Двести лет вместе (1795 – 1995) - Александр Солженицын

В военный коммунизм, «с запрещением частной торговли и ограничением мелкого ремесленничества», а ещё неуклонней для «бывших» и по «социальному происхождению», – введена была категория «лишенцы» (лишённые гражданских прав). Так и многие евреи «были лишены гражданских прав и стали "лишенцами"». Тем не менее «миграция еврейского населения Белоруссии во внутренние районы СССР, главным образом в Москву и Ленинград», не замедлялась[7]. Переселялись к родственникам или к землякам из полноправных, по взаимовыручке.

По переписи 1926 г. по всему СССР: в городах и местечках жило евреев 2 млн. 211 тыс. (83% всего еврейского населения), в сельских местностях – 467 тыс. Ещё «около 300 тысяч» – «не показали себя евреями», а они живут «почти сплошь в городах», так что «евреи в СССР на пять шестых» горожане, составляя в городах Украины до 23% населения, в городах Белоруссии – до 40%[8].

В столицах же и городах – самым значительным был приток евреев в аппарат советского управления. Вот Орджоникидзе в 1927 (на XV съезде компартии) докладывает: «каков национальный состав нашего аппарата». По его Данным, в советском аппарате в Москве евреев служило 11,8%, на Украине 22,6% (в Харькове, столице, – 30,3%), в Белоруссии – 30,6% (в Минске – 38,3%)[9]. Если так, то процент евреев в городском населении сходен с процентом евреев в аппарате. – Соломон Шварц, основываясь на статистико-экономических обзорах Льва Зингера, тоже утверждает, что в 1925-26 в руководящих советских органах «процент евреев почти не разнился от процента их в составе городского населения» (а в ВКПб – и значительно ниже)[10]. Но и следуя данным Орджоникидзе – в среднем по стране евреи были представлены в аппарате в шесть с половиной раз больше, чем в населении (по переписи 1926 – 1,82%).

Не упустим эту психологическую внезапность перехода от дореволюционных стеснений в правах: «Раньше евреям власть вовсе не была доступна, а теперь доступна больше чем кому-либо другому», констатирует И. Бикерман[11]. – Эта психологическая внезапность действовала, хотя и с разной силой, во всех слоях населения. С. Шварц пишет: «С середины двадцатых годов в Советском Союзе поднялась новая волна антисемитизма», – и он «отнюдь не был отголоском старого антисемитизма ("наследие прошлого")». Также и «чрезвычайным преувеличением является объяснение… деревенским происхождением» отсталых рабочих – ибо «почти нет сообщений» об «антисемитизме в деревне». Нет, «это было гораздо более опасное явление». Этот антисемитизм возник в средних слоях города – и проник «в верхние слои рабочего класса», «в рабочую среду, остававшуюся почти непроницаемой для антисемитизма до революции», «в среду учащихся [ВУЗов], в среду членов компартии и комсомола», а ещё раньше – «в местный государственный аппарат – особенно в небольших провинциальных центрах», – и вот широко разлились «настроения активного и агрессивного антисемитизма»[12]. – О том же и Еврейская энциклопедия, уже из самого конца XX века: «Хотя официальная советская пропаганда утверждала, что антисемитизм 2-й половины 20-х гг. являлся "наследием прошлого"… факты доказывали, что он в основном был порождён сложившимся в эти годы своеобразным столкновением различных социальных сил в крупных городах». Тому способствовало «широко распространённое мнение, что власть в стране захвачена евреями, которые являются ядром большевиков»[13]. – Да уже и в 1-й половине 20-х годов с обострённой тревогой писал Бикерман (1923): «Теперь еврей – во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе Красной армии, совершеннейшего механизма самоистребления. Он видит, что проспект Св. Владимира носит теперь славное имя Нахимсона… Русский человек видит теперь еврея и судьёй, и палачом; он встречает на каждом шагу евреев, не коммунистов, а таких же обездоленных, как он сам, но всё же распоряжающихся, делающих дело советской власти… Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть еврейская… Что она для евреев и существует, что она делает еврейское дело, – в этом укрепляет его сама власть»[14].

Пожалуй, не менее на виду, чем участие евреев во власти,- был и новый внезапный порядок в образовании и культуре. Новое неравенство не было по замыслу национальным – а столичным. Российскому читателю не надо объяснять, какие преимущества всё советское время насквозь, от 20-х годов до 80-х, давали столицы по сравнению с остальной страной. Из главнейших преимуществ – уровень образования и широта возможностей в нём. Кто в самые ранние советские годы утвердился в столицах – тот и обеспечивал детям и внукам на десятилетия вперёд перевес, по сравнению с провинцией, в высшем образовании и в аспирантуре, дальше дающих прямой и уверенный выход в Центральный образованный класс. – А русскую интеллигенцию «утюжили» ещё с 1918. В 20-х исключали из ВУЗов уже состоящих студентов – по соцпроисхождению: детей дворян, духовенства, чиновников, офицеров, купцов, далее мелких лавочников, а все последующие годы им отказывали в приёме, даже и просто детям интеллигенции. – Эти кары не распространялись на евреев как «нацию, угнетённую при царском режиме»: еврейскую молодёжь, хоть и буржуазного происхождения, свободно принимали в ВУЗы; еврею прощалось, что он не пролетарий.

