Река, что нас несет - Хосе Сампедро

— Знаешь, как они кусаются? Видела бы ты их зубы! А так не укусят! — заключил он и сжал себе губы двумя пальцами.

Ящерицы, привязанные к его ремню бечевками, продетыми сквозь брюшко, беспомощно шевелились. Они были довольно большие, некоторые — вместе с хвостом — пяди в две. Их спинки были необыкновенно красивы: блестящие, в зеленых, золотистых, голубых и малиновых пятнах. Но ярко-алые губы, за которыми скрывался белый подвижный язычок, уже никогда больше не раскроются: тоненькая проволока, продетая через челюсти, навсегда сомкнула их.

— Лучше убейте, — проговорила какая-то старуха, приехавшая сюда лечиться от ревматизма, — чтобы не мучились.

— Я дома утоплю, в ведре. Если их прибить, можно повредить кожицу, тогда мне заплатят за них меньше. Их освежевывают, кожу выделывают… Совсем как кроликов, — снова засмеялся мужчина.

Происходило это возле купален, под сенью Умбриасо, в одной из теснин Тахо, неподалеку от тех мест, где река наконец вырывается на мадридские и толедские просторы. Круглые, могучие каменные дубы свидетельствовали о том, что до эстремадурских пробковых дубов еще далеко. Сосны, можжевельник, розмарин по-прежнему зеленели на склонах. У самого берега черные тополя соперничали высотой со скалами. Пейзаж был все еще дикий, но холодная неприступность гор уже исчезла. Гордые своим величием и крепостью, горы стали добрее, словно сильные, простые душою люди.

Старики со всей округи, от Перальвече до Йеламос, от Трильо до Саседона, приезжали сюда лечиться от ревматизма, допекавшего их зимой; приезжали на девять дней — не дольше, поскольку целебная вода действовала слишком сильно. Купались больные рано утром, а пока их спутники готовили завтрак, отдыхали в тени, глядя на реку. Ветер шевелил трепетную листву тополей, и шелест сливался с шумом реки, особенно грохотавшей у плотины, где воды обрушивались в оросительный канал.

Ловец ящериц внес некоторое разнообразие в монотонный ход времени, но о нем мгновенно забыли, услышав новое известие от юных рыбаков. Два брата принесли в корзине разной рыбы — карпов, окуней, усачей, плотвы — некрупной, зато свежей и хоть как-то разнообразившей пищу. Мальчишек хорошо знали. Они были внуки Ковехоса из Дурона, когда-то довольно зажиточного лавочника. Во время войны его арестовали, и все пошло прахом. Отец мальчиков зарабатывал на жизнь чем придется, в том числе и ловлей рыбы, которую его сыновья ходили сбывать к купальням.

Старухи, как положено, торговались; мальчишки по уступали: ловить трудно, вода слишком прозрачная, лучше уж купить кроликов; в этом году лов плохой, в реку бросают ядовитую коку, рыбу глушат… Вдруг старший привел самый веский довод:

— И вообще на этот месяц с рыбой придется распроститься.

— Не будете больше ловить?

— А что нам делать. Сплавщики совсем близко.

Новость так ошеломила старух, что они сразу перестали торговаться. Мальчишкам пришлось подробно рассказать все, что они знали. Да, сплавщики уже идут через Лос-Портильос, и к вечеру, возможно, будут здесь. Женщины радостно заклохтали. Хоть они и были прибрежными жительницами, сплавщики им нравились. Дурной славой люди реки пользовались главным образом у мужчин. Что касается женщин, то они только говорили о них дурно. На самом же деле сплавщики для них были образцом силы и мужества, о таких мужчинах они и мечтать не смели. И если девушки дрожали от пленительного страха, старухам нечего было опасаться, разве что какой-нибудь безрассудной выходки, от которой теперь, на склоне лет, только посмеешься или покраснеешь. И все же хоть одна из них, наверное, подумала: «Как знать, а вдруг придет тот самый?»

Весь день они провели в нетерпеливом ожидании и поэтому были разочарованы, когда совсем поздно явились горбун, женщина, мальчишка и собачонка. Сантьяго сразу яге после ужина решил перенести лагерь чуть ниже по течению, за купальни, где они собирались провести несколько дней, пока будут проходить извилистые ущелья. Тем не менее их пригласили в дом и провели в большой коридор, куда выходили двери комнат. Обычно в этом коридоре купальщики собирались по вечерам и в ненастную погоду. Мужчины с любопытством разглядывали молчаливую девушку, которая, разумеется, будет спать в комнате для женщин. Молодые девушки, из числа сопровождающих, не знали, завидовать ей или сочувствовать, а потому попеременно испытывали то одно чувство, то другое. Старухи с пристрастием допрашивали Сантьяго. Да, он повар. Да, сплавщики придут утром. Нет, не вечером. Они слишком устали, Лос-Портильос пройти нелегко.

