Просроченная виза - Фридрих Незнанский

А голос сел у Льва Георгиевича оттого, что пришлось много говорить. Но еще больше из того, о чем он рискнул все-таки рассказать следователю, тот знал уже и сам. Ванька, сукин сын, раскрыл перед ним – теперь об этом можно было говорить с уверенностью – весь механизм обналички, прокрутку через подставные фирмы, сроки и доли каждого из партнеров. Но самое поганое заключалось в том, что тот назвал поименно всех своих партнеров, перечислил все фирмы, которые принимали участие и в первом проекте, и в последнем, который закончился для Шацкого трагически.

Но это все – пока в общих чертах, а подробности были неизвестны Семихатько. Он бы и ушел от них, кабы не настойчивость следователя, точно формулировавшего каждый свой вопрос. Ответа требовал абсолютно конкретного. А ввиду того что Семихатько нервничал, боясь, что его отсутствие на службе могло быть истолковано явно не в его пользу, отвечать ему приходилось быстро. И потому не было практически никакой возможности подготовить более уклончивый ответ. Словом, ситуация сложилась не в его пользу. Хотелось бы, конечно, верить следователю, который обещал без острейшей нужды не светить информатора. Да ведь кто скажет, когда эта самая нужда может у него появиться? И, значит, что же, хана получается? Ах как не хотел думать об этом Лев Георгиевич. Как клял себя за проклятую жадность! За свой несдержанный язык! А ведь всего и хотел-то в последнюю встречу с Иваном, чтоб тот тихо исчез куда-нибудь, отсиделся в тени до поры до времени, не высовывался, не пер на конфликт с безжалостным – тут уж от истины не уйдешь! – Олегом Авдеевым. У шефа хватка поистине бандитская. Иной раз и не поймешь: кто у кого уроки брал – он у них или они у него…

Лев Георгиевич сидел тихо, полоскал горло теплой минералкой, даже закутал его для большей убедительности шарфом и ждал… неизвестно чего.

И дождался. В середине дня раздался телефонный звонок. Поднял трубку и сразу узнал голос хозяина.

– Ты вот что… ты на колесах?

Будто он не знал, что у Семихатько новенькая «Лада».

– Как обычно, – ответил скучным голосом, поскольку вмиг ощутил непонятные схватки в животе.

– Оставь в гараже. За тобой заскочат. Возьми все, что касается последних переводов. Ты меня хорошо понял?

Еще бы не понять! Речь как раз и шла о тех самых деньгах, полученных по векселям и уже переведенных в Бэнк оф Нью-Йорк. Не Авдеев, естественно, переводил сотни миллионов долларов в Штаты, а фирмы, которые уже не существуют, открывали там свои счета. Ну а в настоящее время деньги эти через германские банки перекочевали из Штатов в Голландию, осев на счете давнего партнера Олега Никифоровича. Но ни его фамилии, ни номера счета не знал главный юрисконсульт банка «Деловой партнер». Семихатько имел хорошую зарплату и снисходительное отношение босса. На большее он и не мог рассчитывать. Хотя и понимал, что знания его опасны. Что все это действительно, как говорится, до первого милиционера. Ведь и уберут, не чухнутся. Может, потому и был так жаден до денег, именно сегодня и именно сейчас, как, сам того не ведая, ткнул в самую суть этот проклятый следователь из Генеральной прокуратуры…

Очень хотел верить Семихатько, что нет никаких порочащих его сведений у Олега Никифоровича, а все равно испугался. Да так, что пришлось срочно в туалет плестись – небыстро и собранно. Подумал еще, что несчастный вид – может, оно и к лучшему. Посочувствует Авдеев, малость пожалеет, позволит отдохнуть и подлечить надорванное верной службой здоровье.

С тем и приготовился он к визиту в усадьбу хозяина, который до нынешнего дня никогда не удостаивал Семихатько подобной чести…

Глава двенадцатая. НЕ БОЖЬЕ ДЕЛО

Хмырь паниковал. И это зябкое, непривычное для отморозка, каковым его считали, состояние духа едва ли не изумляло сокамерников, которые к постоянно непредсказуемому Хмырю относились с опаской. От такого всегда можно ожидать на собственную башку неприятностей. Даже и без видимой причины. А тут он вдруг стал сторониться соседей, глядел на всех подозрительными глазами, ни с кем, как прежде, не болтал о вещах, о которых иные предпочитали вообще помалкивать.

А дело– то все было в том, что накануне вечером вернувшийся с очередного допроса Ленчик, который парился здесь по двести сороковой, то есть за вовлечение в занятие проституцией, передал Хмырю с воли предупреждение. Звучало оно так: «Хмырь, в крытку пошла малява, чтоб тебя замочить, берегись Босого».