Читаем в Еврейской энциклопедии: «При отсутствии каких-либо ограничений по национальному признаку при приёме в высшие учебные заведения… в 1926/27 учебном году евреи составляли 15,4% всех студентов… СССР, что почти в два раза превышало долю евреев среди всего городского населения страны»[15]. А дальше студенты-евреи, «благодаря высокому уровню мотивации», легко опережали в учёбе неразвитых «пролетарских выдвиженцев», рабфаковцев, – и так открывался свободный путь в аспирантуру. В первую очередь этим, уже с 20-30-х годов, определилась на долгое будущее столь видная затем доля евреев в советской интеллигенции. Отмечает Г. Аронсон: «Широкий доступ в высшие и специальные учебные заведения привёл к созданию не только кадров врачей, учителей и особенно инженеров и технических работников среди евреев, но и открыл для евреев возможность преподавательской и научно-исследовательской деятельности в университетах и других учреждениях»[16] – в размножившихся потом НИИ, НИИ. В начале 20-х «председателем Главнауки» был (после Главтоплива) не учёный, а большевицкий деятель Мартын Мандельштам-Лядов[17].

Ещё более разительные перемены охватили хозяйственную жизнь страны. Бухарин публично отметил в начале 1927 на партийной конференции, что «во время военного коммунизма мы русскую среднюю и мелкую буржуазию наряду с крупной обчистили». Как открыли свободную торговлю – «еврейская мелкая и средняя буржуазия заняла позиции мелкой и средней российской буржуазии… Приблизительно то же произошло с нашей российской интеллигенцией, которая фордыбачила и саботажничала: её места кое-где заняла еврейская интеллигенция». К тому же «у нас в центральных районах, в центральных городах сосредоточены еврейская буржуазия и еврейская интеллигенция, переселившиеся из западных губерний и из южных городов». И вот «даже в кругах нашей партии нередко проявляется антисемитская тенденция, уклончик»; «мы должны, товарищи, с антисемитизмом вести яростную борьбу»[18].

Бухарин описывал картину, которая была у всех на виду. Еврейскую буржуазию не вымаривали сплошь, как русскую. Купец-еврей несравненно реже становился проклятым «бывшим», находились свои заступники и выручатели. Родственники или сочувственные из советского аппарата то полегчали в поборах, то предупреждали о грозящей конфискации или аресте. Если теряли, то – капиталы, не жизни. Тогда содействие оказывалось и полуофициально, Еврейским Комиссариатом при Совете Народных Комиссаров: ведь еврейская нация доселе была угнетённая, а значит, теперь, естественно, нуждается в помощи. Вот и Ларин, обходя расправу с русской «буржуазией», говорит только: теперь власть начала «исправление той неправильности, какая существовала при царизме до революции»[19]. – Так и при разгроме НЭПа удар по нэпманам-евреям не мог не смягчаться их связями в административных советских кругах.

А говорил Бухарин в ответ на заметное выступление сменовеховца, в прошлом кадета, проф. Ю.В. Ключникова. В декабре 1926 профессор сказал речь «на митинге по еврейскому вопросу» в Московской консерватории: «У нас есть отдельные выражения хулиганства, которые… уродливы. Источником этого служит задетое национальное чувство [русских]. Уже Февральская революция (1917) установила равноправие всех граждан России, в том числе и евреев. Октябрьская революция пошла ещё дальше. Русская нация проявила национальное самоотречение. Создалось определённое несоответствие между количественным составом [евреев] в Союзе и теми местами, которые в городах временно евреи заняли… Мы здесь в своём городе, а к нам приезжают и стесняют нас. Когда русские видят, как русские же женщины, старики и дети мёрзнут по 9-11 часов на улице, мокнут под дождём над [лотком] Моссельпрома, и когда они видят эти сравнительно тёплые [крытые еврейские] ларьки с хлебом и колбасой, у них появляется ощущение недовольства. Эти явления катастрофичны… С этим нужно считаться. Страшно нарушена пропорция и в государственном строительстве и в практической жизни и других областях… Если бы у нас в Москве не было жилищного кризиса – масса людей теснится в помещении, где нельзя совершенно жить, и в то же время вы видите, как люди приезжают из других частей страны и занимают жилую площадь. Это приезжие евреи… Растёт национальное недовольство и национальная сторожкость, настороженность других наций. На это не надо закрывать глаза. То, что скажет русский русскому, того он еврею не скажет. Массы говорят, что слишком много евреев в Москве. С этим считайтесь, но не называйте это антисемитизмом»[20].