Лениград - 43 - Влад Савин

       Джимми довернул самолет, и толкнул штурвал от себя. Отвернуть было уже нельзя. Удастся ли зацепить одного, а то и двоих - и уж атаку немцам он точно сорвет. А пока эти будут с ним разбираться, транспортник успеет уйти, берег уже рядом, своя земля. О том, что будет, если один из немцев окажется сверх-асом, Джимми предпочитал не думать. Кажется, он кричал что-то по-русски, как учил Стив - проклятия или молитвы, какая разница?

       Заметили! Но вместо того, чтобы разомкнуться, уходя из прицела, а затем взять его в клещи, немцы вдруг метнулись прочь, все четверо. Это было настолько невероятно, что Джимми даже оглянулся, ожидая увидеть за собой целую эскадрилью "лайтнингов". Но небо было пустым, если не считать одинокого транспортника, удирающего к берегу на максимальной скорости. Опасаясь подвоха, Джимми не стал гнаться за немцами, а занял позицию выше и позади "дугласа", бешено крутя головой, чтобы не пропустить охотников, могущих ударить и исчезнуть. Больше всего он боялся, что немцы сейчас наверное, орут по радио о своей неудаче, и если груз такой важный, бросят в бой "тяжелую артиллерию", появится кто-то вроде того сверх-аса, и тогда придется умирать, потому что удрать будет ну очень неправильно. Но за оставшиеся минуты ничего не произошло.

       И когда самолет уже катился по полосе, Джимми почувствовал покой и умиротворение, как в церкви. И удовольствие от хорошо сделанной работы.

       А ведь у него уже пять сбитых на счету! Значит, он может считать себя асом, пусть пока без приставки "супер"?

       Встреча в Рейкъявике. Из кн. Эллиот Рузвельт. Его глазами. (альт-ист.)

       Отправляясь во время войны за границу на какую-нибудь конференцию, отец желал иметь при себе человека, которого он хорошо знал и которому доверял, -- по возможности кого-нибудь из членов нашей семьи. Я не хочу дать этим повод думать, что отец недостаточно знал своих официальных советников или не доверял им; но только в обществе своих сыновей он чувствовал себя действительно свободно. С ними он мог разговаривать, как бы размышляя вслух. Мне чаще, чем братьям, удавалось быть его адъютантом.

       Как адъютант отца я в большинстве случаев присутствовал на совещаниях военного, политического и дипломатического характера, в которых он участвовал. Я сочетал при этом обязанности секретаря, курьера и протоколиста. В этом полуофициальном качестве я имел возможность слышать, как договаривались между собою, официально и неофициально, представители всех воюющих союзных держав. Я видел Черчилля, Сталина, Молотова, генералиссимуса Чан Кай-ши и его жену, членов Объединенного совета начальников штабов, генералов и адмиралов, командовавших всеми театрами военных действий и представлявших все роды оружия, Смэтса, де Голля, Жиро, Гопкинса, Роберта Мэрфи, королей Египта, Греции, Югославии и Англии, эмиров и шахов, султанов и принцев, премьер-министров, послов, министров, халифов, великих визирей. Я встречал их у входа, провожал к отцу, присутствовал при беседах с ними, а потом отец делился со мной своими впечатлениями.

       А когда кончались долгие дни совещаний, когда уходил последний посетитель, мы с отцом почти каждый вечер проводили перед сном несколько часов наедине, обсуждая события прошедшего дня, сравнивая свои впечатления, сопоставляя наблюдения. Отец относился ко мне с таким доверием, что рассказал мне о результатах своих переговоров со Сталиным даже до того, как сообщил об этом своим начальникам штабов и министрам. Между нами сложились хорошие, близкие, товарищеские отношения, и он, мне кажется, не только любил меня как сына, но и уважал как друга.

       Таким образом, я присутствовал на этих конференциях, с одной стороны, как официальный адъютант президента, а с другой -- как ближайший друг человека, который играл ведущую роль в обеспечении единства Объединенных наций. Именно как друг я был поверенным самых затаенных его мыслей. Он делился со мной заветными мечтами о всеобщем мире, который должен был наступить вслед за нашей победой в войне. Я знал, какие условия он считал решающими для обеспечения всеобщего мира. Я знал о беседах, которые помогли ему сформулировать эти условия. Я знал, какие заключались соглашения, какие давались обещания.