Шеннона, которому сплавщики на все лады расхваливали целебные воды, ошарашил этот «курорт». Купальня помещалась у самого берега, в крохотном домике, сами купальщики жили в одноэтажном доме, похожем на ферму, шагах в пятидесяти от реки. Для человека, который при слове «курорт» представлял себе настоящий ville d’eau{Водный курорт (франц.).}, это было слишком неожиданно, как бы он ни сдерживал заранее своего воображения.

— А доктор тоже там живет? — спросил Шеннон у Сухопарого, указывая на дом.

Сухопарый разразился громким смехом.

— Доктор? Да кому он здесь нужен? Каждый знает, что у него болит! Еле ноги тянешь — скорее тащись в купальни!

— Как же так… не понимаю… Неужели на это есть разрешение?

Сухопарый расхохотался пуще прежнего.

— Конечно, нет. То-то и хорошо, что нет. Земля и источники принадлежат бедняку, он этим зарабатывает на жизнь. Но у него нет денег, чтобы построить для богачей большие дома с ваннами. Ах, если бы он их построил, никто бы и не ездил в другие места! Нигде во всем мире нет лучшей воды от ревматизма! Но он не может, и докторов здесь нет, и электричества, и всякой там мишуры. Оно и лучше: бедняку дешевле, а богач сам не приедет, ему доктора нужны. Правда, эти источники как бельмо на глазу для владельцев купален в Ла-Исабели, и они без конца строчат доносы. Еще бы! Большинство ведь едет сюда. Там с тебя за все берут деньги, а тут, за один дуро с рыла, дают и комнату, и тюфяк соломенный, и подушку. А если тебе этого мало, прихвати с собой, что тебе надо, и живи себе поживай.

— А как же с едой?

— С сдой? Какого черта! Дешевле не придумаешь. Устраиваются, кто как может: одни берут с собой кроликов, другие — живых цыплят. Привяжут к лапке ниточку, чтобы не спутать, и пускают во двор. Привозят буханки хлеба в мешках; а то попросят купить, что нужно, того, кто идет в Мантиель, здесь недалеко, и живут себе припеваючи… Тебе это в диковинку, верно? Еще не такое увидишь на белом свете!.. Зато вода здесь целебная. Пойдем, посмотрим источники.

Возле реки стоял скрытый в зелени черепичный навес, под которым и был пруд. Они поздоровались со сторожем, охранявшим купальню. От воды поднимался слабый белый пар, рассеивавшийся меж деревьев. Издали Шеннон принял его за дым затухающего костра.

— Горячий источник, — сказал Сухопарый, — всего метрах в тридцати от холодной реки. Каких только чудес не бывает на свете, верно?

— Не вздумайте сунуть туда руку, — предостерег их сторож, — мигом обварите. Не успеешь бросить яйцо, а оно уже сварилось вкрутую, как в кипятке.

— Сколько градусов? — спросил Шеннон.

— А кто его знает! Думаю, ни один градусник не выдержит.

— Разве не видишь? — сказал Сухопарый. — Она чуть не кипит. Глянь-ка, как булькает.

Поверхность воды действительно пузырилась, но пузырьки больше походили на газовые.

— Вода очень горячая, очень, — заключил сторож. — Видите, она отсюда по трубе поднимается прямо в купальню. По дороге остывает, но для многих все равно горяча. Сходите туда, посмотрите. Я вижу, сеньор — чужестранец. Ну как, нравится вам сплавлять лес?

— Говорит, что нравится, — засмеялся Сухопарый. — Будь я на его месте, только бы меня и видели на реке!

— А кто бы тогда лес сплавлял? — пошутил сторож, знавший Сухопарого уже но первый год.

Они направились к домику, где шесть или семь человек дожидались очереди, чтобы принять ванну. Сухопарый отпустил несколько шутливых комплиментов старухам, и те зарделись от удовольствия.

Внутри домика находилась маленькая комнатушка, откуда двери вели в мужскую и женскую купальни. Вышел старик с раскрасневшимся лицом, кутающийся в теплый шарф, и сторож пригласил сплавщиков войти. Это была голая клетушка с тремя или четырьмя гвоздями, вбитыми в стену, на которые вешали одежду. На полу стояла ванна, каменная, как дешевые кухонные мойки. Дочка сторожа, обслуживающая больных, вошла с ведром мыльной воды и тряпкой, слегка ополоснула купель и пустила воду из крана, чтобы смыть мыло. Затем закрыла сток и стала наполнять ванну, готовую принять следующего старика, который и вошел, на ходу расстегивая штаны.

— Очень целебная вода, очень, — продолжал расхваливать сторож.

— Ох, и целебная! — поддержала его какая-то старуха. — Девять ванн примешь — и такая ломота в костях, хоть на стену лезь… Зато потом… Раньше бывало за зиму меня скрутит в три погибели, а теперь нет. Чувствую себя так, будто мне пятьдесят.