Шалости нечистой силы - Татьяна Гармаш-Роффе

Кис, как водится, поехал без звонка: зачем лишние переживания по телефону? Вспоминать об изнасиловании, понятное дело, потерпевшей не хочется, рассказывать постороннему – тем более. Кис мог рассчитывать только на встречу, на личное обаяние, на свое умение вести разговор.

Оно у него было, это умение, особенно с женщинами. Будучи человеком старомодным, он женщин уважал априори: слабый пол. Конечно, он понимал, что слабый пол не такой уж слабый и что в бархатных лапках острые коготки водятся, которые иной раз куда опаснее примитивного мужского кулака и неповоротливой и наивной мужской психики… Но, полагал Кис, коготки потому и ранят иной раз смертельно, что слабый пол вынуждают быть сильным нерадивые мужики. Те самые закомплексованные слабаки и нюни, которые себя не уважают и других, естественно, тоже. Кого можно уважать, если сам себя не уважаешь? Кого можно любить, если себя не любишь? Разве может быть щедрым нищий? То-то…

Короче, в разговорах со слабым полом Кис обычно был терпелив, внимателен и деликатен. Это у него и называлось умением вести разговор, на него он и полагался.

…Не то чтобы детектива подвело это самое умение, но встреча с Натальей Константиновной изрядно поколебала его рыцарские наклонности, оставив у Алексея мерзкое ощущение, словно его выдержали полчаса в ванне с липким сахарным сиропом.

Слащаво-кокетливая, фальшивая до невозможности, она, как плохая актриса, закатывала глазки, дабы выразить запредельность произошедшего, и двусмысленно улыбалась, произнося душным шепотом: «Ну, это… сами понимаете…», не забыв при этом обрисовать групповое изнасилование в деталях, о которых деликатный Кис вовсе и не спрашивал. Причем на лице ее отражалась некая мечтательность, как если бы она вспоминала не более чем об утреннем эротическом сне.

Кис, как это свойственно людям, судил о других в меру своего понимания, а именно – в меру понимания самого себя. Он хорошо знал, что момент насилия в любовной игре – весьма пикантная приправа, он и сам не прочь, что сцена насилия, допустим, в кино может возбуждать зрителя. Но он также отлично понимал, что в реальности, где уже нет зрителя, комфортно смакующего под чаек-кофеек эротические сцены, а где есть только жертва один на один с насильником, – это уже совсем другая история: история поругания души и тела, ничего общего с эротизмом не имеющая.

И беглая сладостная улыбочка Натальи Константиновны, ее мимолетное сытое потягивание при воспоминании о групповом изнасиловании удивили его неимоверно: все это шло полностью вразрез с его представлениями. Он честно попытался пошарить в закоулках своего подсознания, на донышках самых старых и пыльных ящиков своих воспоминаний, но ничего, что могло бы пролить свет на столь неожиданную реакцию изнасилованной женщины, ему обнаружить не удалось.

Не то чтобы Алексей считал свою душу эталоном для всех человечьих душ – нет, разумеется, нет! Он, к примеру, никак не сумел бы обнаружить в себе даже бледной тени того позыва, который заставляет некоторых ублюдков мучить и убивать… И все же поведение Натальи его насторожило. Возможно, тут что-то другое… Или нет? Может, она просто законченная блядь? И Кису этого постичь не дано? Но ведь даже проститутки не любят, когда их насилуют!

Отложив эту загадку на потом, он приступил к беседе с Натальей Константиновной с особой внимательностью, втайне порадовавшись своему случайному выбору, павшему именно на эту свидетельницу: слишком она примитивна и самодовольна, чтобы заметить подвох в его вопросах.

Оказалось, что, как Кис и предположил, от веревок было освободиться не так уж и трудно – после минут пятнадцати кручения-верчения кистями веревки ослабли и сами соскользнули с рук.

– Почему, как вы думаете? – простодушно спросил Кис.

– Ну, это ж ясно! – удивилась Наталья Константиновна недоумию детектива. – Они же насиловать пришли, а не мучить! Если бы падчерица не явилась, я бы что, по-вашему, сутки должна была лежать связанная? Ни пописать, ни попить? А так они чуток связали, чтобы я милицию не смогла вызвать, пока они не уйдут, и все – дальше им уже никакой нужды не было…

– Они вам это сами объяснили? – еще простодушней удивился Кис.

– Нет, ну вы странный какой-то! Ничего они не объясняли! Это ж понятно и так!

– То есть вы убеждены, что бандиты позаботились о том, чтобы вы могли попить и, извините, пописать?

– Ну они ж тоже люди! Дело сделали, поигрались и пошли себе! Что ж дальше-то над женщиной издеваться?