       Теперь, по прошествии многих лет, я берусь за перо, чтобы рассказать, чем руководствовался отец, принимая то или иное политическое решение. Какие были его планы, нацеленные на величие Америки, рассчитанные на много лет вперед - и не вина отца, что он не дожил до их практической реализации, вызвавшей нередко совсем другой результат. Но помыслы его были чисты, и я хочу рассказать вам о них.

       ...

       В Рейкъявике в ноябре 1943 годя отец и Черчилль встретились второй раз. Первая их личная встреча, как я уже написал, состоялась в августе 1941, недалеко отсюда, возле Ньюфаундленда, на борту корабля ВМС США, о ней я подробно рассказал в главе про Атлантическую Хартию. Но я вынужден здесь упомянуть про те события еще раз, так как речи Черчилля в Рейкъявике были настолько пронизаны идеей "соблюдения духа и буквы Хартии", что при беглом прочтении создается впечатление, что эта встреча была продолжением предыдущей, тем более что отец на ней был немногословен, а говорил в основном британский премьер.

       -..согласно Второму и Третьему пунктам Хартии, любые изменения границ и политического строя европейских государств после 1 сентября 1939 года могут быть признаны законными лишь с одобрения авторитетной международной конференции, созванной после окончания этой войны. А не по воле кого-то, пожелавшего захватить территорию или установить марионеточное правительство, явочным порядком. Единственно законный путь -- это плебисцит народов тех стран, при условии свободного волеизлияния и пропаганды -- для наблюдения за этим, должны быть допущены наши представители, а в особо оговоренных случаях, и наши войска! И перед Сталиным следует поставить вопрос о включении в этот список Прибалтийских государств, Бессарабии и Галиции - Первый пункт Хартии позволяет мне надеяться в этом вопросе на помощь Соединенных Штатов!

       -.. чтобы предложенные русским взаимные обязательства не вступать в сепаратные переговоры и требовать исключительно безоговорочной капитуляции Германии, не ограничивали нам пространство для политического маневра, следует принять для нас, что это условие теряет силу, если речь идет не о Гитлере, а о новом демократическом правительстве Германии -- чисто юридически, сторона-то сменилась? Конечно, русских об этой казуистике предупреждать не следует. Сказанное относится и к случаю, если еще до свержения Гитлера, эмиссары этого будущего демократического правительства выйдут с нами на связь.

       -.. мы должны успеть встать перед русскими стеной на Рейне, Эльбе, или даже Одере! И сказать им - all right, вы хорошо поработали, русские парни, а теперь идите по домам! Будете хорошо себя вести, может быть мы и позволим вам немного округлить свои границы.

       -.. ну какие моральные обязательства могут быть у нас перед тем, кого мы собираемся стричь и использовать? Русские же сейчас играют для нас роль наших "сипаев", "аскари", пушечного мяса. Веря, что сражаются за себя и свой интерес - но так уж вышло, что в данный конкретный момент он совпал с нашим, ну зачем нам еще один конкурент, я про Германию говорю? И сейчас нам важно, чтобы русские шли в этом до конца - а не пытались заключить мир с Германией.

       -.. согласно Седьмому и Восьмому пунктам Хартии, мы можем вместе требовать от СССР полного роспуска своего флота и армии после окончания этой войны.

       И так далее, о том же. Он был истинный оратор - но я подумал, что еще и неплохой писатель, журналист: его язык, образы, сравнения, были достаточно хороши.

       -Истинный тори старой школы - проворчал отец, когда мы остались одни - к его несчастью, он немного опоздал родиться. Такая политика привела Британию к величию в восемнадцатом и девятнадцатом веке, но совершенно не подходит для века двадцатого. Для него высшая истина - завоевать, покорить, присоединить, чтобы над владениями Британской Империи по-прежнему никогда не заходило солнце. Но мир меняется, и мне страшно представить, что будет, когда он начнет проводить свою политику не в колониях, а в Европе.

       Я уже слышал про задуманный Черчиллем план "Евробритания", он казался мне подобием недавней Версальской системы. Огромная контрибуция, изъятие колоний, военные ограничения, даже оккупация вражеской территории длительное время после войны - то, чему была подвергнута Германия в 1919, теперь по замыслу британского премьера, предназначалось для всех европейских стран, поддержавших Гитлера в этой войне. Чисто по-человечески, этот план вызывал у меня отвращение своим откровенно грабительским характером, если тогда унижение и разорение Германии всего через четырнадцать лет привело к торжеству фашизма, то что же будет теперь, когда еще большему ограблению и унижению подвергнутся еще большее число стран и народов Старого Света?