Умышленное убийство (сборник) - Эрнест Хорнунг

– Вот это, – тихо произнес он, – и есть наши с тобой «врата удачи». Можешь посмотреть, если хочешь, однако ты мало что увидишь, поскольку люк открывается не очень широко. Но если вывернуть пару винтов, то он распахнется полностью. Сама шахта, как видишь, практически бездонна: внизу грузовой трюм, а наверху световой люк мостика. Вот почему все надо провернуть, пока мы в Генуе, – во время стоянки в порту вахту на мостике не несут. Вентиляционный люк прямо напротив нас ведет в каюту фон Хойманна. Придется снова вывернуть пару винтов, а на балке очень удобно стоять, пока работаешь.

– А вдруг нас заметят снизу? – испугался я.

– Очень маловероятно, что кто-то окажется в трюме поздним вечером. А проверять это слишком рискованно. Самое главное – чтобы никто нас не видел, после того как мы войдем в каюту. Вахтенные будут время от времени осматривать коридоры и палубы – они-то и сделаются нашими свидетелями. Черт подери, ну и загадку мы загадаем всему свету!

– Если фон Хойманн не станет сопротивляться.

– Сопротивляться? Да он просто не сможет! Он пьет много пива, чтобы лучше спать, и нет ничего проще, чем набросить маску с хлороформом на лицо крепко спящему человеку. Ты и сам как-то раз это проделывал, только тебе неудобно об этом вспоминать. Фон Хойманн полностью отключится, как только я просуну руку в его люк. А потом я проползу внутрь прямо по его брюху, дорогой мой Зайчонок!

– А я?

– А ты будешь подавать мне все необходимое и удерживать тылы на случай всяких неожиданностей, ну и вообще оказывать всяческую моральную поддержку. Не сочти за комплимент, Зайчонок, но стало так трудно работать в одиночку, с тех пор как ты сделался праведником!

Раффлз сказал, что фон Хойманн перед сном обязательно закроется на щеколду, которую Раффлз обязательно откинет перед отходом. Он также рассказал о других уловках, к которым прибегнет, чтобы направить сыщиков по ложному следу. По его мнению, когда он проникнет в каюту немца, искать жемчужину особо долго не придется. Она хранится где-то рядом с фон Хойманном, он чуть ли не на себе ее носит. Разумеется, я спросил, откуда он все это знает, и мой вопрос поверг его в некоторое замешательство.

– Это очень старая библейская история, Зайчонок. Не помню, из какой она книги, но точно из Ветхого Завета. Так вот, повествует она о несчастном Самсоне и обманом одолевшей его Далиле.

Произнес он это с таким серьезным видом, что я несколько опешил, но тем не менее сразу понял смысл его слов.

– Так, значит, очаровательная австралийка выступила в остросюжетной роли Далилы? – лукаво спросил я, искоса взглянув на Раффлза.

– Да нет, совсем наоборот. Никакого подвоха, просто череда вполне невинных, но тщательно продуманных вопросов.

– И что, ей удалось выудить у фон Хойманна все подробности его секретного задания?

– Ну да, я попросил ее нащупать его слабые места и с помощью в нужное время заданных вопросов разузнать как можно больше. Он, естественно, возгордился и возомнил себя победителем. Как говорил Наполеон, если противник ошибается или заблуждается, не станем ему в этом мешать. Он настолько размяк, что даже показал Эми жемчужину.

– Ах, Эми, вот даже как! И она тебе тотчас же обо всем доложила?

– Да ничего подобного! Откуда ты взял? Ты и представить себе не можешь, каких трудов мне стоило ее разговорить!

В его голосе отчетливо зазвучали металлические нотки. Я поначалу не сообразил, что бы это все могло значить. Меня занимало совсем другое. Я наконец понял истинную причину его настойчивых, если не сказать назойливых, ухаживаний. Вот так дела! Когда я осознал всю изощренность его плана, мне оставалось лишь восхищаться его острым умом и глубоким знанием человеческой психологии.

– Ну ты и хитрец! – только и выдохнул я. – Вот теперь-то мне все ясно. Какой же я был дурак!

– Надеюсь, сейчас-то ты поумнел?

– Ну да. Я понял, что же мне не давало покоя всю неделю. Я все терзался – что ты такого нашел в этой девице. Мне и в голову не пришло, что весь этот твой флирт лишь часть хитроумного замысла.

– И ты продолжаешь считать, что с моей стороны это была лишь уловка и не более того?

– Ну разумеется, а как же иначе?

– И ты не знал, что она дочь состоятельного землевладельца?

– Найдется с десяток, если не больше, богатых и красивых женщин, готовых хоть завтра выйти за тебя замуж.

– Послушай, Зайчонок, а ты никогда не задумывался о том, что я вдруг захочу покончить со своим темным прошлым и начать жизнь заново, с чистого листа, обосновавшись где-нибудь подальше от Англии? Например, в Австралии?

– С твоим-то характером? Да никогда в жизни!

– Зайчонок, ты слишком много себе позволяешь! – рявкнул он так, что я инстинктивно поднес руки к лицу, готовясь отразить удар.

