Семья как семья - Давид Фонкинос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы вышли из гостиницы, чтобы немного пройтись, и отправились на поиски скамейки на берегу океана.
– Я предупредила Ива, что мы увидимся завтра утром, – начала она.
– Очень хорошо.
– Из-за этой разницы во времени я плохо соображаю. И конечно, мне нужно переварить все, о чем мы говорили.
– Хотите рассказать?
– Да, сейчас расскажу.
Но после этого она не произнесла ни слова, пока мы не нашли подходящего спокойного места.
Через несколько минут мы уселись, и Мадлен заговорила. Ее первые слова: «Он гомосексуал». Я ничего не ответил; это мне уже приходило в голову. Сейчас все стало окончательно ясно. Мадлен несколько раз повторила: как она могла не догадаться? Время было другое? Она вообще мало знала о жизни? Да и сам Ив об этом никогда не упоминал. Их сексуальная жизнь казалась ей более чем удовлетворительной, но ведь ей не с чем было сравнивать. И как она могла понять мужчину? Вот отчего ему вечно было не по себе. С одной стороны, с Мадлен он был счастлив, а с другой, – чувствовал, что все больше и больше увязает во лжи – лжи по отношению к самому себе.
Ив все рассказал, стараясь быть как можно более искренним, не боясь показаться грубым. На мой взгляд, он мог бы и промолчать о том, что одновременно с ней встречался и с мужчинами, иногда женатыми и отцами семейств. Как и они, Ив считал, что может приспособиться к двойной жизни. Тем более что он был глубоко привязан к Мадлен. Он думал, что будет вести обычное семейное существование параллельно с сексуальной жизнью на стороне. Потому и согласился на брак. Но что-то его удерживало. Он больше не мог лгать самому себе и предавать любимую женщину. Много раз он пытался откровенно поговорить с Мадлен, но слова буквально застревали в горле. В самом конце их истории он заболел. Мадлен об этом не помнила, для нее все это время словно погрузилось в туман, от которого следовало бежать. Но Ив пролежал в постели несколько недель, у него не спадала температура. Тело страдало от того, что он был не в состоянии высказать.
Оставался только побег. Конечно, он понимал, что это морально убьет Мадлен, как и его самого. И что непростительно с его стороны вот так бросить ее, ничего не объяснив. Но и рассказать правду он не мог. Боялся, что после этого признания она сочтет его поведение сплошным притворством. Пока он молчит, он, по крайней мере, не оскорбляет их любовь – так ему думалось. Но все оказалось гораздо хуже: его молчание поразило ее настолько, что она даже хотела покончить с собой. Теперь-то он все осознал и умолял понять его, понять, что он никак не мог поступить иначе. В конце концов, прежде чем подать мне знак присоединиться к ним, они обнялись.
Меня изумил спокойный тон Мадлен. Она была счастлива, что наконец узнала причину трагедии, которая преследовала ее всю жизнь. Ив хотел все объяснить, когда позже приезжал в Париж, но она отказалась его видеть. Объяснение не состоялось. Мадлен требовалось время, чтобы привыкнуть к новому взгляду на прошлое, но ясно было, что встрече оба они очень рады – рады и поражены неожиданным поворотом судьбы.
89
Могу сразу сказать, что Мадлен провела в Лос-Анджелесе целый месяц. И расстались они ненадолго – Ив обещал приехать в Париж будущим летом. Мы поужинали втроем. Они продолжали рассказывать мне эпизоды из прошлого, но свой роман я уже, в общем-то, закончил. Может, Мадлен через какое-то время и потеряет память, однако сейчас она казалась мне абсолютно здравомыслящей и энергичной. А вдруг это приключение пробудило у нее исчезавшую часть памяти? Ну и литература сыграла здесь какую-то роль. Не знаю. Знаю лишь одно: во время нашего ужина Ив провозгласил, что Мадлен была великой любовью его жизни.
90
Сейчас раннее утро, и мой самолет только что приземлился в Париже. Я взял такси и отправился к Мартенам. Понятия не имел, как все пройдет и кого я вообще увижу. К моему удивлению, за столом, накрытым к завтраку, меня ждала семья в полном составе.
Как ни странно, первым заговорил Жереми. «С тех пор как вы вошли в нашу семью, родители снова любят друг друга, сестра впала в депрессию, бабушка уехала в Лос-Анджелес, а я приобрел популярность. Так чего, собственно, вы еще от нас хотите?» Вопрос походил на тот, что мне задавала Лола, но звучал не столь агрессивно. Да и отвечать, пожалуй, не требовалось, речь шла скорее о констатации. Но почему он вдруг приобрел популярность? «Прямо не верится…» – начал Жереми, показывая мне свой телефон. В телефоне было видео с ним – там значилось сто тысяч просмотров. Да, именно столько. И Валери подтвердила: «С ума сойти…»
Вот что, оказывается, произошло. В день увольнения Патрик обо всем рассказал детям. Семейный совет в момент кризиса. Патрик подробно описал унижения и психологическое насилие, которому подвергался на работе. Об этом, конечно, упоминалось и за нашим первым совместным ужином, но только сейчас Жереми и Лола до конца поняли, почему отец в последнее время стал таким замкнутым. Непонятная ситуация прояснилась, и всем от этого стало легче. Патрик, вдохновленный вновь обретенной энергией, рассказал и про шторы. Ошеломленные дети восприняли это как проявление подлинного героизма. Не важно, что будут за последствия. Пусть Патрик потерял работу, зато он приобрел другое – безоговорочное восхищение детей.
Через час Жереми разместил в социальных сетях видео, где сказал, что гордится отцом, который восстал против травли. Добавив два хештега: #ЯПатрикМартен и #СдайСвоегоБосса. Пожалуй, это можно было считать вариантом #MeToo для служащих. Количество просмотров очень быстро стало расти и достигло внушительных цифр. В социальные сети буквально хлынули многочисленные свидетельства других служащих. Во всех речь шла о гонениях на работе. Объединенные совместной бедой, они больше не боялись говорить открыто; массовость выступлений уменьшала риск. Служащие обрели свободу слова.
Не прошло и двух дней, как история стала широко известна. Многие журналисты попытались связаться с подростком, создавшим целое движение, и с его отцом. Этим дело не кончилось. Движение получило такой
