Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - Роберто Арльт

Бальдеру случалось разговаривать со знакомыми, которых он давно не видал. Они уже успели жениться. Надо полагать, по любви, но теперь их любовь к женам стала весьма относительным понятием. Счастливы они не были. Из их высказываний это можно было уяснить себе достаточно определенно. Эстанислао приходил в ужас перед лицом незримой катастрофы, обломками которой он считал этих несчастных. Они уже ничего не искали в окружающем мире. (Их собственный мир потерпел крах ночью на супружеском ложе и днем — за конторкой в учреждении, где они служили). Теперь они лишь пожимали плечами, слыша те слова, которые в юности уносили их за облака. От всего их честолюбия осталось лишь желание сравняться с каким-нибудь преуспевающим авантюристом. Поймать миг удачи, разбогатеть и «жить припеваючи». Они уважают и ненавидят своих начальников, восхищаются ловкими аферистами и вымогателями, процветающими в столице. Они злые, разочарованные, насмешливые и наглые. В счастье не верят. Надежда наверняка преобразила бы их душу, но, чтобы возыметь надежду, нужен настрой, не имеющий ничего общего с полной капитуляцией перед собственным крахом. Кроме того, надежда невозможна без внутренней духовной силы, а ее у них нет.

Бальдер иногда тоже признавал себя побежденным. Великое уныние охватывало его и погружало в апатию на несколько дней, потом он оживлялся, говорил себе, что рано или поздно встретит женщину, которая вдохнет в него новую надежду и энергию, и тешился этой мыслью день за днем.

Он не спешил, не гонялся за мечтой. В этом нетрудно убедиться, проследив, как развивалась его любовь. Бальдер не торопился, как и его товарищи. Они жили себе и жили, раз уж случаю было угодно, чтобы они существовали на планете Земля. Лениво брали то, что оказывалось под рукой, если для этого не требовалось больших усилий.

Словом, Бальдер был, что называется, «женатый человек». Лентяй, унылый скептик…

Шли дни, он становился все молчаливее. Прошло много месяцев, и как-то он спохватился, что скоро Карнавал, вспомнил свою прошлогоднюю инертность, поклялся страшной клятвой, что на этот раз обязательно поедет в Тигре, провел в нетерпеливом ожидании два месяца… Наступил Карнавал… Он устроился за столиком кафе и с безразличием глядел на шествие, и снова прошел первый, второй, четвертый, пятый день Карнавала, а он так и не собрался в Тигре. Он не знал, что разочарование и лень оберегают его, задерживая наступление решающего события.

С грустью думал он о том, что его воля испарилась, исчезла навсегда. Ирене продолжала жить в его воображении. Лишенная земной оболочки, она вызывала в его груди неострое и сладкое замирание сердца, которое можно сравнить со слабым запахом увядшего цветка.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Необыкновенное событие свершается

ловно два города один на другом: вверху — пики небоскребов, внизу — ломаный горизонт каменных четырехугольников.

Бальдер сидит без пиджака в кресле-вертушке и глядит в распахнутое окно, окаймленное металлической рамой, на уходящие вдаль крыши.

Его совсем не интересует этот вид, но он продолжает его созерцать. На уровне одной из почерневших крыш видит контрфорсы решетчатого железнодорожного моста. Кирпичная кладка тянется вверх — за серым фасадом вырастает желтый, исчерченный черными прорезями окон, дома громоздятся крутыми ступенями на фоне зелени садов, а над шиферными крышами восьмиэтажных зданий, как скалы над плоскогорьем, вздымаются темно-желтые моноблоки небоскребов.

За террасами плоскогорья фиолетовые облака расползаются, оставляя за собой золотистый след. Небесная голубизна густеет от краев купола к центру его и над головой уже напоминает глубокую синеву ледяной воды.

Бальдер отводит усталый взгляд от окна и смотрит на прямоугольник стены своей конторы, нижняя часть которой выкрашена под цвет морской волны; от нее идут три переборки под красное дерево, словно спаянные из толстой слюды.

Он закрывает окно. Металлическая решетка рамы делит небо на неровные голубые квадраты, и волнистая гладь стекол создает у Бальдера впечатление, что он на дне аквариума.

Может, это и есть его место в жизни.

Он чиркает спичкой по стене и закуривает сигарету. Вдыхая дым, смотрит отсутствующим взглядом на черный телефонный аппарат и лежащую поперек него трубку. Зевает, открывает тетрадь, с карандашными эскизами канализационной системы.

Цифры, стрелки, пролеты, квадратные и кубические корни… Бальдер открывает рот и смотрит на сплетающуюся затейливую струйку дыма, которая поднимается от тлеющей сигареты. Пожимает плечами; с неба, забранного оконным переплетом в неровные голубые квадраты, в душу его льется уныние пустой бесконечности.

Облако с одного боку напоминает очертаниями верблюда, и, хотя Бальдер себе в этом не признается, его одолевает смертельная скука.

Дребезжит телефон. Бальдер лениво протягивает руку, пододвигает к себе аппарат и снимает трубку.

— Слушаю… Да, это я… Вы меня знаете?.. Неужели?..

— Моя знакомая? А кто вы?.. — Ее инициалы… Скажите хотя бы ее инициалы… — Как? И этого нельзя?.. Ну, не знаю, я был знаком со многими… — Не могу догадаться… Одну минуточку… сейчас скажу.

Бальдер не вешает трубку. Молча держит ее у рта. Лихорадочно думает. У него такое чувство, словно он должен поставить все свое состояние на единственную оставшуюся карту: лоб его наморщен. Наконец он заявляет:

— Послушайте, я не могу продолжать разговор с особой, которая не желает назвать себя. Могу вам сказать только вот что: меня интересует одна-единственная женщина… Это девушка, которая два года назад жила в Тигре… О-о!.. Так вы — подруга? Ее подруга?.. Простите мою грубость… И вы говорите со мной по ее поручению? Просто чудо!.. А как вы нашли меня?.. — А-а, да-да!.. Статья о небоскребах, которая вышла два месяца тому назад. И вы взяли на себя труд позвонить мне? А почему не она сама?.. Я ее никогда не забываю. Значит, и вы живете в Тигре? Да, конечно… поездом два пятнадцать. Да… Вы будете меня ждать?.. Да, спасибо… До завтра… Большое спасибо! До завтра…

Неестественно медленным движением кладет трубку. В аквариум врывается водоворот ощущений. Почему он так глупо оборвал разговор?

Теперь он вспомнил кучу вещей, о которых надо было спросить. Ах, как глупо вышло! Хотя нет, так лучше, ему надо побыть одному, собраться с мыслями, насладиться свалившимся с неба счастьем. Как хорошо, что рядом с ним в этот момент никого нет, потому что звук человеческого голоса был бы для него невыносим.

Какие-нибудь три минуты назад он зевал от скуки, а теперь от удара молнии у ног его разверзся новый мир. Но эта молния, усмехнулся он про себя, эта молния несравнимо чудесней, чем та, которая уходит в землю у самых ног оцепеневшего от страха путника. Так значит… Да возможно ли это?.. А ведь есть люди, которые не верят в чудеса. О, да!.. Конечно… Это невозможно… Не может нормальный человек выйти на улицу и объявить прохожим: «Вы должны верить в чудо…» Или лучше так: «Вам необходимо верить в чудо!..» Нет, это невозможно. Однако правительству не мешало бы создать учреждение, служащие которого вели бы такую пропаганду. И Бальдер тихонько смеялся, потирая руки.

Таким образом, нужно было, чтобы прошло два года, чтобы его приятель-журналист написал по его просьбе заметку о небоскребах будущего, чтобы ее опубликовали в газете, чтобы эта газета попала в магазин в Тигре, чтобы продавец завернул в нее полкило хлеба и чтобы этот хлеб попал в дом Ирене, а та, разворачивая его, натолкнулась бы на его имя, не раз упомянутое в трех столбцах над рисунком, изображающим небоскреб будущего.

Бальдер опустил голову. Как груб он был с ее подругой! Выходит, есть на свете судьба?

Разве то, что произошло, не чудо? Бальдер почувствовал, как в жилы его льется горячий солнечный свет. Значит, если бы служанка семейства Лоайса не купила хлеб в том магазине, а продавец не завернул бы его в газету, в которой была его статья, и он… Какая все-таки бесконечная и чудесная игра случая вся наша жизнь!

Разве не прав он был, ожидая наступления чудесного события?

Всего одна минута, телефонный звонок — и вся картина его жизни изменилась… Он уже взбирается на трамплин, расположенный на головокружительной высоте. Быть может, ему предстоит сделать смертельный прыжок.

Два пустых года породили одну решающую минуту. А что это значит? Это значит, что жизнь подобна кинофильму: из девяноста тысяч метров отснятой пленки идут в дело не более трех тысяч!..

Бальдер крутит головой в отчаянии, оттого что не может постичь тайную суть бытия.

Если бы в тот вечер в дом Ирене не попал этот хлеб, неужели она не нашла бы другого способа разыскать его? И все-таки она его ждала там. А он ждал ее здесь. И все же… Но тогда — что такое жизнь? Существует ли шестое чувство? Почему он не встретился с Ирене, например, на улице? Еще проще: почему он не поехал в Тигре? Так ли необходимо было нагромождение случайностей, чтобы им встретиться? Нет, конечно. Но тогда… Не его ли полуидиотизм всему виной? В известном смысле, он уподобился человеку, который покупает мотор в сто лошадиных сил для швейной машинки. Или же?..