Но удара не последовало.

– Ты всерьез думаешь, что у вас что-то сложится? – спросил я напрямик.

– Кто знает, кто знает… – задумчиво ответил он.

Раффлз поднялся, открыл дверь и вышел в коридор. Я остался сидеть в каюте, совершенно сбитый с толку его словами, размышляя о поблекшей в мгновение ока жемчужине.

III

Сколько я его знал, Раффлз всегда отличался умением выдумывать всевозможные трюки и уловки. Началось это еще в школьные годы, а уж на ниве нарушения библейских заповедей его поистине безграничная фантазия развернулась в полную силу. Однако вершины своего «искусства» Раффлз достиг на борту стоявшего на якоре в Генуе лайнера «Улан» в ночь на вторник между часом и двумя.

Рискованная операция прошла как по маслу. Раффлз просчитал и предусмотрел все возможные варианты развития событий. Все произошло именно так, как было изначально задумано. Находившийся внизу трюм словно вымер, мостик тоже опустел, лишь с палубы изредка доносились негромкие голоса вахтенных. В двадцать пять минут второго Раффлз, одетый в одни плавки, зажав в зубах чашку Петри с куском ваты внутри и заложив за ухо небольшую отвертку, проскользнул в шахту через находившийся над его койкой вентиляционный люк. В напряженном ожидании прошло около четверти часа. Потом в отверстии люка показалась его голова. В зубах он по-прежнему сжимал препаратную чашку с аккуратно завернутым в вату сокровищем южных морей. Он открутил винты и водворил их на место, открыл люк в каюте фон Хойманна и плотно закрыл его, когда возвращался. Все это Раффлз проделал быстро, хладнокровно и решительно. Что же касается спавшего пруссака, то тут все прошло на удивление гладко. Раффлзу удалось сперва приложить пропитанную хлороформом вату к его пышным усам, а затем сдвинуть ее на его приоткрывшийся рот. В результате бравый гвардеец оказался полностью обездвижен на довольно долгое время, так что незваный гость получил полную свободу действий.

И вот наконец вожделенная жемчужина размером с лесной орех оказалась у нас в руках. Она отливала чуть заметным розовым оттенком, словно наманикюренный дамский ноготок. Со времен вольных корсаров она проделала долгий путь: сперва в Британию, потом в Европу – и теперь возвращалась в качестве дара германского императора туда, где в бурную эпоху морской вольницы ее добыли отчаянные флибустьеры. Мы словно завороженные не могли отвести от нее глаз и любовались ею снова и снова. Налив в стакан припасенный еще с вечера виски, мы опустили ее туда и по очереди выпили, празднуя нашу победу. Настал торжественный момент нашего триумфа. Перед нами открылись такие радужные перспективы, какие не снились нам и в самых сладких снах. Оставалось лишь понадежней спрятать сей камушек, который Раффлз вынул из оправы, чтобы в крайнем случае мы смогли бы выдержать самый тщательный обыск, после чего беспрепятственно сойти с ним на берег в Неаполе. Именно этим Раффлз и занимался, когда я вошел в каюту, после того как осмотрел весь коридор и лестницу, ведущую на палубу. Он сказал, что оправой придется пожертвовать, чтобы отвести от себя любые подозрения и спокойно продолжить плавание. Я же выступал за то, чтобы часа в четыре ночи осторожно спуститься по грузовому трапу на пристань в Генуе, оттуда как можно быстрее добраться до вокзала и уехать первым же поездом. Раффлз и слышать об этом не хотел. Он привел мне с десяток аргументов в пользу своей точки зрения, и все они показались мне бесспорными.

Все время до самого поднятия якоря я самым внимательным образом наблюдал за всем, что происходило вокруг нас. Казалось, что никто ничего не заметил и не заподозрил, хотя с полной уверенностью я этого утверждать не мог. Весьма трудно было поверить в то, что после огромной дозы хлороформа человек не ощутил бы никаких побочных эффектов вроде головной боли, сонливости или сильного и резкого постороннего запаха. Тем не менее фон Хойманн появился на прогулочной палубе с таким видом, словно с ним ровным счетом ничего не случилось. Его юнкерская фуражка была, по обыкновению, надвинута чуть ли не на глаза, а усы вздымались вверх, словно маленькие пики. К десяти часам утра мы приготовились выйти из Генуи. Последний таможенник в синем мундире вернулся на берег, последнего торговца фруктами отогнали от борта, вылив на него пару ведер воды, в ответ на что откуда-то снизу раздались громогласные проклятия. За несколько секунд до поднятия трапа к нему успел последний пассажир с растрепанной седой бородой, который заставил весь огромный лайнер ждать, пока он сторгуется с лодочником из-за полулиры. Но наконец раздался лязг принимаемого якорного троса, корабль тронулся, и вскоре мы прошли маяк, стоявший на выходе из бухты. Раффлз и я стояли на палубе, задумчиво глядя на пробегавшие мимо изумрудные волны с белоснежными барашками пены.