Великая ложь XX века (с дополнительными иллюстрациями) - Юрген Граф

Бомба: «Нет, не было ни зеркала, ни скамеек, ни стульев, только скамейки и 16...17 парикмахеров. А людей было…»

Ланцман: « Сколько Вам нужно было обработать женщин за один заход?»

Бомба: «За раз? Около 60...70 женщин… Когда кончал с одной группой, следующая уже ждала: 140...150 женщин. И немцы уже все приготовили. Они приказывали нам выйти из газовой камеры через несколько минут, минут через пять. Потом пускали газ и всех душили… На другом конце стояла команда, вытаскивавшая трупы. Не все были мертвы. Все было убрано за две, а то и за одну минуту…»

Ланцман: «Что Вы ощутили, увидев впервые обнаженных женщин и детей, что почувствовали?»

Бомба: «Там невозможно было что-либо почувствовать или ощутить… Когда был парикмахером в газовой камере, прибыл транспорт с женщинами из мое родного Ченстохова… Некоторых я хорошо знал. Увидев, они стали меня обнимать: „Абе, что ты здесь делаешь? Что с нами будет?“ Что я должен был сказать им? Что Вы им могли бы сказать? Среди стригущих был один из моих друзей, который моем городе тоже был хорошим парикмахером. Когда его жена и его сестра вошли в газовую камеру…»

Ланцман: «Продолжайте, Абе, это нужно».

Бомба: «Слишком ужасно…»

Ланцман: « Прошу, продолжайте…»

Бомба. «Он попытался заговорить с ними, но ни им, ни другим он не мог сказать, что то были последние минуты в их жизни, так как за ним стояли нацисты, эсэсовцы, и он знал, что, сказав хоть слово, он разделит судьбу обеих женщин…»

Бомба * не упоминает, сколько человек могла вместить газовая камера, эту информацию дает Элиау Розенберг, другой уцелевший в Треблинке и свидетель на многих процессах. В своем свидетельстве, написанном в Вене в 1947 году, он констатирует [227]:

«Вскоре после того (т.е. после марта 1943 года) были построены новые газовые камеры, вмещавших до 12 000 человек».

Как работал механизм лагеря смерти, рассказывает Рахель Ауэрбах в книге «Поля Треблинки», вышедшей в 1947 году и помещенной на первом месте в сборнике Доната. Согласно Ауэрбах, в августе — сентябре 1942 года в Треблинку каждый день прибывало 6...10 тыс. евреев. Сошедших с поезда ожидало следующее [228]:

«Мужчины направо! Женщины налево! Женщинам и детям предстояло первым идти в огонь. Но сперва они шли раздеваться в бараки… Узники-мужчины раздевались у бараков… Затем их обнаженными вели дальше и они со своей одеждой в руках шли к бараку-накопителю… На другом конце помещения для раздевания открывались небольшие двери и толпа двигалась на пути, длиной около 300 метров, окруженным колючей проволокой. Он шел через группу сосен, знаменитую „рощу“, оставшуюся после вырубки под лагерь этой части леса.

Этот путь называли «кишкой». Немцы юмористически окрестили его «улицей на небеса». В конце улицы, где евреи должны были прямиком отправляться на тот свет, находились другие двери, ведшие в «баню»… В кабинки входили из коридора через двери, размеры которых были рассчитаны на прохождение одновременно только одного человека… На потолке камер виднелись настоящие душевые головки, но трубы к ним не было…

В первом здании сперва имелись три подобные кабины. Позже, когда процесс как будто был отлажен, дело было расширено. Была выстроена вторая «баня» того же типа, но больше и красивее, чем первая, и имевшая 10 кабинок. По обеим сторонам «дороги на небо» стояли эсэсовцы-немцы и украинцы с собаками. Среди собак вьделялся пес Барри, натасканный чтобы откусывать у узников половые органы. Избивая, эсэсовцы тоже очень любили бить свои жертвы по этим органам, потом по голове, груди, животу, т.е. по самым чувствительным местам…

В камеры набивали втрое больше людей, чем они вмещали. Не поместившиеся должны были ждать снаружи, пока до них не дойдет очередь Пол в газовых камерах был покатым и скользким. Входившие первыми подскальзывались, падали и больше не вставали… Некоторые свидетели рассказывают, что люди в камерах должны были держать руки поднятыми, а животы втянутыми, чтобы можно было втиснуть побольше народу. Поскольку они стояли очень плотно друг к другу, то маленьких детей бросали им на головы как тюки с одеждой. Газ был дорогим и расходовать его нужно было бережно… Теперь наступало время запускать мотор, стоявший в мастерской рядом с баней. Но сперва вытяжное устройство откачивало чистый воздух. Затем открывали трубы, подававшие в камеры отработанный газ».

