Другие - Шерон Тихтнер

С другой стороны, мне с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее. Столько времени проводить с ним и скрывать самое главное. Мы больше ни разу не разговаривали на тему моей вампиризации, зато он четко дал понять, что возможно мы когда–нибудь поженимся и будем уникальной парой.

Я послала заявления в несколько университетов Англии и Швейцарии. Но никому и ничего не говорила. Я лично вообще не видела смысла мне куда–либо поступать, но раз уж решила скрывать свою болезнь от родных и любимого, то до конца. Перед самым началом выпускных экзаменов я получила несколько писем о поступлении. Оставалось только выбрать. Чтоб порадовать маму, я выбрала биомедицинский факультет «Оксфорда». Естественно, эту новость я всем рассказала. Все были за меня очень рады, особенно Габриель. Я не учла, что его родители врачи: Питер хирург, а Джанет педиатр. Да, у него и у самого уже имеется ученая степень по медицине, только практиковать он никогда не сможет. Так вот он тоже поступал везде, где только было можно, чтоб оказаться со мной. Я конечно же это очень ценила, но не в нашей ситуации. Это очень осложняло дело. Я почти весь июнь думала о том, как же сделать так, чтоб мы учились в разных университетах, а еще лучше в разных странах. Я и так уже выбрала университет из страны, где у меня нет ни единого родственника, а тут такой сюрприз. Так и не найдя решения, сложившейся ситуации, я оставила это на потом. Зная его, я подумала, что он сам не захочет мозолить мне глаза. На том и решила.

В один из обычных июньских дней, когда дома оказалась я одна, зазвонил телефон.

— Алло? — подняла я трубку.

— Здравствуйте! Это Кристиан Смаерз. Мне нужна Виргиния Миррен! — проговорил голос в трубке. Я сразу его узнала. Это был мой лечащий врач в Берлинской клинике. Именно он сообщим мне почти год назад мой диагноз.

— Здравствуйте, доктор Смаерз! Это я!

— А тебя не узнал!

— Вы что–то хотели? — сторожено спросила я. С минуты на минуту должен был прийти Габриель.

— Да–да! Вы можете говорить? — уточнил доктор.

— Да. Я дома абсолютно одна, но скоро ко мне должны прийти. Так что говорите!

— Хорошо! Я просто звоню вам напомнить, что 15 июля вы должны явиться на обследование. Обычно об этом уведомляют в письме, но вы же очень хотели оставить это в тайне?

— Да–да. Я помню! Что–то еще?

— Нет! Это все.

— Спасибо за такое напоминание и что помните о моей личной просьбе. Спасибо вам за все! Я обязательно буду! — поблагодарила я.

— Не за что! Будем ждать! — попрощался доктор Смаерз и быстро положил трубку, я даже ответно попрощаться не успела.

Я так и стояла еще некоторое время с трубкой в руках, вспоминая разговор годовой давности. В июне прошлого года мама настояла на том, чтоб я обратилась к врачу. Периодически меня мучили сильные головные боли, но ни одно доступное в аптеке обезболивающее не снимало их полностью. Некоторые ослабляли, но не убирали совсем. Маму это, конечно же, очень насторожило, и она не одну неделю просила меня пойти к врачу, а я отказывалась.

После некоторых предыдущих событий в моей жизни, я не очень доверяла врачам. Но согласилась пойти в клинику, при одном условии, что все мои анализы и результаты обследований я смогу отксерокопировать. Мама на это согласилась сразу, а вот врачи очень долго сопротивлялись. Но в результате сдались. Я прошла полное обследование от макушки до пяток. Меня мучили два месяца, а потом вынесли приговор.

Все свои анализы я забирала и проверяла их по медицинской литературе. За те три месяца я изучила уйму книг по медицине и нейрохирургии. Я облазила тьму сайтов и даже писала письма другим специалистам в этой области. Все отвечали мне одно и то же.

По чистой случайности при объявлении окончательного диагноза не оказалось мамы. Как я благодарна его начальнику за срочное совещание!!! В общем узнала я все лично. Объяснять тогда все мне вышел именно доктор Смаерз.

— Виргиния! Мне надо поговорить с вашей мамой! — твердо ответил врач, не желая мне ничего рассказывать, а я на тот момент уже докопалась до истинны по книгам. Но мне до конца еще не верилось, что судьба могла так жестоко со мной обойтись. Мне нужно было это услышать от врача!

— Вы можете сказать все мне! Это моя болезнь и я хочу услышать ее название! — требовала я.

— Мы не сообщаем диагнозы детям без опекунов или родителей! Извини! — он развернулся и уже хотел уйти.