Семен Греков по прозвищу Хмырь никакого Босого не знал, даже и не догадывался, кем тот может быть. Тот же Ленчик, который сидел в камере на полсотни подследственных и где на самом деле располагались все семьдесят пять уже больше полугода и был достаточно знаком с обширным контингентом, просветил Хмыря. Босым, сказал он, называли мокрушника из соседней камеры, на котором уже висело до десятка вооруженных ограблений с убийствами. И был он гастролер – раскатывал по матушке-России и добывал по городам и весям свой хлеб насущный таким вот бандитским образом. Но взяли его на последнем деле в столице. По прежним меркам грозила ему чистая «вышка», но после принятия моратория на смертную казнь дело его как бы зависло. Он же, чувствуя себя в любом случае смертником, – пожизненное в наших условиях куда хуже стенки, – возможно, посчитал, что еще одна мокруха к уже имеющемуся десятку нового срока не накинет. А может, и не сам он станет мочить Хмыря, а еще кому поручит, его, по слухам, многие побаиваются, понимая, что, если у Босого уже давно крыша поехала, ему ничего не стоит воткнуть перо в бок любому, кто его ослушается. Или – кому прикажут.

Раздумывая над сказанным, Хмырь все соображал, от кого могла пойти малява Босому. И так выходило, что знать мокрушника, который, кстати сказать, парился в Бутырке уже третий год, мог Синий. Но тут же возникал вопрос: ему-то от того, что замочат Хмыря, какая собственная польза? Или, может, его так напугали сопляки-свидетели из Каменки, опознавшие Хмыря? Ну и что? Прямых-то доказательств, что убийство фраера – дело рук Сеньки Грекова, у следаков нету! Видели его? Ошиблись. Про какие-то следы на водочной бутылке? Фигня. Хмырь помнил, что в тот день ни разу не снимал перчаток. И, как понимал он, в принципе его положение, к примеру, было куда лучше, чем у того же Ленчика. У которого статья хоть и звучит мягко, как «вовлечение», а на самом деле взят он был с поличным и прямо над окровавленной жертвой, которая отказалась исполнять его волю. Так что Ленчику явно светил как минимум трояк. Хмырь же очень надеялся, что следствие само развалится, еще до суда. И помогать следаку по фамилии Платонов он пока не собирался. Авдея-младшего заложил? Так о том сам Синий и растрепал, многие слышали, кто заказал.

Сообщение Ленчика обескуражило. За что?! Хотел бы не верить, но… не мог. Знал он своего бригадира, помнил, как недоволен был тот, когда узнал, что фраера засунули в его же дачную халупу – весну ожидать. Ну бросили и бросили, ошиблись маленько. Кто бы додул, что следаки первым делом именно туда и кинутся! Тем более что Кирюха – «личка» фраера – так ловко изобразил в дугу бухого хозяина своего, развалившись в шикарной шубе его и шапке на носу. Ржали братки: до чего похож на жмурика, завернутого в целлофан и оставленного на даче. А Кирюха, помнится, все базлал по дороге в Подольск, как, бывало, натягивал супружницу этого фраера, да какая она, да как ведет себя и до, и после, и во время… И базлал так красочно, что даже сопли распустила братва, готовая прямо сейчас же бросить все и мчаться драть вдову всей бригадой. Однако про нее команды не было, видать, Синий держал ее в уме для других целей. А вот Кирюхе все было нипочем, он так и хвалился, что в Подольске заберет свою тачку и заявится к той сучке, устроит ей поминки. А заодно и от шубы этой слишком заметной избавится. Старый закон – горят всегда на мелочах, на жадности. Кирюха же гореть не собирался. И другим не советовал.

Злился теперь отчего-то Хмырь. То есть он-то понимал, почему Кирюха тот же хорошие бабки сшибал, все сто удовольствий имел, а ведь это на его руках кровь фраера! Хмырь, может, больше любил бахвалиться, страх вокруг себя чувствовать, а настоящим отморозком, если по правде, был как раз Игорек, Кирюха этот. Он больше других над хозяином своим издевался, будто серьезную причину имел. Вон как оно вышло, поскольку отдуваться за всех выпало, стало быть, одному Хмырю. Конечно, своих закладывать – последнее дело. А Кирюха к братве не принадлежал. Наоборот, он именно от братвы и защищал-то своего шефа. Защитник, мать его!

И наконец вместе с обострившимся чувством опасности, исходящей от неизвестного Хмырю Босого, появилось немедленное желание свалить с себя существенную долю вины. На чужого, естественно, на Кирюху. Все, чего незаслуженно не получал в своей жизни Семен Греков, он же Хмырь, от всего этого, получается, нос воротил Кирюха. И это было в высшей степени несправедливо…