Рюккерль в своей документации так описывает процесс газации [229]:

«После того как никого уже нельзя было вместить, двери камер закрывались и начальник-немец отдавал приказ украинцу — например, крича „Иван, Иван!“ — запустить мотор, выхлопные газы которого направлялись в камеры. Процесс умерщвления продолжался 30...40 минут. Затем мотор выключали и у дверей слушали, есть ли движение внутри».

Сколько эсэсовцев ежедневно занималось газацией 12 тысяч евреев? У Рюккерля и на это есть ответ [230]:

«Персонал Треблинки, ответственный за безостановочный ход массового уничтожения, насчитывал 35...40 немцев, все они носили серую форму СС и имели чин не ниже унтершарфюрера».

Евреи не слишком мешали работе 35...40 палачей-эсэсовцев, наоборот, весьма ей помогали. Согласно «Франкфуртер альгемайне цайтунг», на процессе в Дюссельдорфе в 1965 году заключенный Сухомель заявил, что «аллея на небеса» (по Ауэрбах — «улица на небеса») [231]:

«Была длиной в 80...100 метров, а в ширину была рассчитана на ряд из пяти голых евреев, шагавших по ней в газовую камеру».

Если бы евреям вдруг вздумалось шагать в газовую камеру не нагишом и не строем, то тогда бы 35...40 эсэсовцев вызывали на помощь расово неполноценных помощников. Среди них была группа украинцев. Одним из них был знакомый нам Иван Демянюк. Напомним, что он обслуживал мотор, вырабатывавший смертоносный газ. Иван не только издевался над своими жертвами вышеописанным способом, но и вел себя очень жестоко в отношении евреев-рабочих, находившихся под его началом. Как вспоминает еврей-рабочий Янкель Верник [232]:

«Он нередко набрасывался на нас во время работы. Он прибивал к стене наши уши гвоздями или приказывал нам лечь, а потом зверски избивал».

Поведение других украинцев тоже не было безупречным [233]:

«Украинцы были постоянно пьяны и продавали все, что могли украсть в лагере, чтобы иметь больше денег для покупки шнапса… Набив брюхо и напившись до одури, они искали развлечений. Часто они выбирали из проходивших мимо голых женщин самую красивую девушку-еврейку, тащили ее в барак, насиловали и потом отправляли в газовую камеру».

Так как украинцы постоянно были пьяны, эсэсовцы в серьезных случаях не очень-то могли на них рассчитывать. Но у них были и другие помощники — более надежные рабочие-евреи. По словам Рюккерля [234]:

«Рабочих-евреев, число которых в среднем колебалось от 500 до 1000 человек, размещали весьма примитивным образом».

Чтобы евреи могли действовать силой, им дали плетки [235]. Посылать день за днем на смерть до 10 000 своих соплеменников, помогая 35 эсэсовцам и толпе пьяных украинцев, было для 500...1 000 рабочих-евреев, несомненно, психологически довольно тяжело, тем более зная, что рано или поздно наступал и их черед. При такой мрачной перспективе они, по словам Абрахама Кжепицкого, уцелевшему в Треблинке, тешились, как могли [236]:

«Денег у каждого еврея-рабочего было навалом… Крестьяне в округе хорошо об этом знали и понимали, что нигде в мире они получат больше за свои продукты, чем в Треблинке… Поэтому каждый день в Треблинку привозились корзины с булками, жареными курами, сыром, маслом, сливками. Молодые люди (т.е. рабочие-евреи) давали одному из крестьян деньги и он приносил заказанную рабочими еду».

Для эсэсовцев повседневная жизнь в Треблинке тоже не была обременительной. Отдыхом для них была музыка. Ауэрбах пишет [237]:

«Чтобы скрасить однообразие смерти, немцы создали в Треблинке еврейский оркестр. У него была двойная цель: во-первых, звуки оркестра, елико возможно, заглушали крики и стоны гонимых в газовые камеры людей; во-вторых, оркестр развлекал лагерную обслугу, представленную немцами и украинцами, — двумя музыкальными народами».

Для немцев и украинцев, равнодушных к музыке, имелись другие развлечения, о которых сообщает Якоб Эйснер, тоже выживший в Треблинке [238]:

«Франц сказал одному из заключенных: „А не заняться ли нам боксом?“ Заключенный был в Кракове известным боксером-профессионалом. Боксеры надели перчатки, но Франц — только на правую руку, спрятав в ней небольшой пистолет. „Начали!“ скомандовал эсэсовец. Он подошел к молодому узнику и сделал вид, будто начинает боксировать, а сам выстрелил ему прямо в лицо. Бедный парень полетел, убитый наповал».