньяке, лучшей из планет Новой Франции… На такое способны только презренные немцы… эти продажные, не знающие чести эриданские, эвестийские и прочие германские свиньи.).

Надув разрумянившиеся щеки, Жако тяжко задумался.

— Si moi honorable hote me permetterit, j:..irai cher-cher… — сообщил он тоном, исключающим всякие сомнения, — une petite bouteille, seuleument une seule bouteillt de cognac «Napoleon»… — Глаза его сверкнули, а сам он встрепенулся, словно старый боевой конь при звуках походной трубы. — Le cognac, que notre empereur Napoleon le Grand avait aime et en goutait parfois. (Если мой уважаемый гость позволит, я хотел бы поискать… маленькую бутылочку, только одну-единственную бутылочку коньяка «Наполеон». Коньяка, который любил и изредка отведывал наш великий император Наполеон.).

Заскучавший было Алексей смотрел на кондитера не без интереса.

— Je serai ravi de choquer les verres avec un heros, — указывая глазами на лопасти вентилятора, сказал француз. — C…est que, moi-meme, je suis vieux soldat etje coserve encore dans ma memoire le souvenir des jours de la gloire orageuse de mon lointain ancient village Patrie. (А я рад буду чокнуться с героем… ведь я сам старый солдат и сохранил еще кое-что в своей памяти о бурных днях славы моей далекой древней пра-Родины.).

Коньяк, извлеченный им тут же из кляксоподобной дырки в некогда навощенном, а ныне практически отсутствующем полу, источал аромат, способный оживить и выработавшего срок зомби. На фоне этого подарка обонянию даже стократ увенчанный лаврами запах семнадцатизвездочного «Вицлипуцли» показался бы сортирной вонью.

— En temps de Napoleon le Grand, encore jusgu… a du Crise Premier, — разливая по первой, Жако благоговейно возвел очи горе, — la maison de commerce «Lenon» a Paris de Staraja Zemlja avait mis sur le marce, en honneur de la garde imperiale, une nouvelle espece de cognac. Le voila! Faites attention, messieur, a la forme de cette bouteille, au portrait de Napoleon le Grand, a son visage. Oh-oh… C'etait un homme unique et si j'etais ne chutes Sibiries neiges, non marechal Stalin avecc illes horribles Ka-tju-cha-.es et, pardonnes-moi, no entete russe ressemblant a sur barbarie, ciclopes en Malachaies avaient fait preuve apres la pris de Moscou, — il avait pu etrejiusqu… a present Empereur tous les deux Frances et Angou-de-Cavigniaque et maitre de la moitie du monde, — Жако секунду-другую посомневался, но все же решился продолжить, — mois il peut-etre meme et Ie Suprasser President de Federation Galac-tique! (В царствование великого императора, еще до Первого Кризиса, торговый дом «Ленон», что в Париже на Старой Земле, выпустил в честь императорской гвардии особый сорт коньяка. Вот этот! Обратите внимание, месье, на форму бутылки, на портрет Наполеона, на черты его лица… О-о… Это был единственный, неповторимый человек, и если бы не сибирские снега, не маршал Сталин со своими ужасными Ка-тью-ша-ми и, прошу прощения, не русское упрямство, похожее на варварство, которое эти циклопы в малахаях проявили после падения Москвы, он и до сих пор был бы императором обеих Франции и Анжу-на-Кавеньяке и властелином мира… а может быть, даже и Его Высокопревосходительством Президентом Галактической Федерации. (С третьего захода Жако начинает говорить с жутким акцентом.).).