Моря и годы (Рассказы о былом) - Владимир Андреев

— «Урицкий». Во время атаки «Марат» обменялся с ним позывными.

— Хвалю службу мостика за расторопность! Так начался третий день похода.

Все дальше и дальше уходим на юг. Заметно потеплело. Волна уменьшилась, ветер стих, а после полудня вовсе заштилело. На небе — редкие кучевые облака.

Наблюдая в бинокль за кораблями, Викторов с довольным видом расхаживает по ходовому мостику. Очевидно, его штурманская душа радуется. Мне бы можно часочка два и поспать. Но…

— Оставайтесь на мостике! Меня позовете перед поворотом на обратный курс.

А сон продолжает одолевать: стоит только опереться на леера, прислониться к переборке — чувствую засыпаю. Маясь, зашел в штурманскую рубку. На столике чайник. Соблазнился. Только стал наливать чай в стакан, как в рубку вошел штурман корабля. Я невольно покраснел.

— Да вы не смущайтесь, давно бы так, — подбодрил меня штурман и тут же передал в переговорную трубу главному старшине рулевых: «Галаульников! Впредь для „флажка“ иметь третий стакан!»

Так я был «причислен к лику» штурманов и получил право на все их чаевые привилегии. Раньше чаепитием я не увлекался, а с того памятного дня, вернее — памятной ночи, и по сей день люблю усладить душу «штурманским» чайком! Во время войны мы им частенько спасались. Выпьешь стаканчик — и, глядишь, часа четыре сон не идет.

К концу похода все-таки здорово измотался. Пошел в каюту умыться, сел на койку и… больше ничего не помню.

Проснулся. Тишина. Не слышно работающих винтов.

Значит, стоим. Почему? Что случилось? Вскочил, ополоснул под краном лицо, распахнул дверь и нос к носу столкнулся со Столяровым. Увидев мою встревоженную физиономию, Петр сразу мне все прояснил:

— Викторов спит. Приказал не будить, пока сам не проснется. Тебя искал. Серчал здорово. Но я ему доложил, что ты шесть суток не спал. «Это почему же?» — удивился он. — «По вашему приказанию». — «Таких приказаний Андрееву я не отдавал». — «Товарищ начальник Морских сил, — говорю я, — вы его на ночь на мостике оставляли, так он по своей малоопытности все ночи и торчал там. Хорошо, что штурмана его чайком подбадривали, а то свалился бы, чудак, еще раньше». — «Не знал, не знал. В таком случае пусть спит, часа через четыре все равно будем на Большом рейде Кронштадта».

— Неужели так и сказал: «Пусть спит»?

— Именно так, а не иначе. А ты, браток, спать горазд. Лег вчера около пятнадцати ноль-ноль, а сегодня уже флаг поднят полчаса тому назад. Выходит, поставил рекорд, кряду проспал шестнадцать часов…

…В зиму 1928/29 года на флоте произошли заметные перемены. Воспитанников училища имени М. В. Фрунзе начали смелее выдвигать па командные должности. Наиболее способные стали старшими помощниками командиров миноносцев. Выпускники особого курса Военно-морской академии, такие, как И. К. Кожанов, К. И. Душенов, С. Э. Столярский и другие, стажировались старпомами, Гордей Иванович Левченко командовал миноносцем.

На ленинградских заводах строились новые подводные лодки, сторожевые корабли. Морская авиация получила новые самолеты. На форту «Кроншлот» фазировался первый дивизион торпедных катеров типа «Г», которым командовал бывший старший штурман «Марата» Всеволод Чернышев. Создавались новые батареи береговой обороны. Период восстановления флота закончился, начался период его строительства.

Ежемесячно начальник Морских сил Балтийского моря посещал судостроительные заводы. Бывая с ним всюду, я набирался знаний. Кругозор мой расширялся. Прав был комиссар Доброзраков: с «верхнего этажа» видно подальше.

…Линкор «Марат» поставили в ремонт на завод. Свой флаг начальник Морских сил Балтийского моря стал держать на линкоре «Парижская коммуна», которым командовал К. Самойлов, высокообразованный моряк, строгости чрезвычайной, вложивший немало труда в новый корабельный устав. Команда боялась его больше, чем старшего помощника, но и уважала за командирские качества. Пунктуальность вплоть до мелочей была если не его натурой, то, безусловно, основной чертой характера.

Зимой 1928/29 года я усиленно готовился к экзаменам на специальные курсы усовершенствования. По-прежнему моей мечтой был штурманский класс. Поэтому мне хотелось во время предстоящей летней кампании использовать все возможности и поднатореть в штурманских делах под руководством флагманского штурмана флота.

Кораблям флота снова предстоял большой поход в южную Балтику под флагом Наркома обороны Климента Ефремовича Ворошилова.

Когда наступил день начала похода, вперед, как и в прошлом году, ушла бригада эсминцев. Теперь ею командовал вместо ушедшего с флота Макарова очень опытный моряк Виноградский, снискавший всеобщее уважение за свой неутомимый труд и внимательное отношение ко всему личному составу бригады. Под его умелым руководством бригада стала прекрасным соединением, на котором командирская молодежь, получив широкую дорогу, начала быстро расти.

Следом за эсминцами во главе с крейсером «Профинтерн», снявшись с якорей, с Большого рейда ушли линкоры. К. Е. Ворошилов поднял свой флаг на «Парижской коммуне». По просьбе адъютанта Ворошилова я приготовил в его каюте все, что требовалось. Нужно сказать, что Климент Ефремович подолгу работал с бумагами и документами.

К вечеру ветер начал крепчать. «Парижская коммуна» хоть и имела наделку в носовой части корабля, улучшающую его мореходные качества, все же не избежала купели, брызги которой изредка долетали и до ходового мостика.

Чем ближе к выходу из Финского залива, тем сильнее становился ветер, выше, волна. Шторм разыгрался не на шутку. На мостик стали поступать доклады, что через амбразурные щитки противоминной артиллерии вода заливает нижние кубрики. Когда же, выйдя из залива, легли курсом на юг, то наши имеющие хорошую остойчивость линкоры начали бортами черпать воду, переливая ее с борта на борт. Всякое движение по верхней палубе стало опасным. Особенно доставалось «Октябрьской Революции», которая своим клинообразным носом зарывалась в волну, принимая на себя сотни тонн воды.

Такого ранее никогда не бывало. Шторм все крепчал и крепчал и достиг почти ураганной силы. Корабли уменьшили ход. На «Профинтерне» разбило спасательную шлюпку, на одном из эсминцев изуродовало боевой прожектор, на другом смыло за борт клеть с мясом.

Линкоры болтало так, что на мостике можно было удержаться, только уцепившись за леера. Все, что ранее казалось неподвижным в помещениях, рубках, каютах, ожило, стремительно задвигалось. Одним словом, сказались малейшие огрехи в приготовлении всего по-походному.

По мере поступления докладов с кораблей Викторов все больше мрачнел. Он тяжелыми шагами вымерял ходовой мостик, часто наведываясь в штурманскую рубку. Наконец начальник Морских сил спросил: