Серебряный блик. История русалки с серебряной звездой - Натали Ллойд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 26
– Мам? – вдруг вскрикнула Элиза.
Джослин Грей стояла за ними с выключенным и опущенным вниз фонарём. Элиза подбежала к ней и обняла её за талию.
– Мам, ты их видела? Разве они не прекрасны?
– Да, – выдохнула Джослин. Она ответила не только Элизе, но и Море. Она ответила на сотни вопросов, сотни споров одним лишь «да».
Джослин протянула матери руку. В ответ Мора протянула свою.
– Я всё поняла, – сказала Джослин матери.
Бабушка, мама и дочь молча стояли на скалах Рыжего Коттона. Однажды, когда Элиза вырастет, когда у неё появятся свои сожаления, когда она влюбится и последует за своим сердцем, она вспомнит это мгновение. Она вспомнит дикую женщину, которая родилась до неё.
– Я люблю вас обеих, – сказала Элиза. Эти слова были такой же правдой, как и всё, что они только что увидели.
Три женщины спустились по тропе вместе. У подножия их ждал хранитель маяка в растянутой шляпе, чтобы отвезти обратно в «Песок и камень».
Когда машина тронулась, Элиза обернулась. Она не могла удержаться. У неё было чувство, что она не сможет найти эту дорожку снова ещё много, много лет. А когда всё же найдёт, скорее всего, будет старой, как Мора. Элиза гадала, сможет ли она пойти на такое невероятное приключение со своей внучкой. Но была уверена в одном: никогда она не станет оборачиваться с сожалением. Она будет оборачиваться только из любопытства.
Мора Рейес смотрела только вперёд, туда, где вставало солнце, разгоняя ночь. Ей всё ещё оставалось увидеть шесть сотен чудес. И она увидит их все до единого. А когда она покончит с ними, то будет смело смотреть в лицо грядущему, как, впрочем, и всегда.
Она побежит за ветром.
Глава 27
Утренний ветер раскачивал деревья, которые росли вокруг домика на острове Сент-Саймонс. На крыльце громко смеялись три женщины. На подъездной дорожке, выложенной ракушками, показалась серебристая машина с надписью «Такси и проч.».
Мора прижала к себе Элизу.
– Я не думаю, что у нас когда-нибудь будут приключения лучше этого. Феникс, я так рада, что мы прошли через всё вместе. – Она быстро трижды поцеловала Элизу в макушку. – Ты же вернёшься на весенние каникулы?
– Ты же знаешь, что да, – ответила Элиза, улыбнувшись бабуле. – Спасибо за эту историю.
– Тебе спасибо, – кивнула Мора. – В рюкзаке тебя ждёт сюрприз. У тебя будет на что полюбоваться в дороге.
Элиза обняла бабушку в последний раз, а затем побежала, чтобы отдать сумки Хейден, которая стонала, затаскивая чемодан Джослин в машину.
– Твоя мама сложила в чемодан кухонную раковину, да? – предположила она. – Эти чемоданы весят целую тонну.
– Мам, ты готова? – спросила Элиза. – Или сейчас будут поцелуи и всякое такое?
– Тсс, – закатила глаза Джослин. Она стояла перед Эллисом Доузом и смеялась. Смеялась и всё время поправляла прическу.
«Зачем она всё время трогает волосы?» – задумалась Элиза. Она не понимала, почему мама вдруг стала так неловко чувствовать себя рядом с ним. Она вела себя странно вот уже несколько дней. Всё Рождество. Все праздники. И даже сбежала вместе с ним как-то ночью, чтобы посмотреть на звёзды. В дождь. Карие глаза Эллиса, казалось, больше нисколько не раздражали её.
– Увидимся летом, – сказала Джослин.
Его густые брови взлетели чуть ли не до небес. Без старой шляпы и пиратской бороды он выглядел гораздо моложе. Для взрослого он был очень даже ничего.
– Ты приедешь с Элизой летом?
Джослин кивнула.
– Здесь осталось то, что мне не нравилось, но здесь есть места и, – сделав вдох, она добавила: – Люди…
Эллис затаил дыхание. А Элиза гадала, что выдавали его глаза: страх, или радость, или смесь из того и другого.
Джослин покачала головой и снова захихикала:
– Я хотела сказать, что на острове осталось то, что я так любила. И всё ещё люблю.
Эллис кивнул, словно всерьёз задумался над её словами.
– Тогда, – он качнулся с носков на пятки, – напоминаю, что по этому поводу думает Мора: ты никогда не потеряешь то, что любишь.
Джослин кивнула:
– Проверим.
– Уж точно, – улыбнулся Эллис.
Элиза и Джослин забрались на заднее сиденье такси Хейден. Они помахали Море и Эллису из машины. Вскоре домик скрылся за деревьями. Это всегда была самая нелюбимая часть поездок на остров для Элизы. Её сердце начинало болеть ещё в самом начале от того, что предстояло снова уехать.
Хейден кивнула в зеркало заднего вида.
– Так вы хорошо провели время, да? Как развлекались?
Элиза посмотрела на маму. Джослин таинственно улыбнулась ей в ответ. Элизе нравилось делить секрет с мамой.
– Лучшие каникулы за всю историю человечества, – ответила Элиза и сжала руку Джослин ещё крепче.
– Спасибо за то, что согласилась довезти нас до самой Атланты, Хейден, – сказала Джослин. – Так мило, что ты предложила это.
Хейден кивнула:
– Я очень надеюсь встретиться кое с кем в Атланте. Время пришло, понимаете?
Элиза не понимала. Но ей нравилось, как загадочно звучали эти слова.
Когда они въехали на мост, Элиза узнала песню, которую крутили по радио:
Но скоро, любовь моя,
Ты упорхнёшь,
Ты так живёшь…
– Я знаю эту песню! – закричала Элиза. – Сделай громче. Мне она нравится.
– Не может быть! – Хейден покрутила ручку приёмника. – Я знаю парня, который написал её. Он никогда её не записывал.
Элиза закатила глаза и начала подпевать.
– Откуда, – Хейден убавила звук, – ты знаешь эту песню?
Элиза повернулась к матери:
– Ты помнишь парня с голубыми волосами? Того, который всегда поёт на углу?
Хейден едва не съехала с дороги.
– Уличного певца? – спросила Джослин. – Который стоит у канцелярского магазина? От которого всегда пахнет такос?
– Точно! – кивнула Элиза. – Хейден, это его песня. Он поёт на нашей улице каждый день.
– На вашей улице?! – переспросила Хейден. Сердце стучало у неё в ушах. Или, быть может, в ушах стучали воспоминания: яблочный пирог, поцелуй, песни за остывшим кофе, бьющиеся в унисон сердца.
– На Персиковой улице, – кивнула Элиза. – В Атланте. Он кладёт перед собой чехол, чтобы люди кидали монеты. Но он слишком талантлив для улицы.
– Да, точно, – ответила Хейден. Она знала про него всё и ехала к нему. Персиковая улица не близко, но если надо, она просидит за рулём всю ночь, но найдёт бруклинского битника. Она не знала, что будет потом, но не могла больше бездействовать.
