День «Б» - Вячеслав Бондаренко

— Значит, задача осложняется… — Торнтон задумчиво прошелся по комнате. — Для спецгрупп, остающихся в городе, немцы вводят какие-то специальные пропуска. Попытайся мы проникнуть на объекты по нашим документам, нас тут же арестуют.

— Выход один, — пожал плечами Оукли. — Каждый из нас должен отследить одного офицера спецгруппы, снять его, переодеться в его форму и завладеть документами. Иначе никак…

— Сэр, вы не пробовали баллотироваться в Королевскую Академию наук? — язвительно фыркнул Додд. — Ваши мозги работают просто гениально! А то, что на этих спецпропусках, конечно, есть фотокарточка, вам ни о чем не говорит? Кто тебе изготовит в Минске подделку такого же уровня?

Разведчики замолчали. С улицы доносилась пьяная песня немцев, мимо проехал тяжело груженный трехосный грузовик с противотанковым орудием на прицепе.

— Ладно, — тяжело проговорил Торнтон, провожая глазами машину, — будем прорываться в открытую. В конце концов, коммандос мы или нет?..

Вечером Латушка отправился к католическому костёлу. Шел медленно. Когда проходил мимо немецкого патруля, то невольно чувствовал, как начинает чаще стучать сердце. Хотя все бумаги у него были в порядке, и числился он в структуре организации, подконтрольной немцам, занимал в ней достаточно видную должность, но на какой-то миг он почувствовал себя беззащитным перед злой волей этих людей, провожавших его невнимательными, небрежными взглядами. И снова, в который уже раз, его наполнила холодная, леденящая злоба на весь мир. Почему, почему белорусам не дают жить спокойно на их же, белорусской, земле?.. Почему исконно белорусский Вильно сначала забрала себе Литва, потом Польша, а потом снова Литва?.. Почему здесь, в Беларуси, всегда заправляли поляки, русские, шведы, французы, теперь вот немцы — кто угодно, только не исконные жители этих мест?.. Все эти народы честолюбиво считали себя великими нациями. И именно поэтому они не понимают главного: как это больно и обидно, когда в твой дом неожиданно входит чужой дядя и безапелляционно рычит: «А теперь мы будем говорить вот на этом языке!» А за сопротивление — польский, русский или немецкий лагерь. Какой из них лучше, спорить нет смысла.

Вот и сейчас он идет на поклон к поляку. Их Латушка ненавидел не меньше немцев. Он хорошо помнил, как в 1930-х годах в Польше относились к белорусам, населявшим восточные окраины страны. «Через десять лет там белорусами и не запахнет», — говорил в сейме польский министр Скульский… Закрывали белорусские школы, газеты, самых непокорных бросали в лагерь, делали все, чтобы убить в народе память о своем происхождении. Братья-славяне?.. К лешему таких братьев, как поляки!

А вот, однако, идет, и будет разговаривать с поляком. И просить, и кланяться, и умолять, если нужно будет. Потому что он, Латушка, — политик, представляющий еще не существующее государство. А вести переговоры с позиции силы или хотя бы на равных в таком положении нереально…

Миновав губернаторский дом, Латушка свернул к костелу. Недалеко от входа в закрытый храм его встретил высокий, прямой немолодой человек в очках, с сухими узкими губами, одетый в обыкновенный штатский костюм. Это был католический ксёндз, отстраненный немцами от служения.

— Проше пана, — без эмоций произнес он, делая приглашающий жест рукой. Ну да, конечно, разговор пойдет по-польски, а не по-белорусски, для поляков это «холопский» язык. «Ничего, для пользы дела проглотим и это», — думал Латушка.

Они медленно, наслаждаясь теплым летним вечером, пересекли сквер посреди площади и начали медленный спуск вниз, к реке.

— У меня есть для вас новости, пан Латушка, — проговорил священник голосом, похожим на шелест опавших листьев. — Относительно вашего предложения, сделанного еще в марте…

— Слушаю вас, святой отец, — подался вперед Латушка, стараясь не выдать волнения.

— Апостольский администратор в Минске и Могилеве монсеньор Рейнис просил передать, что Святой Престол в лице государственного секретаря монсеньора Мальони ответил согласием. При единственном, но очень важном условии.

— Каком?.. — Латушка затаил дыхание.

— При том условии, что независимая Белоруссия становится моноконфессиональной страной.

У Латушки отлегло от сердца. Сам он не верил ни в каких богов и чертей, и поэтому какой именно быть Белоруссии — православной или католической, — ему было глубоко наплевать.

— Это означает следующее, — продолжал монотонно говорить ксёндз, — все православные, протестантские, мусульманские и еврейские храмы подлежат немедленному закрытию, а принадлежащее этим конфессиям имущество — передаче католической церкви. Она получает контроль над духовным окормлением армии, над средними и высшими школами, над…

— Я понял вас, святой отец, — перебил Латушка. — И, со своей стороны, могу смело заявить, что подобное условие меня всецело устраивает.

На сухих губах священника вспыхнула довольная улыбка. Он проводил долгим взглядом легковой «Адлер» с номером СС, медленно взбиравшийся в гору.

— Прекрасно. Вы, пан Латушка, можете рассчитывать на всемерную поддержку Святого Престола. Независимая Белоруссия будет немедленно признана Ватиканом.

— Торжественно обещаю вам, что первым дипломатическим документом, который подпишет наш министр иностранных дел, станет конкордат, — вежливо проговорил Латушка, — а папский нунций будет дуайеном дипломатического корпуса.

— Возникает еще один вопрос, — сказал священник. — К какой вы лично принадлежите конфессии? Надеюсь, католик?

— Я не буду вас обманывать, святой отец, — улыбнулся Латушка, — я всегда был равнодушен к религии в любой ее форме. Крестили меня в католическом храме, я прошел конфирмацию… Но не более того.

Ксёндз покачал головой.

— Это очень плохо. Согласитесь, что когда во главе католического государства стоит человек, равнодушный к религии — это выглядит странновато…

— Согласен, святой отец, — поморщился Латушка, — странновато, но… не более того. И я ведь все-таки католик, не забывайте об этом!

— Плохой католик, — сухо обронил ксёндз.

— Не беспокойтесь, во время официальных церемоний я буду хорошим. Как говорят французы, Париж стоит мессы…

Священник, поколебавшись, согласно кивнул и сказал:

— Ну что же, давайте в таком случае перейдем к обсуждению деталей.

— Ранним утром 2 или 3 июля, точную дату вам сообщат позднее, я направлюсь в центр, к костёлу, — заговорил Латушка, — где приму торжественную присягу президента Белоруссии. Это придаст моему вступлению в должность необходимую легитимность. Вы должны будете благословить меня…