Тринадцатый Император. Часть 2 - Никита Сомов

  Следующее письмо - коллективная жалоба Курского чиновничества и дворянства на генерал-губернатора Дена. Хорошо! Значит, они с Салтыковым уже принялись за работу. Кидаю письмо в мусорную корзину для макулатуры - ещё пригодится.

  Ого, письмо из Аляски. Дмитрий Иванович Котиков, ставший после Максутова и расформирования Российско-Американской компании губернатором Аляски, докладывал о необходимости прислать больше русских переселенцев и основать военно-морскую базу, без которой наши владения мы удерживали одной только милостью соседей и бесполезностью приобретения. Так же Котиков жаловался на иностранных китобоев, которые ввиду полного русского бессилия производят свой промысел прямо ввиду берегов, несмотря на все запреты. Решив по-Петровски выкрутиться из сложной проблемы, я рекомендовал всю выручку от продажи пушнины тратить на флот и перевозку поселенцев, заодно пообещав выслать денег на покупку какого-нибудь легко вооруженного корыта в САСШ и прислать партию матросов да сотню казаков с семьями на поселение. Отметив у себя в блокноте отдать распоряжение переселить казаков-добровольцев и перевести какого-нибудь молодого и горячего морского офицера с небольшой командой на Аляску, я принялся за дальнейший разбор почты.

  Следующие письма все больше напоминали сводки с фронтов. В Смоленске опять польский погром, в Киеве еврейский, отдельные выступления дагестанских фанатиков, Тобольский губернатор сообщает о волнениях среди ссыльных, восстание на строительстве Кругобайкальского тракта... Стоп! Кругобайкальское восстание должно было случиться в следующем году. Я хватаю дневник-ноутбук и точно - лето 1866 года, сейчас же май 1865-го года. Странно, поляков там лишь немногим больше чем в моей истории. Хотя видимо отношение к ним, да и условия содержания стали куда более жестоки, чем в моей реальности.

  Столетов пишет о категорической неготовности принимать русских переселенцев на Северном Кавказе, просит повременить ещё три года, а лучше четыре, в крайнем случае слать в Казахстан. Сельскохозяйственные Академии на Кавказе и Казахстане едва основаны и, хотя в них набирают уже готовых агрономов, для их обучения требуется время, даже если исследования берутся прямиком из дневника-ноутбука. 'Два года максимум. Набирать агрономов вдвое более чем требуется, все равно потом не хватит' - чиркаю я на конверте с письмом и откладываю в сторону.

  Поленов пишет, что готов давать стальные рельсы в три смены, выдавая едва ли не по три километра в сутки. Пока же работает на уральской и иностранной стали в одну смену, т.к. своей пока обеспечить не можем. В ответ пишу Путилову представление на кандидатуру Протасова для разработки месторождений Курской Магнитной Аномалии.

  Обухов пишет, что с пушками все будет в лучшем виде, только, как всегда просит времени. Недоволен, что завод Круппа ещё даже не начал разворачиваться, пока кроме нескольких прусских инженеров ничего не видно. Попов говорит, что уже становится ясно, что корабль в указанные сроки построить мало реально, Петр Великий будет спущен на воду не ранее конца 1868-го года. Если так и дальше пойдет, то войну за проливы можно будет забыть как страшный сон. Мой дядя, Великий князь и морской министр единодушно сообщают, что, несмотря на наши выдающиеся успехи, вероятнее всего, наша амбициозная программа строительства броненосцев потерпит фиаско. Комкаю письмо и в раздражении кидаю в камин. Рано опускать руки! В худшем случае войну можно будет и отложить или вообще не начинать нахрен!

  Напоследок, уже при свете луны читаю, многостраничный и мрачный отчет Путилова. Русская промышленность находится в зачаточном состоянии - не хватает всего и сразу. Ничего нет, ничто не работает, у всех руки растут не из того места и их надо пересаживать ближе к плечам и голове. В конце отчета выражается надежда что по прошествии лет ситуация будет выправляться благодаря моему мудрому решению строить техникумы и школы при заводах. Красота...

  *С имперским орлом вместо Георгия Победоносца

  Глава 15.

  Август-ноябрь 1865 г.

  Ваше Величество, к вам господин Стасюлевич, пустить? - осторожно спросил Сабуров, заглядывая в кабинет.

  - Да, да, конечно, - отрываясь от бумаги, кивнул я.

  Перед тем как дверь открылась, я успел встать из-за стола и сделать несколько шагов навстречу вошедшему, чтобы встретить моего бывшего учителя крепким рукопожатием.

  - Здравствуйте, Михаил Матвеевич.

  - Здравствуйте, Ваше Величество.

