Моя повесть-1. Хлыновск - Кузьма Петров-Водкин

    С Вовой уже через месяц после встречи мы стали "братьями крови", то есть порезали себе руки и с клятвой о вечной дружбе в открытые ранки поменялись кровью один другого.

    Вместе с этой дружбой разгоралось мое чувство к его сестре, надменной, но прекрасней Воде. Увлечение девочкой не мешало мне видеть весь не очень умный уклад мыслей в ее очаровательной головке, в особенности после ее замечания о безденежье героя моего романа. Да и Вова иногда говорил мне:

    - Дура эта Бодька, пыжится, как гусыня какая… Чего ты ее любишь?

    Второе чувство некоторой зависти говорило во мне: у Вовы есть сестра, а у меня нет. Ах, если бы у меня была сестра, какой бы идеал девушки она собой представляла! И, чтобы развенчать Бодю, чтобы окончательно привязать к себе Вову, я открыл себе и другу скрываемую дотоле Лео-нию - мою родную сестру.

    Лет двадцать спустя Вова, сбитый с жизненного толка, но "шикарный до смертного часа", будучи у меня, сказал не с сожалением, не с укором, а просто устанавливая факт:

    - Знаешь, дорогой друг, если бы не история с твоей сестрой, моя жизнь построилась бы иначе, - и заранее перебивая меня:

    - Не возражай… Еще Пушкин сказал: "Над вымыслом слезами обольюсь…" Благодаря Леонии я пропустил все мои годы. Я был как на постоялом дворе - проездом: все там, где-то около, но не там, где я был, я встречу, я найду ее… Вот видишь, я уже расстроился, но понимаешь, Леония дала мне меру требовательности… А кстати, позволь мне рассказать эту историю - ты уже, наверно, забыл ее.

    Мы были одни у меня в мастерской. Самовар заглох, но коньяк, любимый напиток Вовы, искрился червонным золотом. Спешить было некуда - Вова ночевал у меня. После хорошего дня работы над картиной я был благодушен. "Шикарный до смертного часа" умилил меня напоминанием нашего детства.

    - Прошу, пане, - сказал я. Уселся удобнее и закурил трубку. Вова выпил залпом рюмку, звякнул шпорами и начал.

    С первых же слов - как бы тюлевые занавесы театральных чистых перемен начали подыматься друг за другом, засерело, засветилось, показались силуэты предметов, и открылся пейзаж. Стог сена в саду, залитый осенним солнцем. Багряные клены свисали листвой. Время от времени падали листья: тихо, не спеша сойти в могилу, отделится от ветки, распластается и, колыша краями, опустится на черную землю кленовый лапчатый лист…

    Я не буду приводить рассказ Вовы, в нем было слишком много горячности и безумной любви к призраку-девушке, даже тени которой ему не удалось видеть. Но он мне так ярко осветил прошедшее, с деталями, о которых я уже забыл, что это мое воспоминание я и попытаюсь изложить возможно кратко.

    Мы лежим на стогу. Я чувствую грустное одиночество, я устал, чтобы хранить мою тайну.

    - Вова, ты друг мой? - говорю я. Вова завозился на сене.

    - Можешь ли ты меня спрашивать, когда наш кровавый союз тому порукой?

    - Верю, - говорю я, - но я должен тебе поведать мою тайну и должен предупредить тебя, что эту тайну не многие знают, а враги, окружающие меня и мою сестру…

    - У тебя есть сестра?… Кузьма, угрозами смерти никому не вырвать от меня тайны…

    - Верю, Вова, ты мой единственный верный друг… - сжимая руку Вовы, сказал я. - Да. У меня есть сестра… Но я так волнуюсь, когда думаю о моей дорогой Леонии…

    - Леония? - восторженно воскликнул мой друг. Во-первых, ты должен знать, что я не тот, за кого ты меня считаешь, - я только укрыт, усыновлен в Хлыновске…

    Моя родина далеко отсюда… Страшное, кровавое событие на пороге моего младенчества перевернуло мою жизнь и жизнь прекрасной Леонии…

    - Леония прекрасна? - вскипел Вова.

    - Ах, Вова, если бы ты знал, какая она! От красоты Леонии и начались ее несчастья… Наши пути были различны, и только теперь они сходятся. Я должен был тебе поведать об этом, так как возможно, что потребуется твоя помощь…

    Как выясняется в дальнейшем, обстоятельства дела были таковы. Была буря. Ветер срывал лесные вершины, свистел и резвился ими, как соломинками… Крошечные тогда дети, я и Леония, вышли погулять и попали на гнездо разбойников. Девочку передали разбойнице - жене атамана, а меня сунули в лодку вместо постели и бросили без присмотра.

