Избранные статьи - Александр Воронель

   У многих ведь великих людей жены были стервы; начать хоть с Сократа, что ли. Это их, в конечном счете, не опорочило. Да и грех ли, если жена для сохранения и благосостояния семьи готова была подписать, что угодно, даже как бы и не вникая?... Теперь ее хрупкое семейное благополучие подпиралось и гарантировалось сугубо профессиональным вниманием ответственной организации...

   Даниэля, которому тайна былого сотрудничества Андрея, боготворимого им, могла открыться только во время следствия, все это привело в смятение.

   Мучительные опасения за жизнь Андрея, по-видимому, так обескуражили и напугали Юлия, что он стал панически приспосабливаться к его "откровенным признаниям" и стал уговаривать и Марка Азбеля не перечить следствию. В ходе такой перемены ролей Юлию потом на суде пришлось отчасти признать свою "вину", а Андрей зато сумел продемонстрировать согласованную со следствием позицию "несгибаемого" эстетического диссидента и своей вины не признал...

   Мне больно вспомнить теперь, как сокрушалась не знавшая компромиссов чистая подвижница Лариса Богораз по поводу "половинчатой позиции" Юлия и как восхищалась она впечатляющей, "открытой", позой Андрея.

   Спустя сорок лет стоит понять и простить всех участников этой драмы. В пору всеобщего бесчестья они во многом оказались лучше и смелее других. Как люди они вели себя, исходя из обстоятельств того времени, из того, что знали, помнили и чего боялись тогда, а не по копеечным меркам сегодняшнего дня, поменявшего все критерии и перепутавшего человеческие роли.

ЧЕМ ОТЛИЧАЕТСЯ ЭТА НОЧЬ ОТ ДРУГИХ НОЧЕЙ

   На Пасху следует вспоминать о выходе из египетского рабства и пересказывать историю Исхода, представляя дело так, будто это произошло с нами и в наше время. В этом смысле мы ­- русские евреи - самые аутентичные евреи на свете, ибо нам не приходится особенно напрягать воображение - так оно и было в нашем случае.

   Одних такие воспоминания вдохновляют, других вгоняют в уныние. В обоих случаях - это повод для серьезных размышлений. Так ли уж горько было наше рабство? Какая была сладость в освобождении?

   От обдуманного ответа на этот вопрос зависит многое и в нашем сегодняшнем настроении.

   Еврейская традиция исходит из безусловного предпочтения свободы, как единственно достойного человека состояния. В этом, однако, нет ничего специфического. Эта традиция сложилась за тысячу лет до крушения рабства как общественного института, и справедливо почитала его самым низким социальным положением в обществе. Естественно, что в рабовладельческом обществе свобода ценилась выше рабства.

   В наше время, спустя тысячи лет после полного крушения соответствующей социальной системы, под рабством люди обычно понимают что-то иное, что уже сильно зависит от их мировоззрения.

   Наша связанность общественными условностями или экономическая зависимость от существующих институций могут нами восприниматься как порабощенность или как форма добровольного служения в зависимости от того, как мы воспринимаем свое общество и соответствующие институции. Только в случаях крайнего ожесточения и разочарования мы называем свое актуальное состояние рабством. Т.е., в наше время только сознание унизительности и безысходности своего положения может вызвать у нас ощущение, что мы живем в рабстве. Ясно, что такое относительное понимание рабства вызывает разногласия у разных групп и зависит от времени и настроения.

   Например, Коммунистическая партия много лет утверждала, что она спасает нас от "капиталистического рабства", т.е. как раз того состояния, которое многими теперь, по-видимому, считается наиболее желательным, или по крайней мере нормальным, для жителей Восточной Европы и России. Для многих это не был простой обман. Это была фундаментально иная точка зрения на человеческую жизнь и ее требования. 0пределения понятий "рабства" и "свободы" в наши дни требуют уточнения.

   Сравнительно недавно либералы всего мира боролись за освобождение Африки и Азии от "колониального рабства". Теперь, когда это освобождение становится для многих жителей Африканских и Азиатских стран неотличимо похожим на голодную (а иногда и насильственную) смерть, былое "рабство" вспоминается ими с ностальгическим чувством. Но и это не было обманом. Просто, очевидное в прошлом (для некоторой части Европы) понятие национальной независимости при своем обобщении на остальной мир требует многих уточнений. Одно из таких уточнений разворачивается сейчас в оригинальной форме Американо-Иракской войны.

   Сионизм героического периода спас от гибели или от коммунистического и нацистского рабства сотни тысяч людей из России и Европы, которые этого хотели. И это, пожалуй, совсем не было обманом...

   Наконец, лидеры сегодняшних сионистских партий обещают евреям диаспоры вывести их из проблематического рабства, в котором они якобы все еще находятся, к столь же проблематической свободе, которая едва брезжит им сквозь густой туман обоюдной политической демагогии. Посланцы Сохнута убеждают богатых и влиятельных американских евреев, что они находятся в унизительном рабстве, а те, в ходе этой культурной игры, временами соглашаются признать моральное первенство за этими освободителями, получающими от них свою зарплату. Однако, возможно, что это тоже - не обман. Ибо понятия рабства и свободы должны теперь быть по-новому определены и не исключено, что древняя традиция окажется мудрее современных политологических спекуляций.

   Сионистская идеология, как и всякая иная, начинает работать только когда ее лозунги представляются решением конкретной задачи. Люди могут ощутить, что они находятся в рабстве только, если у них почему либо появятся основания сознавать свое положение как унизительное и безнадежное.

   Для нашего поколения, покинувшего Россию еще в доперестроечные времена, ситуация складывалась на удивление близко к классическому образцу. Мы несомненно вышли из рабства и высоко ценили это.

   Мое утверждение происходит из непосредственного переживания, но, будучи осмыслено рационально, опирается также на два неопровержимых факта. Первый - безусловно несвободный, рабовладельческий характер бывшего советского государства, относившегося ко всем своим гражданам, как к государственной собственности. Так же, между прочим, обстояло дело и в библейском Египте. Евреи не были рабами отдельных египтян, но принадлежали государству в целом, т.е. "фараону", и потому имели и кое-какой комфорт, и жизненные блага, которые стоило ценить. Они очень скоро вспомнили об этом в пустыне. Второй факт - специфическое юдофобство советских властей, создавших в СССР обстановку бесперспективности для еврейской молодежи. Этот мотив тоже присутствует в Библии: "Давайте ухитримся против них...".