Десятый круг ада - Юрий Виноградов

Машины ждали у крыльца. Они сели в легковушку. Следом за ними поехал грузовик с эсэсовской охраной в кузове. Проселочная дорога проходила лесом, и комендант опасался партизанской засады.

В казино собрались все офицеры борисовского гарнизона. На Настю сразу же обратили внимание, едва она несмело вошла в шумный зал. Ей стало вдруг жутко от устремленных на нее со всех сторон наглых взглядов пьяных врагов. «Никогда не видела такое скопище фашистов. Сколько их здесь? Вот бы сюда партизан Большого…» — почему-то подумала она.

Самолюбивому Шмидту польстило внимание офицеров к его даме. Все они восторгались ее внешностью и завидовали идущему рядом с ней командиру строительной роты. Шмидт небрежно отвечал на приветствия знакомых офицеров. Увидев командира строительной бригады полковника Голльвицера, который тоже не спускал глаз с его партнерши, он решил подойти к нему.

— Рад видеть вас в казино, капитан! — Голльвицер широко улыбнулся командиру роты, вспомнив о том, что отвечает за его безопасность перед самим начальником РСХА обергруппенфюрером Кальтенбруннером.

— Позвольте, герр полковник, представить вам фрейлейн Настию, — учтиво склонил голову сияющий от гордости Шмидт.

В первое мгновение Голльвицер хотел было поцеловать руку очаровательной подруге капитана, но вовремя удержался. Она не арийка. Она всего-навсего белоруска, пусть и красивая. Подчиненные могут по-разному расценить его жест и, чего доброго, сообщить в Берлин.

— Весьма приятно! Весьма! — полковник расплылся в улыбке. — Надеюсь, капитан, вы довольны своей новой работой?

— Я давно мечтал о стройке, герр полковник, — ответил Шмидт. — Очень признателен вам за доверие.

Голльвицер сощурил глаза, многозначительно подмигнул капитану:

— Кто знал, что в Сосновичах растет такой яркий цветок!

Заиграл джаз, и на подмостки вышла худая оголенная певица. Сухим, дребезжащим голосом она затянула унылую песню. Шмидт повел Настю к столику. Он предложил своему начальнику выпить с ними по бокалу вина, и тот с радостью согласился.

Полковник пил вино мелкими глотками, не спуская маслянистых глаз с Насти. Шмидт говорил о строящемся доме отдыха для летчиков, в душе желая, чтобы командир бригады поскорее оставил их одних. Настя едва прикасалась губами к бокалу с пахнущим травой и вяжущим язык вином.

— Настя?!

Она вздрогнула, повернулась на голос и обмерла, в первое мгновение лишившись дара речи. Перед ней с заученной, слащаво-притворной улыбкой стоял хорошо одетый молодой мужчина.

— Не узнаешь старых знакомых?

Настя узнала его. Это был Осинский, бессменный член городского жюри на конкурсах песни, слывший в Борисове до войны специалистом по вокалу. Именно он вручал ей приз за первое место, которое она завоевала на последнем конкурсе в мае 1941 года.

— Пан Осинский?! — после секундного колебания удивилась Настя. — Приятная встреча… — через силу выдавила она из себя улыбку.

— Я рад, что ты с нами! — Осинский склонил голову перед Голльвицером: — Мы с ней, пан полковник, знали друг друга еще до прихода непобедимых немецких войск. Она тогда училась в средней школе и была секретарем комсомольцев.

«У-у, предатель. Фашистский прихвостень. Повесить тебя мало», — мысленно ругала Настя Осинского.

Полковник сухо засмеялся.

— Если вожак советской молодежи перешел на нашу сторону, выходит, нет больше веры большевикам! — изрек он.

— Пан Осинский тоже был коммунистом, герр полковник, — произнесла Настя.

— Только членом партии! Но никак не коммунистом. Членом партии, а это не одно и то же, — поспешил с ответом Осинский, пожалев о начатом с Настей разговоре. Выходит, эта девица здорово преуспела у немцев. Ей палец в рот не клади. А ведь была тихоней и скромницей.

— Что будет сегодня интересного в вашей программе? — как любитель и ценитель музыки спросил Голльвицер.

— Интересного… — Осинский, работавший теперь в этом казино, многозначительно ухмыльнулся: — Самое интересное, пан полковник, песни в исполнении пани Насти. Она у нас раньше неизменно была первой на всех конкурсах…

Полковник даже привстал со стула от удивления:

— Вы еще и поете?! Мы с капитаном испытаем истинное удовольствие от вашего голоса…

Насте стало жарко. Петь для сборища пьяных фашистских головорезов? Если б кто раньше только намекнул ей об этом, она бы выцарапала тому глаза! А сейчас… сейчас надо петь. Петь ради выполнения задания Ефимчука. Умоляюще взглянула на Шмидта: может быть, он запротестует? Но капитан не возражал.

Настя вместе с сияющим Осинским вышла на подмостки и о чем-то зашепталась с руководителем джаза. Потом она подошла к краю сцены и смело посмотрела в мгновенно притихший зал.

«Что она собирается петь? — заволновался Шмидт. — Лучше бы не пускать ее с паном Осинским…»

Настя, к его немалому удивлению, запела на немецком языке песню-балладу из «Фауста», которую они часто по вечерам исполняли вместе.

Король жил в Фуле дальной,И кубок золотойХранил как дар прощальныйВозлюбленной одной…

Шмидт занервничал, нечаянно опрокинул на скатерть бокал с вином. Гете, его любимый Гете, запрещен нацистами в Германии, а Настя, не зная того, поет здесь эту песню опального великого немецкого поэта. Как бы не взбунтовались нацисты, и тогда скандал.

Но зал точно вымер. Взгляды прикованы к освещенной цветными огнями певице. Красота этой юной славянки, ее нежный чарующий голос покорили всех.

…В тот миг, когда пучинойБыл кубок поглощен,Пришла ему кончина,И больше не пил он.

Последние слова песни потонули в грохоте аплодисментов.

— Бис! Браво! Браво! Бис! — неслось со всех сторон.

Настя хотела убежать со сцены, но Осинский удорожал ее за руку, к всеобщей радости заставив исполнить еще одну песню.

Вторая песня, веселая, задорная, — ее Настя слышала в комнате Шмидта — еще больше понравилась публике. Напрасно Осинский пробовал удержать певицу, уговаривая снова спеть на «бис» для панов офицеров, Настя была неумолима. Раскрасневшаяся, взволнованная, она сошла в зал к поднявшемуся ей навстречу Шмидту.

— Настя, с твоей внешностью да с твоим голосом мы такое бы закрутили! Осыпались бы золотом! — не отставая от девушки, торопливо говорил Осинский. — Давай вместе работать. Не прогадаешь!

— Пошел вон, холоп! — холодно, с открытой неприязнью сказала она.

— Что?! — Осинский растерялся от неожиданности, но тут же быстро овладел собой. — Как ты смеешь так обращаться…