— Значит у меня правда опухоль головного мозга! — подвела я. Врач тут же развернулся ко мне.

— Откуда тебе это известно? — испугался доктор.

— Не просто так же я просила все мои анализы! По книгам и интернету! — спокойно ответила я.

— Ты очень умная девочка! — заключил Смаерз.

— Мне скоро восемнадцать! Вы же сможете меня прооперировать? — с тлеющей надеждой спросила я. Я прекрасно видела свои снимки, и семь небольших темных пятен на них. Но ведь я не медик! Может быть, надежда еще есть! Я очень старалась настроиться на лучшее.

— Нет, Виргиния! У тебя не просто опухоль. В принципе опухоли такого размера оперируют вполне успешно и почти без последствий. Но в твоем случае это невозможно, — очень грустно проговорил он, смотря при этом в пол и ломая свои пальцы.

— Почему? Потому что их семь?

— Да! Дело в том, что реабилитационный период после таких операций от шести месяцев до двух лет. А за одну операцию можно вырезать только одну, максимум две, при очень хорошем стечении обстоятельств. Еще после операции используются специальные лекарства, помогающие головному мозгу восстановиться, вырастить новые здоровые клетки. Но это лекарство будет помогать и оставшейся опухоли. И никто не знает как она может себя повести в таком случае. А у тебя их семь. Это просто не реально! У тебя даже при самом наилучшем стечении обстоятельств и гениальном хирурге просто не хватит времени! Мне очень жаль, но мы ни чем не можем тебе помочь! — он взял меня за плечи, слегка встряхнул и заглянул в глаза.

— Сколько мне осталось? — спросила я равнодушным тоном, а в горле уже стоял комок, и слезы подступали. У меня было ощущение, что я упаду в обморок.

— Полтора–два года! Но Виргиния, приступы будут усиливаться и учащаться. Пока у тебя предпоследняя стадия, но это не на долго. Последняя стадия длиться год и она очень болезненна. В приступ будет идти кровь. Сначала из носа, потом еще изо рта, ушей и у некоторых идет даже из глаз. В основном такие люди сидят на обезболивающих препаратах постоянно.

Он говорил мне все это смотря в глаза, я смотрела в никуда. Моя богатая фантазия нарисовала красочные картинки моего будущего.

— У меня к вам будет огромная просьба! Обещайте, что выполните! — спохватилась я. Тогда мне и пришла в голову идея все скрыть.

— Смотря что! — удивился врач.

— Не говорите правду моей маме! Мы уже похоронили одного безнадежного. Он умирал у нас на руках пол года. Это очень больно! Я не хочу, чтоб моя мама пережила все это вновь. Просто смерть дочери — это уже будет ударом. А медленная смерть… она не переживет этого! Прошу вас! — плакала я. Я была готова умолять его. Если бы понадобилось, я встала бы на колени, лишь бы мама не знала этого приговора.

— Прекратите! Как я могу ей соврать? Это не законно! — испугался врач, уже держа меня. Оказывается, что я стала оседать. Я совсем раскисла и больше не стояла на своих ногах. В более или менее вертикальном положении меня удерживал врач. Видимо я была для него очень тяжелой, и он потащил меня до кушетки. Я рыдала. Доктор куда–то ушел, а через некоторое время пришел с главврачом.

— Ну, милая моя! — начал успокаивать меня главврач, — Все в жизни бывает! И такие диагнозы. Принесите ей успокоительное! Где ее мать?

— Вот именно матери нет! Она пришла одна! — отвечал доктор Смаерз. Тут началась перебранка, что он не должен был мне все рассказывать, что теперь неизвестно как меня успокоить. От такой информации у каждого будет истерика! Но как только Смаерз объяснил, что я свой диагноз восприняла вполне сносно, а плачу, потому что он отказал мне в просьбе, главврач замолчал.

— Что же тебя так расстроило? Какую просьбу отверг этот доктор? — мягко интересовался главврач.

— Чтоб вы ничего не рассказывали моим родным! — и я стала все объяснять по новой. Выслушав мой рассказ, врач почесал в затылке.

— Думаю, что мы можем выполнить твою просьбу! — согласился он, — Но ты сама не должна все раскрыть, а то нам несдобровать! Понимаешь меня?

Так я оставила все в тайне. А маме они позже сказали, что это повышенное внутричерепное давление и через пару лет все нормализуется. Прописали мне таблетки и отпустили.

Таким образом мои предыдущие приключения не прошли даром. Теперь приближается мое девятнадцатилетие, а значит и обратный отсчет!

Стук в дверь вывел меня из воспоминаний. Конечно же, это был мой Габриель. Я бросилась открывать дверь.