Право, забавная дамочка! Она это называет «поигрались»! Интересно…

– А супруг ваш от этого зрелища умер, – неожиданно сменил тон Кис. – И до инфаркта его довели эти, как вы выразились, игрушки. И ваши редкостной доброты и заботливости бандиты видели, что человек умирает, но не остановились, врача не вызвали, – жестко прокомментировал он.

– Ну… – Наталья Константиновна растерялась. – Ну-у… – снова завела она, – это ж мужчина, другое дело. Им, может, мужчин не жалко. Они даже говорили, что вот, мол, нехорошо старому мужу с молодой женой…

Даже самой легкой тени не набежало на ее лицо при упоминании о смерти мужа. Положительно, она еще и дура: ума не хватает хотя бы сыграть некое подобие скорби… Оставалось только удивляться, как это ухитряются вроде бы приличные мужики вляпываться в отношения с такими особями, как Наталья Константиновна…

– Ага, вот оно что… – Кис, разумеется, спорить не стал. – Я вот никак не соображу, – вернулся он к простодушному тону, – всем мужьям заклеивали рты куском скотча. А женам – нет. Почему? Может, вы догадались?

– Конечно, – снисходительно ответила Наталья Константиновна. – Для минета оставили свободным.

Алексею показалось, что на его щеках проступила краска. Однако лицо его собеседницы оставалось безмятежным.

– А кричать, на помощь позвать вы не пробовали? Не все же рот был занят…

– Ну как же, я звала! Только никто не пришел.

Что верно, то верно: никто из соседей криков не слышал…

– Бандиты, насколько мне известно, ограбили вас. Взяли ценные вещи и деньги.

– Ужас просто! – затараторила Наталья. – Взяли кольцо с рубином, с брильянтом…

– На общую сумму в двадцать тысяч долларов, я в курсе, – поморщился Кис. – А вы мне вот что скажите: вещи и деньги, которые они взяли, лежали на своих обычных местах?

– Ну да!

– Они их быстро нашли. Вы что, не имеете привычки прятать ценности?

– Ну… Кто же мог подумать! У нас квартира на сигнализации! Если бы они меня не втолкнули, когда я открывала дверь, то не смогли нас ограбить!

– Где именно находились деньги?

Наталья Константиновна задумалась. И думала довольно долго.

– В ящике серванта, – наконец промолвила она.

Ага, интересно. А в деле записано – в ящике письменного стола.

– А драгоценности?

– В шкатулке. А шкатулка стояла на тумбочке в спальне.

– Она и сейчас там стоит? Можно посмотреть?

– Зачем? – нахмурилась Наталья. – Она… Сейчас ее там нет. Я ее на ключ заперла, в тумбочке.

– Так где же ее обычное место?

– Ну, раньше я ее на тумбочке держала… А теперь, после этого, запирать стала.

– Бандиты не все вынесли, верно?

– Я не понимаю, почему вы… С какой стати вы интересуетесь?

– Пытаюсь понять. Я бы на месте бандитов взял шкатулку и высыпал все ее содержимое себе в карман, к примеру. А не стал бы разбирать, что взять, а что оставить. А эти добряки, насколько я понимаю, вас пожалели и с вами по-братски поделились!

– С чего вы взяли?!

– С того, что вы закрыли шкатулку на ключ. Значит, есть что хранить.

– На что вы намекаете?!

– Ни на что, господь с вами. Просто радуюсь, что вам такие славные бандюги попались. Вряд ли ваш супруг согласился бы с этим определением, да супруга-то уже нет. Так что его мнение нам узнать не удастся, – позволил себе издевку Кис и быстро распрощался, оставив Наталью Константиновну в полном недоумении.

Ну и отлично, пусть недоумевает. Не заметила, как прокололась! Не могла точно сказать, где лежали деньги, – скорее всего, потому, что солгала в первый раз, а теперь не помнит, как именно. И с драгоценностями он удачно провел свой пас – наверняка они не все забрали, как она заявила в милиции.

Кис был страшно доволен. Рассказ «потерпевшей» ему весьма понравился. Он так мысленно и поставил слово «потерпевшая» в кавычки. И эти кавычки его сильно заинтриговали.

Теперь для полноты картины ему требовалось поговорить с Верой Лучниковой – единственной, кого бандиты не связали.

От слова «любовь»

Он прибыл на Сокол около восьми вечера, разумно предполагая, что человек днем на работе и вечером его застать легче.

Расчет оказался верен, и Вера, рассмотрев его удостоверение, пропустила Алексея в гостиную.

Она была в бархатном, вишневого цвета халате, наброшенном поверх брючек и свитерка, – мерзла.