  - Давайте без церемоний, присаживайтесь, пожалуйста, - пригласил я.

  Согласно кивнув, Стасюлевич присел на гостевой стул, а я тем временем достал из буфета корзинку с песочными печеньями и попросил Сабурова принести нам чаю и кофе. Заняв свое место за столом, я пододвинул печенья к своему старому учителю, жестом приглашая угощаться.

  Сабуров тем временем принес поднос с чашками, горячим чайником, несколькими сортами чая и кофе, а так же сахарницей, заполненной чуть желтоватым рафинадом и молочницей со свежими сливками. Моя любимая чашка была уже наполнена крепким турецким кофе со сливками, но без сахара. Михаил Матвеевич налил себе черный чай, с бергамотом и лимонной цедрой и мы дружно захрустели печеньем. Было в этой сцене что-то душевное, пахнущее детством. Мы вот так же сидели вечерами за общим столом, вместе с отцом и мамой... Мир тогда был удивительным, каждый день сулил новые открытия и приключения. Эх, как давно это было...

  Стряхнув нахлынувшие из памяти воспоминания и торопливо дожевав печенье, я переключился на терпеливо ожидающего моего внимания гостя:

  - Признаться, для меня приятной неожиданностью стало ваше желание записаться на прием, - начал я разговор. - Чем могу помочь, Михаил Матвеевич?

  - Ваше Величество, - аккуратно допив чай и отставив чашку в сторону, начал мой бывший учитель словесности, - хотел бы попросить вашего содействия в открытии собственного печатного издания. Мы, с несколькими единомышленниками, предполагаем выпустить с будущего 1866 года журнал, который будет носить имя одного из наших старых журналов, основанного Карамзиным в 1802 г., и, сначала под редакцией самого основателя, а потом Жуковского и Каченовского, выпускавшегося до 1830 года. Я имею в виду 'Вестник Европы'.

  - Что ж, начинание достойное одобрения, - сделав глоток кофе, кивнул я, - и в каком же содействии вы нуждаетесь?

  - Увы, - всплеснул руками Стасюлевич, - в виду чрезвычайного положения введенного в стране в связи с польскими событиями, регистрация частных газет и журналов временно прекращена, а мы бы очень хотели выпустить наш журнал январе в 1866 году. Таким образом, мы желали бы почтить память нашего достойнейшего отечественного историка в тот год, когда время открытия нового исторического журнала совпадает с столетним юбилеем рождения Карамзина.

  - Михаил Матвеевич, вряд ли я смогу вам помочь, - сокрушенно покачал головой я. - Положение наше в Польше все еще очень шатко, именно потому и действует цензура, ограждающая наше общество от возможных распрей и склок. Сейчас, для нашего же блага, мы должны быть едины и последовательны в решении этого вопроса. Если же вам будет дадено разрешение, то появится прецедент, который сможет быть впоследствии использован и другими. Причем состоящий не в отмене цензуры, что было бы досадно, но не трагично. А в том, что Государь поставил себя выше закона, им же принятого. Подобного рода прецедентов, в свое царствие, я не давал, и давать не собираюсь, даже ради моего уважения к вам, Михаил Матвеевич.

  - Я понимаю, - сокрушенно проронил учитель. - Прошу меня простить, что отнял ваше время, Ваше Величество... - сказал он, поднявшись и явно собираясь уходить.

  - Постойте, Михаил Матвеевич, - остановил я его, - я могу предложить вам другое решение проблемы.

  Поспешно сев обратно, Стасюлевич внимательно уставился на меня.

  - Законом введен запрет на регистрацию ЧАСТНЫХ печатных изданий, - выделил я нужное слово, - я предлагаю вам стать редактором государственного журнала, который после прекращения действия цензуры перейдет в ваши руки. Вас устроит такой вариант?

  - Пожалуй, да, - после недолгих колебаний согласился будущий издатель.

  - Хорошо, - улыбнулся я, - а теперь расскажите мне побольше о своем журнале, каким вы его видите. Признаться мне будет интересно услышать, на что будет похоже ваше детище.

  - С самого начала было решено, что новый 'Вестник Европы' будет действовать по другой программе, нежели ранее существовавший, - начал вдохновенно рассказывать Стасюлевич*.

  Возможно, это и отступает от его первоначальной задачи, как журнала главным образом политического, но за то, может быть, ближе подойдет к настоящему значению самого своего основателя, который, оказав сначала России услугу, как публицист, приобрел потом бессмертие, как историк. Коль скоро сам Карамзин перешел от политики к исторической науке; пусть последует теперь за своим родителем в ту же область и его журнал, посвящаемый ныне историко-политическим наукам, как главной основе всякой политики.