    Буря сорвала с причала лодку, и ее понесло волнами. Много, много дней швыряла Волга младенца, покуда не принесло лодку в Хлыновск и не застопорило между плетнями у келеек. Тут и нашел меня мой теперешний отец и принес к жене. Они меня усыновили и выдали за своего…

    С девочкой было сложнее: у разбойников она была перекрадена кабардинцами. Воспитывалась в Дарьяльском ущелье и, когда подросла, - еще раз была украдена… проезжим цирком, где и стала знаменитой наездницей… И вот в этом цирке она встречается со старым разбойником, который рассказал ей о моей судьбе в несчастном городишке… Леония решила спасти меня и себя и бежать в Америку, в амазонские прерии, где уже заготовлен для нас вигвам, то есть дикий замок… Теперь Леония тайно скрывается здесь… Трудность положения усугубляется тем, что при Леонии находятся три арабских коня, которые очень мешают сохранению инкогнито в такой дыре, как Хлыновск…

    Развертывание истории продолжалось изо дня в день, с тончайшими деталями вырисовывался образ поразительной девушки: нежной, отважной, прекрасной. Леония иногда передавала привет Вове, потом оценила моего друга, и уже в ее сердце, кажется, появился уголок для Вовы… - Это не то, что твоя Бодя, - с грустным упреком сказал я ему.

    - Кузьма, - взволнованно, моляще произнес мой друг. - Как ты можешь рядом с Леонией говорить о дурище Бодьке?!

    Вова и я - мы знали каждый час жизни Леонии. Одно время она была простужена, и мы сидели без новостей.

    Задержка бегства происходила по разным причинам. Одна из них - невыясненность маршрута по направлению в Америку. По карте можно было растеряться от количества путей, выбор большой, но ведь надо было сговориться с пароходом, который нас будет ожидать для переправы через океан. Ехать через Европу на арабских лошадях - просто стыдно; Владивосток далеко, и наконец-то, после долгих советов и обдумываний, остановились мы на Аравийском полуострове. Об зтом решении Леония сообщила капитану парохода… Была и еще причина: ведь с момента бегства что-то должно рухнуть, может быть, все должно рухнуть - с такой любовью и прилежанием созданное просто сделается выдумкой, а я за это время привык иметь сестру, уже ставшую мне необходимой. Да и Вова был слишком взбудоражен, чтобы можно было сразу оборвать сказку… Оценивая и мучась над данными вопросами, я чувствовал приближение развязки и ее неизбежность… Как далеко зайдет осуществление бегства? Что станет с Леонией? Долго ли она может существовать, невидимая для всех?

    В один из дней, когда небо было покрыто низкими, серыми тучами, решение состоялось. Надо было быть готовым к бегству. Сестра могла в любой момент сообщить час и место для нашего отправления. Надо было спешно и основательно приготовиться. Правда, приготовления наши состояли в немногом: нужны были спички, револьвер, нож и веревка (веревка - это для арканов, при ловле зубров, населявших прерии, и для подъема через стены и башни). Мое волнение возрастало - развязка близилась, Я в самых мрачных красках обрисовал Вове ужасы предстоящего пути: безводные пустыни Персии; тигры и леопарды в Аравии, сжирающие в один прием путника, а главное - враги, сотни глаз которых следят за каждым нашим движением, пытки и злая смерть, если мы попадем в их руки, будут неминуемы. Мальчуган не сдавался; даже когда я прибег к обрисовке разлуки Вовы с его родителями, изобразил их слезы и отчаяние, Вова сказал:

    - Нет!… Ты послушай мое сердце, - он подставил мне правую сторону груди. - Оно скажет тебе, как я готов исполнить все, что прикажет Леония…

    Наши вещи были приготовлены: пятизарядный револьвер с одной пулей из шкафа судьи, веревка с чердака, сломанный, но годный для дороги кухонный нож из кладовки дяди Вани и, самый сложный багаж, - пятнадцать коробков фосфорных спичек - все это было сложено заранее в садовом гроте под соломой. Наша неопытность мальчиков, впервые организующих бегство, не подсказала нам о необходимости запастись съедобным, - о чем мы в дальнейшем сожалели…

    На завтра, в ночь с субботы на воскресенье, Леония назначила отъезд.

    Легко понять, как я провел пятничный школьный день. Петр Антоныч даже лоб мой потрогал, чтобы убедиться, нет ли у меня жару, и уже после этого взмолился:

    - Дуро, сатано, куда же ты мозги подевал? Квадратный корень из шестидесяти четырех, - ну?

    Мне было не до этого… Может быть, нас поймают, вернут - и все кончится. Ведь Михалыч всюду караулит - наткнется на нас… Наутро порка… Тайну нашу мы не выдадим. Леония останется живой. Вечер субботы, вспоминаю сейчас, был хмурый, ветреный. Темная осенняя предстояла ночь. Когда все уснут во флигеле, я должен буду помочь Вове выбраться из окна его комнаты, которое было довольно высоко от земли…