Нефертити - Мишель Моран

— Тийя сердится на меня.

В ее голосе прозвучало подлинное сожаление. На щеках сестры проступила краска стыда. В конце концов, это ведь именно царица Тийя возложила на голову Нефертити корону Гора. Но теперь преданность Нефертити принадлежала Аменхотепу, а не Тийе. Я знала, что Нефертити относится к этому именно так, но она никогда не говорила со мной ни о том, чего ей стоил этот выбор, ни о бессонных ночах, когда она сидела, подперев рукою голову, смотрела на луну и размышляла над тем, как ее решения отразятся в вечности. Теперь же Нефертити сидела на моей кровати и смотрела, как я одеваюсь. Она привыкла дразнить меня за мои длинные ноги и темную кожу. Но теперь у нее не было времени для детских дразнилок.

— Она даже присылала к нему посланцев с угрозами. Но что она может сделать? Аменхотеп коронован. Как только Старший умрет, он станет фараоном Верхнего и Нижнего Египта.

— А это может произойти еще очень нескоро, — предостерегла я, надеясь, что боги не расслышат, с какой надеждой в голосе Нефертити говорила о смерти фараона.

Я проследовала за ней по коридору, а когда мы вышли во внутренний дворик, я с удивлением повернулась к Нефертити:

— Кто эти вооруженные люди?

Мне ответил Аменхотеп, вошедший через резные ворота из песчаника:

— Мне нужна защита, как и твоей сестре. Я не доверяю войску моего отца.

— Но эти люди — часть войска, — заметила я. — Если войску нельзя доверять…

— Нельзя доверять военачальникам! — огрызнулся Аменхотеп. — Солдаты — эти солдаты — будут делать то, что им велено.

Он взошел на свою позолоченную колесницу и протянул руку моей сестре, помогая ей подняться. Затем он взмахнул хлыстом, и кони пустились вскачь.

— Нефертити! — воскликнула я и повернулась к матери. — Разве для нее не опасно ездить так быстро?

Я слышала сквозь стук копыт смех Нефертити и видела, как она исчезает вдали.

Мать покачала головой:

— Конечно опасно. Но кто ее остановит?

Вооруженные стражники быстро усадили нас в нашу колесницу, и мы преодолели небольшое расстояние, отделяющее новый храм Атона от дворца. Когда храм только показался, можно было подумать, будто мы очутились посреди осажденного города. Повсюду валялись каменные глыбы, а через частично возведенные участки строения пробирались солдаты, с кряканьем поднимали тяжести и выкрикивали приказы. Панахеси в его длинном струящемся плаще стоял, скрестив руки на груди, и отдавал распоряжения. Как и сказала сестра, внутренний двор уже был готов, и столбы с высеченными на них изображениями Аменхотепа и Нефертити успели водрузить на места. Царская чета сошла с колесницы, и Панахеси тут же кинулся к ним с поклонами.

— Ваше величество! — Тут он увидел мою сестру и скривился, пытаясь скрыть разочарование. — Царица. Как это любезно с вашей стороны — приехать сюда.

— Мы намерены надзирать за строительством до самого его окончания, — твердо произнесла Нефертити, оглядывая строительную площадку.

Хотя на первый взгляд казалось, что здесь царит хаос, при более внимательном рассмотрении обнаружилось, что территория поделена на четыре части, между художниками, резчиками, носильщиками и строителями.

Аменхотеп сбросил плащ и огляделся.

— Здесь что, не заметили нашего прибытия?

Панахеси заколебался.

— О чем вы, ваше величество?

— Здесь что, никто не заметил нашего прибытия? — выкрикнул Аменхотеп. — Почему никто не кланяется?

Рабочие вокруг нас остановились. Панахеси кашлянул.

— Мне казалось, ваше величество желает, чтобы храм великого Атона был построен как можно скорее.

— Фараон превыше всего!

Голос Аменхотепа разнесся по двору. Я увидела в отдалении военачальника Хоремхеба; на лице его читалась сдержанная угроза. Затем стук молотков стих, и солдаты тут же преклонили колени. Лишь один человек остался стоять. Аменхотеп вспыхнул от гнева. Он зашагал вперед, и толпа поспешно расступилась, давая ему дорогу. Нефертити резко втянула воздух. Я подошла к ней поближе:

— Что он собрался сделать?

— Не знаю.

Аменхотеп дошел до Хоремхеба, и теперь они стояли рядом — но любовь войска принадлежала лишь одному из них.

— Почему ты не преклоняешь колени перед представителем Атона?

— Вы рискуете вашими людьми, ваше величество. Здесь ваши отборные солдаты. Люди, способные нестись в битву на колесницах, высекают из камня ваши изображения, в то время как им следовало бы защищать наши границы от хеттов. Неразумно так использовать обученных солдат.

— Я здесь решаю, что разумно, а что нет! Ты — всего лишь солдат, а я — фараон Египта! — Аменхотеп напрягся. — Ты склонишься передо мной!

Хоремхеб остался стоять, и Аменхотеп потянулся за висящим на боку кинжалом. Он угрожающе ступил вперед.

— Скажи, — произнес он, извлекая кинжал из ножен, — как ты думаешь, твои люди взбунтуются, если я сейчас убью тебя? — Аменхотеп нервно огляделся. — Я думаю, они так и будут стоять на коленях, даже если твоя кровь впитается в песок.

Хоремхеб резко втянул воздух.

— Ну так попробуйте, ваше величество.

Аменхотеп заколебался. Он снова взглянул на тысячи солдат — сильных, тренированных, но безоружных. Затем он спрятал кинжал и отступил.

— Почему ты мне не повинуешься? — с негодованием спросил фараон.

— Мы заключили сделку, — ответил Хоремхеб. — Я повиновался вашему величеству, а ваше величество предало Египет.

— Я никого не предавал! — со злобой отозвался Аменхотеп. — Это ты предал меня! Ты и это войско! Ты думаешь, я не знаю, что вы с Тутмосом были друзьями? Что ты был верен ему?

Хоремхеб не ответил.

— Ты преклонил бы колени перед моим братом! — крикнул Аменхотеп. — Попробуй только сказать, что ты не встал бы на колени перед Тутмосом!

Хоремхеб продолжал безмолвствовать. Внезапно Аменхотеп выбросил руку вперед и врезал военачальнику кулаком в живот. Хоремхеб резко выдохнул, но остался стоять. Аменхотеп быстро взглянул на солдат вокруг. Те напряглись, приготовившись защищать своего военачальника. Затем фараон схватил Хоремхеба за плечо и яростно прошептал:

— Ты лишен должности! Возвращайся к моему отцу. Но лучше бы тебе не забывать, что, когда Старший умрет, я стану фараоном и Верхнего Египта тоже!

Хоремхеб направился к своей колеснице, и люди расступились перед ним. Потом солдаты, как один, повернулись и посмотрели на Аменхотепа.

— За работу! — закричал Панахеси. — Быстро за работу!

Невзирая на раннее утро, в жаровне в моей комнате потрескивал огонь. Нефертити уселась в позолоченное кресло, ближайшее к огню; отсветы пламени освещали лазуритовую подвеску в виде глаза у нее на груди. Отец сидел, откинувшись на спинку кресла и опершись подбородком на переплетенные пальцы. Весь дворец еще спал.